Дмитрий Булатов: «Эволюция не останавливается на человеке»

— Дмитрий, как удалось реализовать такой сложный и амбициозный проект в региональном музее? Чья это идея была изначально?

— Первоначально предложение пришло со стороны Наили Аллахвердиевой — арт-директора Пермского музея современного искусства. Как выяснилось, Наиля давно вынашивала планы проведения выставки технологического искусства, и около года назад она обратилась ко мне с просьбой подумать о возможности организации такого проекта. С самого начала мы задумывали цельный проект, объединяющий в себе выставку, научную конференцию и трёхмесячную образовательную программу. Я надеюсь, наши планы воплотятся в жизнь и, после того как закончится образовательная программа и выставка, мы выпустим каталог, который объединит в себе все мероприятия и проекты этой программы, а также статьи ключевых спикеров.

— Какую задачу в этом проекте вы ставили для себя как куратор?

— В этом проекте я ставил перед собой несколько задач. С одной стороны, представить диапазон произведений российских и иностранных авторов, которые специализируются в области современного технологического искусства и новых медиа. Мне было важно показать art&science как целостную творческую практику, в которой наряду с робототехникой, информационными технологиями и биомедициной художники используют различные «ненаучные» элементы — интуиции, метафоры и художественные обобщения. Как может заметить зритель, все представленные на выставке проекты объединены размышлениями авторов о природе «искусственного» и «естественного», «живого» и «неживого». Все они выстроены как элементы единого кураторского высказывания, смысл которого заключается в том, чтобы продемонстрировать различные аспекты совместного «жизненного порыва» людей и нечеловеческих сущностей — игру взаимосвязей, в которой автономия и креативность не считаются атрибутами только человеческого. Показ того, каким образом художники «схватывают» эту возникающую на наших глазах новизну и какого уровня исследовательскую работу они проделывают при этом, — одна из задач проекта. Ещё один вызов, который стоял передо мной, — это попытка систематизировать посредством выставки и научной конференции представления о «глубоких медиа» (deep media). Это очень активно развивающаяся на сегодняшний день область исследований, которая разрабатывается на стыке современного искусства, философии и науки. В фокусе внимания «глубоких медиа» — встреча с воздействием физических составляющих земли, воды и атмосферы (в частности — магнитных, электрических и гравитационных полей), а также субстратных элементов современных технологий (металлы, соли, кристаллы и др.). По сравнению с традиционным медиа-артом, работающим с экранными технологиями, искусство «глубоких медиа» предстаёт перед нами как новый тип видения более глубокого технологического опосредования материи. Например, если медиа-арт имел дело с производством неких компьютерных изображений, то deep media art рассматривает эти изображения с точки зрения геологических элементов, из которых состоит hardware, — золота, меди, свинца, бария и т. д. Использование таких deep media-подходов мы видим во многих произведениях, представленных на выставке: Адам У. Браун, Роберт Рут-Бернстайн и Егор Крафт в своих размышлениях о становлении процессов обращаются к метабиологическим и метаархеологическим формам производства истории, Сесилия Йонссон и Тереза Шуберт — к вопросам идентификации принципа жизни и его артикуляции, а группа Quadrature и Дмитрий Морозов — к кибернетике, археологии медиа и геологии. Во всех этих изысканиях различение между человеческим и нечеловеческим устраняется, а перед нами предстают люди и материальные объекты, взаимодействующие друг с другом в едином и равноправном процессе.

Очень важный мотив, который присутствует на нашей выставке, — это попытка переосмысления антропоцентричной перспективы нахождения человека в этом мире. В традиционном искусстве «живое» всегда понималось в его отличии от «неживого», субъект — от объекта, а художник — единственный, кто выносил суждение о мире. Это — человекоцентристская онтология, которая рассматривает человека в качестве независимого от мира феномена, фундаментально превосходящего его. Картина развития современных технологий и проблематика «глубоких медиа» говорят нам о необходимости отказа от такой точки зрения — в пользу представлений о человеке как одном из многих других действующих лиц в этом мире. Мне кажется, такой взгляд обладает высокой степенью экологичности. Потому что эта точка зрения подразумевает то, что никакие мы не командиры, ни в чём. Всё вокруг нас меняется во времени и никогда не осуществляется по заранее намеченному плану. Ибо самопредставление природы — проявляющееся, и мы никогда не знаем, как она отреагирует на наши инициативы, и каждый раз это будет сюрприз.

— В этой парадигме неизбежно меняется роль художника. Можно ли сказать, что на этой выставке художниками выступают, например, грибной мицелий или гравитационные поля?

— Я бы сказал, что в современном технологическом искусстве роль художника подвергается ревизии, появляется множество действующих сил и персонажей, которых художники начинают включать в свои произведения. Художники и материальные объекты взаимодействуют друг с другом в едином процессе, в котором участвуют различные живые и неживые элементы и отношения между ними. Этот процесс напоминает нечто среднее между игрой и соперничеством, в котором все реагируют на всё и приспосабливаются к изменениям. Многие художники ставят себе перспективную задачу научить автоматические системы эстетическому восприятию окружающего мира. Но это выражается не в качестве ожидания каких-то альтернативных визуальных возможностей, которые могут быть порождены этими автоматами или инженерными системами. Речь идёт скорее о внутреннем переосмыслении понятия визуальности и той роли, которую играет визуальность в современном искусстве. Соревноваться с корпоративными возможностями визуализации, например с Голливудом, нет, конечно, никакого смысла. Это означает, что перед нами встаёт задача переосмысления роли художника в современном мире.

— Есть ли какие-либо критерии художественности, которые отличают проект art&science от сугубо научного проекта?

— Да, они, безусловно, есть. Для их обнаружения имеет смысл обратить внимание не на то, что искусство тоже может высказаться на языке науки и технологий, но на то, что может сказать и сделать только искусство. Искусство, например, не обязано сосредотачиваться на интерпретациях логических закономерностей в природе, чем по преимуществу занимается наука. Зато в своих высказываниях оно может обратить внимание на множество неочевидностей по применению новых технических возможностей. Это свойство art&science особенно ценно сегодня, на ранней стадии развития целого ряда высокотехнологичных направлений, когда неопределённости и непредсказуемости больше всего и когда требуется поощрять разные точки зрения, без которых существование как науки, так и искусства попросту невозможно. Другими словами, в своих лучших произведениях художник должен не только подтверждать научно-технологические версии реальности, но и посредством художественного метода очерчивать границы применимости этих версий. Не давая, таким образом, научно-технологической системе замкнуться на том основании, что логическими закономерностями окружающий мир и человека можно и должно исчерпать.

— В ходе авторской экскурсии по выставке вы говорили о том, что непрекращающаяся череда технологических прорывов в современном мире — не что иное, как формирование некого нового состояния жизни. Расскажите подробнее, что вы под этим понимаете?

— Это довольно распространённый набор идей, которые подразумевают, что традиционное противопоставление между искусственным и природным, технологическим и натуральным — это ложные противопоставления. Идея заключается в том, что человек является продолжением природной системы, онтологически включённым в эту систему. Он же, в свою очередь, способствует развитию разного рода технологических систем, которые по некоторым параметрам уже превосходят человеческие возможности. Например, возможности исчисления. Это означает, в свою очередь, что эволюция не останавливается на человеке, и в этом смысле технологии, технологические объекты, технологическую инфраструктуру можно рассматривать как следующий этап развития, но уже небелковой жизни. И тот факт, что мы бесконечным образом выгружаем в облака элементы своей памяти, своих воспоминаний… И понятно, что количество этих воспоминаний настолько велико, что никакой человек уже не способен освоить подобный объём информации. Есть гипотезы и предположения, что эта информация выгружается уже не для человека, а для более продвинутых технологических систем, которые в силу их эволюционного развития будут использовать этот опыт, чтобы воспроизвести его на небиологических основаниях. Эволюция не прекращается, она находится в развитии, а значит, нам, homo sapiens, в какой-то момент предстоит уступить дорогу более активным и более успешным с эволюционной точки зрения формам жизни. И в этой концепции эволюционного развития человек не является венцом творения, разумеется. Он является лишь промежуточным этапом прихода в мир неожиданной и непредсказуемой новизны, преходящим элементом её постоянного прорастания и становления.