Чума в империи

Предлагаю вам, уважаемый читатель, -- как "огромный мир в зерне песка" -- увидеть Российскую Империю в одном эпизоде, который произошел в станице Ветлянской Енотаевского уезда близ Астрахани в 1878 г.

Речь пойдет об эпидемии чумы и о том, как РИ относилась к такого рода происшествиям. Когда-то мне попались материалы известного советского ученого, историка медицины, военного врача, Михаила Супотницкого. При том, что меня в тот момент значительно сильнее интересовали его выкладки по эпидемиологии, я поразилась собранными им данными о том, какой была система здравоохранения (если ее можно так назвать) в Российской Империи вплоть до Революции.



Итак, привожу выдержки из его статьи и источников, на которые он сослался, стараясь не касаться специфических моментов. Как мне кажется, комментарии излишни, замечу только, что 1878 год вполне благополучен для России во всех отношениях, ни Первой Мировой на горизонте, ни Революции на пороге, подписано перемирие с Турцией, открыты Бестужевские курсы в Петербурге и  буквально через несколько лет именно Россия будет обходить Францию по поставкам противочумной сыворотки на мировом рынке.

Чума приходит в станицу в сентябре:

Первый период эпидемии начался 28 сентября 1878 г. с заболевания 65-летнего казака Агапа Хритонова. Он жаловался на головную боль, слабость, общее недомогание и боль в боку (без кашля и кровохарканья) и, кроме того, у него был бубон под мышкой. Казак умер 2 октября.Вслед за Агапом заболели бубонной чумой три молодых женщины (5, 8 и 9 октября), в том числе и его беременная сноха Елизавета...

От бубонной чумы в станице умирает несколько десятков человек. Смертность около 60%.
Заезжие врачи три месяца подряд списывают чуму на всевозможные лихорадки и "позднее обращение". Начинается второй приход чумы -- в легочной форме (до 100% летальности).

В метрической книге станицы до конца ноября в качестве причины смерти указывались: «от простуды», от «злокачественной» или «тифозной горячки». Население Ветлянки в этот период эпидемии относилось довольно безразлично к ней, администрация также не предпринимала никаких мер. Доктор Кох в ноябре добросовестно несколько раз приезжал в Ветлянку, но чуму не распознал и оставался при своем прежнем мнении, что больные страдают малярией, назначал им хинин и уезжал. Приехав в последний раз в Ветлянку 27 ноября, он уже не покидал ее до самой смерти.

Второй период эпидемии начался в семье богатого ветлянского казака Осипа Белова...

Эпидемия выкашивает род станичников Беловых, среди которых случаи бубонной и легочной форм.

Гибель семьи Осипа Белова резко ухудшила морально-психологическое состояние жителей Ветлянки...Первое представление о причинах болезни обнаруживалось сознанием полной роковой безысходности, апатией и упадком духа. Люди, «как приговоренные к смерти», автоматически выполняли свои семейные обязанности, ухаживали за больными, ожидая скорого решения своей участи, приготовляясь к последней, т.е., изготовляя себе саван или «мертвую» (рубашку).
В разгар эпидемии началось бегство станичников из Ветлянки в другие селения. Но их население раньше врачей разобралось, что болезнь «присталая». В соседних станицах и селениях были выставлены караульщики с дубинами, отгонявшие нежеланных пришельцев. Народ догадался принять меры самозащиты раньше, чем властями было сделано хотя бы что-то для ограничения эпидемии. Не находя нигде пристанища, многие беглецы жили в степи или лесу, в вырытых в земле ямах или шалашах. Некоторые из них умирали уже потому, что уставали так жить.
Среднего человека в станице не осталось, люди расслоились на трусов и героев. Заболев чумой, доктор Кох, не желая подвергать опасности заражения хозяина дома, в котором он жил (священника Гусакова), сам отправился в больницу. Не найдя себе места из-за лежащих повсюду покойников, он стянул одного из них с кровати и лег на его место. Кох умер 15 декабря.

Ветлянский священник, отец Матвей Гусаков, не прятался в доме, а деятельно старался помочь станичникам в их беде. Однако и он заразился и 14 декабря умер. Никто из казаков не взялся его хоронить. Могилу в мерзлой земле были вынуждены выкопать его старуха мать и беременная жена. И та и другая вскоре заболели и умерли.

Фельдшер Стиркас, как ловкий человек, сумел отговориться собственной болезнью и болезнью жены, заодно он заручился запросом копановского станичного управления. Благодаря этому он отпросился у доктора Коха и уехал домой, в станицу Копановскую. На место Стиркаса был прислан фельдшер станицы Михайловская, Семенов. Приятель Стиркаса из «нечумного времени», фельдшер Трубилов, погиб 4 декабря, а заменивший его фельдшер Семенов — 7 декабря.

Всего между 4 и 21 декабря умерли 6 фельдшеров: Трубилов, Степанов, Беляков, Семенов, Анискин и Коноплянников (см. фото надгробия)...

8 декабря больница была открыта. В тот же день она заполнилась больными, часть из которых умерла сразу, т.е. еще днем, часть — ночью. К утру в больнице из 21 больного в живых осталось только 6 человек. Но это еще не все страдания, выпавшие на долю людей, заболевших чумой. Время было холодное, нужно было топить печи. Они, по каким-то причинам, оказались испорченными, за исключением одной. Но и та перегрелась и лопнула, наполнив больницу дымом. Чтобы помочь горю, смотритель больницы, Флавиев, нашел полезным выбить стекла (!) и таким образом она осталась без печей и с разбитыми окнами, скоро там температура не отличалась от уличной.

Когда 18 декабря врачи Морозов и Григорьев прибыли в Ветлянку, там не существовало больницы вообще. Население само решило запереть зачумленные дома и никого не выпускать из них; и даже более, имевших подозрительные признаки заболевания (головную боль) также запирали в домах. Из того что считалось «больницей», Морозов и Григорьев вывели одну больную, выздоровевшую от чумы, но едва не погибшую от холода и голода.
Ниже мы приводим официальный акт, составленный Морозовым по приезде его в Ветлянку.

«18 декабря я, врач Морозов, и классный фельдшер Васильев, войдя в дом, где помещалась временная больница, нашли в первой комнате два трупа, а во второй комнате женщину — Авдотью Щербакову, которая сообщила нам, что она уже трое суток не получает ни воды, ни пищи. В первый день она питалась еще замершим арбузом, отбивая его у приходящих в комнату собак. А последние два дня она ничего не ела и не пила. Не имея сил выйти из комнаты, она испражнялась под себя. В комнатах было очень холодно и в одной из них найдена чашка с замерзшею водою. Щербакова была одета очень легко. Она жаловалась на лихорадочное состояние, ломоту в голове и ногах и сильную жажду. В тот же день она была накормлена и переведена в другой дом, и при осмотре в ее правом паху найдена нечистая язва неровными краями, вследствие бывшего бубона. Опухоли других желез и пятен на теле не найдено. Язык суховат. Пульс частый. В настоящее время Щербакова поправляется. Как она в больницу попала, не помнит. Нам уже потом удалось узнать, что как только она заболела, родной ее отец отвез ее в больницу и оставил там, не соглашаясь ни принять больную к себе, ни навестить, говоря при этом, если она заболела, то и должна умереть. Морозов».

Большой проблемой, помимо умирающих, была уборка смертельно опасных трупов:

То, на что не мог побудить авторитет власти, к чему не могли принудить ни просьбы, ни угрозы, совершалось ими и сегодня надежным на Руси инструментом — бутылкой. С помощью слабости русского человека к спиртному в деморализованной легочной чумой станице вдруг нашлись санитары для больниц, мортусы и гробокопатели. Предоставим слово атаману: «Сначала болезни-то ничего, берут смело, хоронят, ну и родные помогут: а там как разузнали, что болезнь присталая, как стали сами умирать, так ни за что. Нам, говорят, свой живот дорог!

Уж и кланяешься, и просишь, не пойдем, да и только! Так уж знаете, все больше вином. Поставишь им штоф, — выпьют... Ну ребята, — пойдем!... придешь к покойнику, приободришь их, ну ребята, ну, смелее! — и сам как будто возьмешься, а на руках рукавицы в дегтю и сам вымазан. Ну, они спьяна и берут, уж знаете, под хмельком, — ему что? — А иным путем нельзя было... А вечером придешь домой, сейчас дезинфекцией себя — карболкой вымоешь и руки, и лицо, и голову, и платье оботрешь, опрыскаешь.... Страшно тоже, знаете, за себя, а дело бросить нельзя, — должность!»

Как выполнял персонал, нанятый таким способом свои обязанности, понятно. Сцены самого грубого и циничного отношения к телам людей, умерших от чумы, были далеко не редкостью. Приведем свидетельства станичника Перемотина, описавшего Минху сцену уборки трупа Марьи Назаровой двумя «милосердными», Лобановым и Лебедевым: «Оба пьяные, еле стоящие на ногах, поставили они покойницу на ноги, накинули на нее, ею же самой приготовленный саван; Лобанов, придерживая труп сзади, приговаривая: “Стой Маша! — я тебя лучше повяжу”».

Пик эпидемии пришелся на 14 декабря — в этот день погибли 36 человек. Затем число заболеваний и смертей стало уменьшаться, 15 декабря погибли 19 человек, а 12 января 1879 г. эпидемия прекратилась сама.

Вот такая история. Россия не вся была отсталой и голодной, нет, в Российской Империи был хлеб, было образование и были врачи. Весь вопрос только в том, для кого они были. А кому оставались голод, мрак, невежество и эпидемии.