Дмитрий Быков // «Вечерний клуб», 22 января 2000 года
Фильм «In vino veritas (Прощай, коровник)», режиссёр Отар Иоселиани. Дом кино.
В новом фильме Отара Иоселиани «Прощай, коровник!» (этой нежной и презрительной фразой пираты прощались с землёй, уходя в море) один высокий, лысый, усатый, симпатичный автору человек (сыгранный самим режиссёром) ушёл от разочаровавшего его мира обычных людей к бомжам и бродягам. Рассказано об этом тонко, изящно, но утомительно. Надуманность, искусственность и мелочность конфликтов начинают в какой-то момент торчать, и вышивка, сколь бы тонкой она ни была, остаётся рукодельем.
Писать это тем горше, что намерения обидеть одного из крупнейших режиссёров сначала Грузии, а теперь Франции — у меня нет и быть не может. Ставя выше всех фильмов Иоселиани «Фаворитов Луны», я восхищаюсь и «Певчим дроздом», и «Листопадом», и прелестной, хотя и нарочито наивной притчей «И стал свет». Мастерство Иоселиани и впрямь не обсуждается — режиссёр этот достиг такого класса, что превозносить его мастерство уже попросту неприлично. Есть вещи подразумеваемые и бесспорные. Именно поэтому так рискует всякий, кто выскажется о новом фильме Иоселиани недостаточно комплиментарно.
Репутация, конечно,— великая вещь, но это не освобождает нас от обязанности смотреть каждый новый его фильм как первый. А если отбросить придыхания и посмотреть картину незамыленным глазом, приходится признать правоту одной умной и язвительной женщины, отличного критика, сказавшей после просмотра в Доме кино: «Всё это очень мило, но когда меня семнадцать раз подряд пытаются трахнуть, и семнадцать раз ничего не получается,— это даже не смешно». Картина успела кончиться раз пять как минимум, но длится и длится — и это наводит на мысль о том, что могла бы оказаться и бесконечной, замкнутой: логика развития сюжета, динамика авторского и зрительского отношения к героям отсутствуют в принципе. Ровное и плоское пространство без единого эмоционального пика, замкнутый круг, лента Мебиуса, колбаса, от которой сколько ни отрежь — всё будет хорошо и всё одинаково. При всём остроумии некоторых ходов «Коровника» главным чувством даже самого благожелательного зрителя (каков и я) остаётся усталость и чуть ли не скука. Думаю, таков был и авторский посыл — никакая изобретательность его не спрячет. История о том, что единственный способ сохранить достоинство и доброту заключается в побеге от людей — побеге сначала метафорическом, а затем и буквальном,— рассказана изящно, хоть и длинно. Она успела раз пять закончиться, прежде чем появилось слово «Le fin». А главное — побег любимого героя Иоселиани, которого сыграл сам режиссёр, не тянет ни на гордый вызов, ни на акт спасения души от мирской суеты. Для изображения бунта или побега нужен другой темперамент. В фильме Иоселиани нет отвращения к миру: только усталость и снисходительность. Нет счастья — только кратковременная и весьма поверхностная эйфория от совместной попойки и попевки. По-русски фильм называется «Истина в вине», но любой, кому приходилось искать эту самую истину, понимает, что она не там — истинная любовь не нуждается в стимуляторах. Это же касается и радости. В новом фильме Иоселиани вообще досадно много таких подмен: вместо органичного и ненатужного развития действия — назойливое чередование лейтмотивов (яхта, собачка, птичка, кладоискатели, рюмка, игрушечная железная дорога). Вместо непутёвого, но умного и независимого героя, сквозного персонажа Иоселиани,— спивающийся и деградирующий владелец запущенного замка. Главные развлечения владельца — стрельба по бумерангам и игра с железной дорогой, а основное занятие — охлаждение, откупоривание и опустошение новых и новых бутылок. Пока он предаётся всем этим скромным радостям, жена его меняет любовников, сын в жажде самостоятельности зарабатывает гроши, связывается с дурной компанией, попадёт ненадолго в тюрьму, а после побега отца займёт его место, наденет его халат и будет под бургундское пускать паровозики. И мысль о том, что истинному благородству в современном мире нет места нигде, кроме как под парижским мостом, на свалке или на одинокой яхте среди океана,— представляется мне какой-то уж очень удобной, безнадёжно эскапистской. Самоустранение из жизни — позиция эффектная, но комфортная, освобождающая от каких-либо обязанностей и тем более нравственных принципов.
«Без меня!» — вот девиз последних фильмов Иоселиани. Кстати, строки Александра Володина «На вашей планете я не проживаю!» очень охотно повторяют сегодня иные поборники морали, отказывающиеся и дальше играть по правилам нашего грязного мира. Что интересно, в шестидесятые и семидесятые их устраивали куда более грязные правила — комсомольские, партийные, официозные… Но сегодня их привлекает гордый и красивый «жест ухода». И их право судить нынешний грязный и циничный мир для меня так же сомнительно, как право жуликоватого клошара или туповатого негра (ещё один беглец в фильме Иоселиани) обзывать наш мир коровником.
Иоселиани, конечно, «с другого глобуса». Он не из этой тусовки — эта тусовка просто подняла его на знамя, и тут уж он ни в чём не виноват. Но смотреть на мир с брезгливой и снисходительной скукой и надеяться после этого достичь подлинного художественного накала — по меньшей мере наивно. Ещё наивнее надежда снять хорошее кино, обходясь без этого накала вовсе. Заменив тоску лёгкой грустью, насмешку — лёгкой иронией, а презрение — лёгкой печалью: прощай, мол, коровник!
Ну, и что вы будете делать в море? А главное,— что вы будете там пить?
Писать это тем горше, что намерения обидеть одного из крупнейших режиссёров сначала Грузии, а теперь Франции — у меня нет и быть не может. Ставя выше всех фильмов Иоселиани «Фаворитов Луны», я восхищаюсь и «Певчим дроздом», и «Листопадом», и прелестной, хотя и нарочито наивной притчей «И стал свет». Мастерство Иоселиани и впрямь не обсуждается — режиссёр этот достиг такого класса, что превозносить его мастерство уже попросту неприлично. Есть вещи подразумеваемые и бесспорные. Именно поэтому так рискует всякий, кто выскажется о новом фильме Иоселиани недостаточно комплиментарно.
Репутация, конечно,— великая вещь, но это не освобождает нас от обязанности смотреть каждый новый его фильм как первый. А если отбросить придыхания и посмотреть картину незамыленным глазом, приходится признать правоту одной умной и язвительной женщины, отличного критика, сказавшей после просмотра в Доме кино: «Всё это очень мило, но когда меня семнадцать раз подряд пытаются трахнуть, и семнадцать раз ничего не получается,— это даже не смешно». Картина успела кончиться раз пять как минимум, но длится и длится — и это наводит на мысль о том, что могла бы оказаться и бесконечной, замкнутой: логика развития сюжета, динамика авторского и зрительского отношения к героям отсутствуют в принципе. Ровное и плоское пространство без единого эмоционального пика, замкнутый круг, лента Мебиуса, колбаса, от которой сколько ни отрежь — всё будет хорошо и всё одинаково. При всём остроумии некоторых ходов «Коровника» главным чувством даже самого благожелательного зрителя (каков и я) остаётся усталость и чуть ли не скука. Думаю, таков был и авторский посыл — никакая изобретательность его не спрячет. История о том, что единственный способ сохранить достоинство и доброту заключается в побеге от людей — побеге сначала метафорическом, а затем и буквальном,— рассказана изящно, хоть и длинно. Она успела раз пять закончиться, прежде чем появилось слово «Le fin». А главное — побег любимого героя Иоселиани, которого сыграл сам режиссёр, не тянет ни на гордый вызов, ни на акт спасения души от мирской суеты. Для изображения бунта или побега нужен другой темперамент. В фильме Иоселиани нет отвращения к миру: только усталость и снисходительность. Нет счастья — только кратковременная и весьма поверхностная эйфория от совместной попойки и попевки. По-русски фильм называется «Истина в вине», но любой, кому приходилось искать эту самую истину, понимает, что она не там — истинная любовь не нуждается в стимуляторах. Это же касается и радости. В новом фильме Иоселиани вообще досадно много таких подмен: вместо органичного и ненатужного развития действия — назойливое чередование лейтмотивов (яхта, собачка, птичка, кладоискатели, рюмка, игрушечная железная дорога). Вместо непутёвого, но умного и независимого героя, сквозного персонажа Иоселиани,— спивающийся и деградирующий владелец запущенного замка. Главные развлечения владельца — стрельба по бумерангам и игра с железной дорогой, а основное занятие — охлаждение, откупоривание и опустошение новых и новых бутылок. Пока он предаётся всем этим скромным радостям, жена его меняет любовников, сын в жажде самостоятельности зарабатывает гроши, связывается с дурной компанией, попадёт ненадолго в тюрьму, а после побега отца займёт его место, наденет его халат и будет под бургундское пускать паровозики. И мысль о том, что истинному благородству в современном мире нет места нигде, кроме как под парижским мостом, на свалке или на одинокой яхте среди океана,— представляется мне какой-то уж очень удобной, безнадёжно эскапистской. Самоустранение из жизни — позиция эффектная, но комфортная, освобождающая от каких-либо обязанностей и тем более нравственных принципов.
«Без меня!» — вот девиз последних фильмов Иоселиани. Кстати, строки Александра Володина «На вашей планете я не проживаю!» очень охотно повторяют сегодня иные поборники морали, отказывающиеся и дальше играть по правилам нашего грязного мира. Что интересно, в шестидесятые и семидесятые их устраивали куда более грязные правила — комсомольские, партийные, официозные… Но сегодня их привлекает гордый и красивый «жест ухода». И их право судить нынешний грязный и циничный мир для меня так же сомнительно, как право жуликоватого клошара или туповатого негра (ещё один беглец в фильме Иоселиани) обзывать наш мир коровником.
Иоселиани, конечно, «с другого глобуса». Он не из этой тусовки — эта тусовка просто подняла его на знамя, и тут уж он ни в чём не виноват. Но смотреть на мир с брезгливой и снисходительной скукой и надеяться после этого достичь подлинного художественного накала — по меньшей мере наивно. Ещё наивнее надежда снять хорошее кино, обходясь без этого накала вовсе. Заменив тоску лёгкой грустью, насмешку — лёгкой иронией, а презрение — лёгкой печалью: прощай, мол, коровник!
Ну, и что вы будете делать в море? А главное,— что вы будете там пить?