Этнодемографические процессы ХVІ-ХVІІ веков на украинско-крымскотатарской границе
Несколько веков сосуществования татарского и украинского сообществ не могли пройти бесследно для антропологии. Вряд ли здесь возможны какие-то численные оценки, но о существенности такого влияния на формирование украинского этноса свидетельствуют как зафиксированная в источниках тюркская антропонимия, так и анализы ДНК.
Н.Костомаров одним из первых в историографии отметил, что уже со второй половины XII в. Украина "начинает мало-помалу жить самостоятельно", и в ней присутствуют вкрапления "тюркских племен под именами торков, берендеев, печенегов, черных клобуков, что впоследствии в известной мере вошли в состав южнорусской народности, и внесли в нее азиатскую стихию". И такое межэтническое контактирование не было чем-то уникальным. Аналогичные процессы происходили и на границе Волжской Булгарии с Суздальским и Муромским княжествами. Взаимные нападения и взаимный угон в плен захваченных детей, мужчин и женщин в конечном итоге привел к тому, что на границе различие между двумя этносами стало впоследствии религиозным и только вероисповедание было индикатором дифференциации булгар (преимущественно тюрков, ставших одним из предшественников казанских татар) и московитов (включавших преимущественно угро-финский и славянский компонент).
Такой же конфессиональный фактор играл существенную роль и при формировании отличий между татарами и украинцами. В казацких думах можно усматривать не только "невольничьи плачи" и негативные стереотипы относительно "бусурман", но и механизм самоидентификации украинцев методом этноконфессионального разграничения. Как заметил польский историк С. Козак, такое формирование собственной идентичности украинцев "наводит на мысль, что на осознание украинской обособленности решающее влияние имела верность родительской вере, ее защита, одним словом – религиозное сознание, в соответствии с которым "басурманская вера проклятая". Поэтому можно не сомневаться, что эти проявления этноконфессионального и исторического сознаний выполняли мощную интеграционную функцию, мобилизуя чувства солидарности.
В то же время граница между этносоциальными организмами татар и украинцев, несмотря на их конфессиональное различие, не была четкой. На север "непринужденно" (например, из-за усобицы) или "вынужденно" (как пленные) мигрировали татары, а на юг – украинцы. В конце концов, на "литовской земле" и в Буджакской степи кочевали ("уходничали") и те, и другие. Достаточно характерной является популярная история о молодых годах Хаджи-Гирея, который, убегая от врагов, отправился в "руськие" земли и находился там до улучшения политического положения в Крыму. В русько-литовской традиции имели место и предания о быте и даже рождении Хаджи-Гирея в Литве.
Именно во времена великого князя литовского Витовта на украинских, литовских и польских землях появились наибольшие татарские поселения. Причем татары как опытные воины не были сторонними обывателями, а деятельными гражданами своего "нового" государства. И не случайно именно в это время в глазах Западной Европы Великое княжество Литовское стало безопасным оазисом для выходцев из различных стран мусульманского востока (татар, турок, ногайцев, черкесов и т.д.).
Более того, татары, перешедшие на службу Литовско-Руському государству, получали от князей и земельные наделы, что было обычной практикой в большинстве феодальных обществ. Таким образом, они получали статус литовско-руських бояр с гарантированной свободой вероисповедания и соблюдением собственных традиций. Интересно, что впоследствии появились даже династии татарских ротмистров, которые просуществовали до Первой мировой войны. Из представителей таких татарских родов вышло немало украинской знати. Достаточно красноречивым является и тот факт, что во второй половине ХVI в. польско-литовские татары в молитвах и преданиях называли Витовта "опорой ислама в немусульманских странах", а один день в год молились за спасение его души.
Поэтому неудивительно, что в Украине, в частности на Киевщине, довольно значительную часть уездной шляхты составляли именно татары. Так, в 1545 г. упоминаются черкасские бояре "на имя Берендей и Ян Малик-Баши", в 1536 г. – татары-ясачники "на имя Шашко и Бебей". А в документе 1632 – "пан Александр Кирдеевич Дзюся, арендар места Лисянки". По некоторым подсчетам общая численность тюркского элемента в массе боярства-шляхты Киевщины составляла около трети. В целом же в Великом княжестве Литовском татарской шляхты было 4,7% всех землевладельцев, владевших 3,2% земли (из них – 79% казаков, владевших 59% этой земли). Причем довольно часто татары, использовавшиеся литовско-руськой пограничной администрацией для защиты южных границ государства, становились запорожцами. Есть свидетельства, что татарами были такие известные казацкие предводители, как Яков Шах, Тарас Федорович (Трясило), Павел Бут (Павлюк) и др).
Южная Киевщина была одной из самых активных территорий в этносоциальных и консолидационных процессах в пределах украинского общества, поэтому и в источниках отложились определенные проявления этого. Так, например, в 1570 турецкий султан писал Сигизмунду-Августу, что казаки во время набега на Крымское ханство забрали в плен много татар, и что "… теперь и в Черкассах, и в Киеве, и в Брацлаве, и в Каневе, и в Переяславе славном… проживает более тысячи женщин и мусульманских детей, такая вещь – большой урон татар". Во Львовской летописи под 1637 годом говорится: "В тым же року татаров поддалося дванадцять тысячей Королю Полскому, и присягнули перед Гетманом Конецполским, и указано им мешканье за Днепром меже Козаками".
Имело место и оседание татар на украинских пограничных землях во время походов и набегов. Так, зимой 1488 г. татары кочевали на Подолье, причем еще и в сентябре 1489 слышим о них, что кочуют "в королевских землях" со своими семьями и хозяйством "и не хотят уступатися – пашут и сеют". Одновременно способствовали оседлости татар и пограничные старосты. Например, когда в 1528 в результате междоусобного конфликта между Саадат- и Ислам- Гиреями последний вынужден был бежать с родины, он пришел именно под Черкассы и просил через О.Дашкевича у Сигизмунда I убежища и защиты. Король не противился этому, и староста черкасский и каневский достаточно энергично начал устраивать крымчаков, выделив им место для кочевий. Кроме того, он обеспечил их едой и одеждой на будущую зиму. Ислам-Гирей позже с благодарностью вспоминал прием, который организовал ему О.Дашкевич в трудный час.
Существенное влияние на этнодемографические процессы имели и взаимные набеги. Ведь походы за ясырем, даже по ориентировочным подсчетам вызвали значительные перемещения населения и были одним из важнейших явлений в истории народонаселения Украины. Известны подсчеты татарских историков, согласно которым три четверти крымского населения составляли именно украинцы. В то же время Д.Бантыш-Каменский отмечал, что казаки, "упражняясь в безпрерывных битвах с татарами, похищая у ординцев жен и дочерей, передали потомкам черты азіатскія, отличавшія запорожцев". При этом отношение к пленным было вполне нормальным: "...добры здоровы у... украинных городех".
Красноречивым по этому поводу есть и упоминание о том, как "писарь Богуславец захвачен был турками в плен при городе Козлове; но после запорожцами выручен помощію Семиры, жены паши турецкого, которая выехала вместе с Богуславцем в Малоросію и была его женою". Достаточно часто и крымские татары женились на своих пленницах. Такие случаи были далеко не единичными. Весьма показательным следует признать эпизод, который свидетельствует о высокой степени нормального сосуществования двух народов. Как известно, сестру Семена Палия забрали в плен татары и, впоследствии она стала женой мурзы. В 1699 г. их сын Чора-Мурза приехал на Поднепровье и гостил у дяди в Фастове. Не менее показателен и пример бракосочетания в 1678 крымского нурэддина на казачке, причем обряд происходил в Черкассах.
Следовательно, можно утверждать, что одним из проявлений межнациональных отношений, которое вызвало этносоциальные трансформации обоих сообществ, была сравнительно эластичная ассимиляция как татар украинцами, так и наоборот. В то же время этот процесс нужно признать не одномоментным, а таким, который имел свое продолжение с древнеруських времен. И если современный российский востоковед В. Шеремет отмечает, что "два южных соседа России – Турция и Иран – неизменно присутствуют в ментальном поле россиянина", то что уж тогда говорить об удельном весе крымских татар в ментальности украинцев и соответственно последних – в ментальности татар. И хотя измерить мощность ментального поля как метафизической категории вряд ли возможно, но все же следует полагать, что наибольшее взаимодействие имело в ХVI-XVII веках.