Кофе, какао с безе, или откуда у заимствований берётся грамматический род
Москва, Дом Писателей. В буфете сидит пара немолодых литераторов и, бурча, обсуждают проходящих мимо коллег.
Кто-то из молодых писателей подходит к прилавку и говорит:
- Одно кофе, пожалуйста.
Один из литераторов:
- Во, и это современные писатели?! Интеллигентов вообще не осталось! "Одно кофе!" Тьфу!
Тут к прилавку подходит Расул Гамзатов.
Литератор:
- Вот Расул — это старая гвардия, интеллигент!
Гамзатов:
- Один кофе, пожалуйста... (литератор толкает собеседника — мол, что я тебе говорил!)... и один булка.
"Непростая история грамматического рода кофе — заимствования ещё XVII века — теперь довольно регулярно освещается в популярных текстах. В XVII веке слово кофе было редким экзотизмом, как и сам продукт, и употреблялось только в контекстах «про заморскую жизнь». Что касается грамматики, то в немногочисленных ранних контекстах можно найти согласование по среднему роду: «варёное кофе».
В XVIII веке с валом петровских нововведений в Россию повалил и сам продукт, и разные варианты названия напитка, относившиеся ко всем трём родам, изменявшиеся и не изменявшиеся по падежам. Помимо собственно кофе (неизменяемое, м. и ср. рода), это кафе м. р.; кафа ж. р.; кагве, неизменяемое, м. р.; кофь ж. р. (в род. падеже кофи) и кофь м. р. (в род. падеже кофя); кофий, кафей, кофей, коффей (все м. р.); кава ж. р.
Разнообразие вариантов естественно для периода, когда заимствование только входит в язык и носители языка приспосабливают его и к своему произношению, и к письму, и к морфологии, и к грамматике. В случае кофе сыграло роль ещё и разнообразие языков, из которых к русским людям приходило название напитка: турецк. — kahve, франц. — café, нем. — Kaffee, пол. — kawa и т. д. Оно сказалось и на судьбе грамматического рода.
Вообще логично, что в «принимающем» языке слово-гость должно вписаться в имеющиеся грамматические категории, классы. Например, заимствованный глагол в русском языке всегда распределяется по тому или иному спряжению. Недавние пришельцы гуглить и хейтить от англ. to google и to hate попали во II спряжение: гуглИШЬ, хейтИШЬ, гуглЯТ, хейтЯТ. Это произошло само собой, в речи людей, которые совершенно не задумывались ни об окончаниях, ни тем более о спряжениях, но образовали их в полном соответствии с русской системой глагольных форм. Так обычно и случается. А вот в систему русского грамматического рода заимствованные существительные вписываются немножко сложнее, потому что здесь может действовать несколько факторов.
Прежде всего важно, является ли заимствование названием человека или нет. (Сейчас «человеческие» тонкости разбирать не будем: кофе явно не человек.) При этом любое русское существительное должно обрести один из трёх родов, даже абстрактное, называющее хоть философскую доктрину, хоть научную дисциплину. Идеализм мужского рода, семиотика женского, материаловедение среднего. И для существительных, не являющихся названиями людей, значение как раз никак НЕ влияет на род.
Зато влияет — «внешний вид», точнее — финаль, последний звук слова: его похожесть на русское окончание. Согласный ассоциируется у нас с мужским родом, -а/-я — с женским, -о/-е — со средним. Это не абсолютные правила, но так бывает часто, а для существительных, НЕ обозначающих людей, — почти всегда.
Но в начальный момент заимствования слова, когда оно ещё не совсем освоилось, важнее другие факторы.
Во-первых, род родового слова, простите за каламбур. Поэтому в 1930-е годы можно встретить словосочетание «молниеноснАЯ блицкриг» — на род свежего заимствования повлиял род русского слова война; блицкриг — частный случай войны, в немецком оригинале Blitz — молния, Krieg — война (причём оба немецких слова мужского рода), Blitzkrieg буквально «молниеносная война». Вскоре внешний вид слова финаль на согласный перевесила. Сейчас в русском языке блицкриг мужского рода.
Во-вторых, может влиять род слова в языке-источнике, если в языке вообще есть грамматический род.
Итак, в случае кофе на одной чаше весов были мужской род ряда слов-источников: французского café, немецкого Kaffee, голландского kaffie, итальянского caffe, а также старые родовые слова напой, напивок, напиток. На другой чаше финаль -е, похожая на окончание русских слов среднего рода типа поле.
Но в данном случае есть и третий фактор, который известный лингвист Дитмар Эльяшевич Розенталь считал ключевым, — популярные варианты на согласный кофий, кафей, кофей, коффей, образованные, возможно, под влиянием стремления соответствовать роду немецкого слова и других оригинальных слов. В течение XVIII—XIX веков они поддерживали мужской род и слова кофе. (Обозначения женского рода — полонизм кава и адаптация по 3-му склонению кофь — естественный отбор не прошли и быстро исчезли.)
В XVIII веке время от времени видим средний род наряду с более обычным мужским: «Когда есть свободное кофе, изредка макароны и блан-манже, то можно ещё терпеть по-философски» (Н. М. Карамзин.«Письма русского путешественника», 1793).
В XIX веке — совсем редко: «Там же пьёт своё кофе какой-то иностранец, типичный и характерный» (Н. Г. Гарин-Михайловский. «По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову», 1898).
А в первой половине XX-го, когда кофии и кофеи устарели — чаще. В прозе: «Кофе Николаю Аполлоновичу подавалось в постель» (Андрей Белый. «Петербург», 1913—1914), «Кофе в чашке стояло на письменном столе» (М. А. Булгаков. «Театральный роман», 1936—1937), см. также в эпиграфе из Бунина «кофе горячо и крепко». В поэзии: «Не мерещатся мне / улыбки Кармен / и гостиничное кофе» (С. И. Кирсанов. «Испания», 1934), «Хоть прожил я двадцать шесть лет, но / Не знал того, что кофе вредно» (Н. И. Глазков. «Ха-ха», 1945).
В словаре Ушакова, отразившем язык вплоть до начала 1930-х годов, наряду с мужским отмечен средний род как черта разговорной речи. (Но не просторечия!)
И даже в 1967 году в автопереводе «Лолиты» у Набокова читаем «...пока я пил утреннее кофе в молочном баре...». И у Бродского в 1975 году: «Предметы вывоза — марихуана, / цветной металл, посредственное кофе...» («Прекрасная и нищая страна...» из цикла «Мексиканский дивертисмент»).
Средний род должен был вытеснить мужской, но... Тем временем набирал силу тот самый Свод Главных Правил, своего рода шибболетов, в котором мужской род кофе стал, пожалуй, самым главным шибболетом. И пока «крепкое кофе» остаётся разговорным вариантом (см. орфографический словарь под ред. В. В. Лопатина Института русского языка РАН и орфографический словарь Б. З. Букчиной).
Откуда же предположение, что, если бы не случайность, мужской род кофе стал бы архаизмом? Потому что так случилось с другими заимствованиями на -е и -о с исходным мужским родом!
«Но метро сверкнул перилами дубовыми...» — пел когда-то Леонид Утёсов. А в 1930-е годы выходила газета «Советский метро». Исходный род сокращения обусловлен родом слова метрополитен, но это неважно. Теперь у нас любимое метро, а не любимый. Финаль -о оказалась важнее.
Ещё одно несклоняемое слово на -е — безе, фигурирующее в заголовке этих заметок. Сейчас у него несомненный средний род. И раньше тоже: «— Какая это шляпка! Это — воздушное безе!» (М. Е. Салтыков-Щедрин. «Круглый год», 1879—1880).
Но слово безе имело два значения. Переносное значение —«разновидность пирожного меренга» — появилось ещё у французского слова baiser — «поцелуй». В русском языке именно переносное значение стало очень популярным, а прямое постепенно забылось. Последнее ироническое употребление в Национальном корпусе русского языка: «Аметистов же обнял её за воздушную талию, притянул к себе и влепил в разверстые уста порочное безе» (А. Ф. Кошко. «Очерки уголовного мира царской России, книга 2-я», 1928).
Так вот, средний род наблюдается у слова безе в обоих значениях, кроме... Кроме самого первого употребления — в 1842 году. Знакомого нам хотя бы по школе. Гоголевские «Мёртвые души», Ноздрёв: «Позволь, душа, я тебе влеплю один безе». Здесь слово, понятно, означает «поцелуй», и, похоже, оно было сначала заимствовано именно в этом значении — и да, сначала в мужском роде. Что неудивительно, потому что и у французского baiser, и у родового русского поцелуй род именно мужской. Но, как видим, ситуация быстро изменилась. Финаль -е оказалась важнее.
И последний случай, на котором хочу остановиться, вновь «кондитерский». С ним вроде бы совсем просто. В современных словарях у слова какао средний род: «вкусное какао», а в старом словаре Ушакова — помимо среднего — мужской с пометой «устаревший». То есть даже без исследований литературы видим уже знакомую тенденцию. У несклоняемого существительного на -о/-е, почему-либо имеющего вначале мужской род, он быстро заменяется на средний. Если не происходит чего-то непредвиденного.
Но всё же заглянем в тексты.
В XVIII веке (когда и было заимствовано слово), понятно, род мужской. «Французские корабли привозят к нам Вест-Индской, то-есть Американской какао, и могут нам отдавать оной за 25 копѣек фунт...» («Кораблекрушение на Индийском море и возвращение из Индии в Европу капитана д’Кеарни; описанные им графу д’эстена». Перев. с фр. яз. Ф. В. Каржавина. СПб., 1790).
В XIX веке всё ещё мужской. «...а теперь позвони-ка, пожалуйста, брат Николай Петрович, мне пора пить мой какао» (И. С. Тургенев. «Отцы и дети», 1862).
Только на рубеже XX века видим средний: «... какао было выпито, а от пельменей и следа не осталось; погрызли сухарь и успокоились» (Б. Л. Тагеев. «Русские над Индией», 1900).
Но мужской уходит не сразу: «Марк Игнатьич должен был читать Лерику переводные английские детские книжки, когда он в постели ещё пил свой какао» (С. Н. Сергеев-Ценский. «Лерик», 1913).
И что же дальше? А дальше, пусть крайне единично, но всё-таки в XX веке мелькает мужской род: «Несколько минут спустя они сидели в натопленной столовой, растирали озябшие руки и пили горячий какао» (С. Вишенков. «Испытатели», 1947).
И даже в интернет-речи наших современников это явление возникает: «... я варёный какао сама терпеть не могу...» (форум «А что ваш ребёнок сегодня кушает? Для мам деток старше годика», 2007).
Вряд ли мы ошибёмся, если предположим, что скорость прощания с мужским родом замедлилась из-за близости в нашем сознании напитков и их названий. А в наше время близость безобидного названия какао к грозному «шибболету» кофе заставляет иной раз путаться с родом из боязни показаться недостаточно грамотным.
Итак, откуда же берётся грамматический род заимствований? Да, на него всё ещё максимально влияет — в соответствии с логикой — внешняя форма заимствованного слова, но всё более значимым становится фактор даже не правил, а некоего представления о правилах как об очень-очень важных табу. И тогда возникает «случай кофе», который, как мы видим, может даже распространяться на семантически близкие слова".
Кандидат филологических наук Ирина ФУФАЕВА,
"Наука и жизнь", № 2, 2022