Мифотворчество (3)
Опубликованный ранее отрывок, на мой взгляд, в смысловом плане не был законченным, и после десятого-пятнадцатого вопроса на почту я понял, что стоит дополнить его той частью, которую я не стал приводить. В таком виде текст будет выглядеть более законченным.
Говоря об ошибках, которые были допущены восставшими после 12 мая, мы так или иначе, но неизбежно будем возвращаться к ключевой: отказ Москвы признавать референдум 11 мая и полный крах всего предыдущего сценария поставили перед восстанием на Донбассе вопрос срочного строительства государственности, потому что все сколь-либо рациональные сценарии действий становились невозможны без опоры на государственные структуры управления.
В этом смысле даже весьма радикальный сценарий мобильной обороны и рейдовой войны был возможен лишь как прикрытие этой задачи — без создания надежного тыла, мобилизации ресурсов, людей, вооружений, перевода промышленности на военные рельсы любая рейдовая война была обречена. В этом смысле я полностью принимаю возражения Игоря Стрелкова, который указывал на бесперспективность такого рода военных действий. Однако подчеркну — они были бесперспективными сами по себе, но как часть общей стратегии на строительство государственных структур управления Новороссии имели очень неплохой шанс на конечный успех.
Большинство комментаторов событий весны-лета 2014 года комментируют в основном действия наиболее заметных персонажей восстания — командиров ополчения Стрелкова, Безлера, Мозгового, Ходаковского, однако за скобками оставляют многих других, и в первую очередь фигуру премьер-министра ДНР Бородая, а также руководителя ЛНР Болотова.
Вопрос о государственном строительстве — это задача не военных, они являются лишь частью этой задачи. Важной и возможно, ключевой частью, но и только. Оборона Славянска и вынужденный выход из него 5 июля оказались абсолютно напрасными с точки зрения перспектив восстания, но напрасными лишь потому, что за полтора месяца с 12 мая по 5 июля в Донецке и Луганске не было сделано совершенно ничего с точки зрения государственного строительства.
Логика госстроительства требовала немедленных консультаций и максимально быстрого создания единой территории восстания под единым управлением, проведения масштабных мобилизационных мероприятий, создание единого командования — гражданского и военного. Это была ответственность не полевых командиров, занятых строительством военных структур ополчения, а политического руководства народных республик. И в этом смысле предпринятая кампания «против Стрелкова», прямо скажем, выглядит весьма неубедительно — на него возлагается вина, к которой он не имеет ни малейшего отношения.
Единственный упрек и даже обвинение, которое к нему в таком случае можно было бы применить — это то, что убедившись, что в Донецке никто и не собирается строить дееспособные структуры управления, он должен был оставлять Славянск с приказом держать его сколько можно, и выдвигаться в Донецк для ареста всего политического руководства, которое занималось откровенным саботажем. Однако ровно тот же упрек можно и нужно делать и всем остальным командирам ополчения — командиры отрядов восставших не смогли осознать критичность стоящей задачи и откровенно предательской деятельности в тылу. Собственно, это и был еще одной ошибкой — полевые командиры не смогли объединиться между собой для того, чтобы обеспечить свой тыл вменяемым и дееспособным руководством. Безусловно, проблема носит строго субъективный характер, так как для классической схемы, когда вначале создаются отдельные вооруженные отряды, затем проходит стадия борьбы и даже войны между командирами, затем создается совет командиров и только потом единое командование — в общем, для этой схемы попросту не было времени. Поэтому личные отношения между командирами носили определяющий характер, и они так и не смогли подняться над ними.
Но повторюсь — целью написания этой книги является не развешивание ярлыков и не персональные обвинения кого-либо, а максимально отстраненный разбор ошибок восстания, как социального субъекта. Такой подход важен именно для того, чтобы уйти от любых затяжных личностных споров и конфликтов. Они в данном случае уже бесперспективны, для нас важно понять — что произошло, почему это произошло и как все это случилось. Важно потому, что в будущем при гипотетическом повторении украинских и донбасских событий уже у нас в России мы могли использовать уже имеющийся опыт и не допустить снова те же самые ошибки и просчеты.
Я полагаю, что основную вину за деградацию восстания и все более ускоряющееся отставание строительства военных и политических структур восстания несет политическое руководство обеих республик. Являлись ли их действия (а скорее бездействие) следствием некомпетентности или здесь начали работать схемы бесструктурного управления из Кремля, который не мог не понимать, что отказ от признания воли народа Донбасса и курс на партнерство с киевскими нацистами делает необходимым ликвидацию восстания как такового и перевод его в более безопасный для киевских и московских олигархов вид.
Я склоняюсь ко второму допущению. Кремль практически сразу взял курс на взятие под контроль части отрядов восставших, развернув весьма широкую программу помощи им, взятие их под контроль структурами ФСБ и Министерства обороны. При этом отряды, которые находились под руководством несистемных или не желающих идти на подчинение Кремлю командиров, отрезались от снабжения. Это и произошло и со Стрелковым, и с Мозговым.
Кремлевские кураторы и технологи пошли по наиболее простому, но при этом максимально эффективному пути: военная структура ополчения раскалывалась через линии снабжения и через разных кураторов (к примеру, казаки атамана Козицына курировались региональным ФСБ, отряд Безлера — ГРУ, отряды в Донецке — центральными структурами ФСБ), политическое руководство ДНР и ЛНР ориентировалось на бездействие, а любые инициативы вроде приехавшей в Донецк группы Данилова, которая предложила в срочном порядке создать дееспособную финансовую систему, попросту «сажались на подвал» и гасились весьма жесткими методами. Когда Стрелков вышел из Славянска, в Донецк практически через две недели был высажен десант во главе с генералом Антюфеевым, который взял на себя управление безопасностью ДНР и стал министром МГБ. Особой деятельности он не вел, но был страховкой от любых действий Стрелкова, могущих нарушить планы Кремля.
Смысл всех действий Кремля заключался в том, чтобы ликвидировать субъектность восстания, превратить его исключительно в объект, которым можно будет управлять извне, и использовать его в своих интересах. Сегодня мы можем констатировать, что это удалось в полной мере. Уж что-что, а в вопросах предательства Кремль проявляет похвальный профессионализм и целеустремленность, так что обвинять нынешний режим в беспомощности и недееспособности можно только в вопросах развития страны. В деле ликвидации действия властей выглядят выше всяких похвал.
Собственно говоря, если мы будем говорить об ошибках восстания, то их следует разделять на концептуальные и технические. Технические ошибки являются вынужденными и стали неизбежными после того, как были выбраны неверные действия по концептуальным вопросам.
С какой стороны мы бы не рассматривали историю Донбасского восстания, если мы будем пытаться разбирать ее максимально непредвзято, то концептуальными ошибками можно назвать лишь две. Обе озвучены: неспособность адекватно оценить ситуацию после отказа Москвы признавать итоги референдума 11 мая и отказ от государственного строительства Новороссии. Подчеркну — не ДНР и ЛНР, а именно Новороссии, так как общие проблемы подразумевали и общее совместное их преодоление.
Обе ошибки имеют сугубо политическое наполнение, поэтому ответственность за них несут в первую очередь политические руководители восстания — формальные и неформальные.
Все остальные ошибки и просчеты, включая и выбор военной стратегии, являются вторичными. Их можно и нужно обсуждать, однако нужно понять, что в отрыве от ключевых нерешенных задач это обсуждение имеет совершенно бесперспективный характер. Именно поэтому противники Стрелкова и враги Новороссии по обе стороны фронта и обе стороны границы так активно муссируют тему «сдачи Славянска», «бегства Стрелкова», «Москва не предавала Новороссию — без ее помощи Киев давно бы победил» и так далее. При этом причины поражения восстания и полное переформатирование его целей и задач остаются за бортом, а любая попытка поднять их обсуждение вызывают взрыв откровенной ненависти.
Однако вне контекста обсуждения исходных причин поражения восстания невозможно понять утрату им своей субъектности, а также согласия на заключение двух минских сговоров. Можно себе представить, что бы сделало ополчение с тем же Стрелковым, заикнись он в мае, июне или июле 2014 года о мире с Киевом. Что же произошло с боевыми командирами и ополченцами, которые погибали и готовы были погибнуть за свои идеи, что уже в сентябре они молча проглотили первый минский сговор, а после тяжелейших и кровавых боев в районе аэропорта и под Дебальцево зимой 2015 года — второй?
Ответ прост — до августа восстание сохраняло свою субъектность, хотя каждый день она убывала. В августе 2014 произошел перелом, и восстание стало полным объектом политики Кремля. Именно поэтому оно покорно согласилось с предательством своих идеалов и по сути стало наемной армией кремлевских кураторов.
Утрата субъектности началась с 12 мая, завершился процесс к середине августа, когда введенные на территорию Донбасса «отпускники» переломили в военном отношении обстановку, а в руководство обеих республик были назначены откровенные марионетки, взявшие курс на полное подчинение воле Кремля.
Если признать, что сказанное является правдой, тогда вопрос о «предательстве» Стрелкова и его команды — Игоря Друзя, Игоря Иванова, десятков рядовых ополченцев и командиров, вышедших с Донбасса после августа 2014 года, должен быть снят с повестки дня — предавать было уже нечего. Они несут свою долю ответственности за допущенные две ключевые ошибки, однако спрос с военных за политическое предательство вначале Кремля, а затем и политруководства самих республик выглядит, прямо скажем, нелогичным.
Единственный, кто из военных командиров может нести политическую ответственность — это, конечно, Стрелков. Он имел на тот момент наивысший авторитет как среди ополчения, так и в России. Только у него был шанс использовать свой авторитет для попытки перелома ситуации — ареста предателей в Донецке, создание единого военного командования, назначение гражданской администрации, работающей в интересах целей восстания. Однако здесь мы наталкиваемся на все тот же самый вопрос: чисто психологический. Если обвинять Стрелкова, то нужно понять, что он должен был одновременно осознать и принять факт предательства восстания со стороны Москвы, а затем, практически без перерыва — понять и принять факт предательского бездействия со стороны политического руководства ДНР, которым на тот момент был его давний и хороший знакомый и, пожалуй, друг Александр Бородай. Сделать два таких вывода в кратчайший срок было психологически чрезвычайно сложно, особенно в условиях начавшейся военной блокады Славянска, который нужно было защищать прямо здесь и сейчас.
Если у кого-то складывается впечатление, что я пытаюсь оправдать и обвинить кого-то из субъектов и персонажей восстания на Донбассе, то это впечатление неверное. У меня нет такой цели и задачи — я полагаю, что важнее всего разобраться в подоплеке событий, понять ключевые причины его поражения и сделать из них выводы. Обвинения и оправдания в данном случае совершенно бессмысленны — на войне действует только одно правило: победитель всегда прав.
Кремль сумел выиграть у восстания, ликвидировать угрозу перерастания его из стихийного в народное, перехватить управление им и удалить или истребить всех, кто нес в себе малейшую угрозу его планам. Поэтому именно Кремль раздает сегодня определения: кто "махновец", кто "белогвардеец и власовец", кто "предатель", а кто - герой и пример для молодежи. Так было всегда и так всегда и будет. Если кто-то не согласен - значит, нужно переигрывать эту войну, доводить ее до победы в Киеве, развешивать хунту и ее подельников на фонарях Крещатика, после чего можно будет заново пересматривать наградной список.