Борис Акунин: В нашем городе, на окраине
И ведь не то чтоб я испытывал хоть какую-то симпатию к коммунистам 30-х годов. Если сравнивать их с фашистами, последние, конечно, хуже, но это вовсе не означает, что первые лучше.
23 августа 1939 года немецкие фашисты с советскими коммунистами решили (и справедливо), что у них друг с другом общего больше, чем с западными демократиями. Подписание Пакта Молотова-Риббентропа дало старт мировой войне и начался кошмар, по сравнению с которым происшествие в Брест-Литовске 2 мая 1940 года должно было бы казаться пустяком. Но не кажется.
Как известно, Сталин был ужасно собой доволен. Всех перехитрил. Заполучит Прибалтику, кусок Польши, Румынии и Финляндии (что Финляндия окажется крепким орешком, он еще не догадывался); стравит европейцев между собой и они опять, как в 1914-1918, истощат себя нескончаемой войной, а он будет третьим радующимся.
Ай, голова!
Так был счастлив, что прямо изъюлился весь перед своим новым другом Гитлером. Тот, надо сказать, тоже ликовал (и имел для того более существенные основания). Фюрер даже щедро предложил выпустить в СССР коммунистического вождя Тельмана. Сталин деликатно отказался: ну что вы, что вы, стоит ли утруждаться, мы и так всем довольны. (Потом он точно так же откажется спасти Рихарда Зорге).
В качестве некоей дополнительной любезности Сталин предложил выдать Берлину политэмигрантов из Германии и Австрии – своих товарищей-коммунистов, которым повезло вовремя унести ноги и не попасть в фашистские концлагеря.
Правда, большинство из них в 1937-38 годах (тогда мели всех иностранцев без разбора) вместо этого попали в ГУЛАГ, а то и под расстрел. Но пятьсот коммунистов собрали-таки, и Гитлер с благодарностью принял этот дар доброй воли.
История эта, в общем, хорошо известна, и новостью для меня не являлась. Просто на днях я случайно наткнулся на одном европейском телеканале на интервью с очень старой дамой и послушал, как всё это происходило. Ну и от некоторых подробностей меня заколотило.
Даму зовут (то есть звали - она давно умерла, интервью было старое) Барбарой Нойманн. Она - вдова одного из лидеров германской компартии, казненного Сталиным. Конечно, сидела где-то как жена врага народа. Всё по полной программе: голод, побои, унижения. И вдруг ее срочно увозят из карагандинского лагеря – и не на допросы, а в санаторий. Там много старых знакомых, все коммунисты. Условия – райские. Лечат, кормят. Больше всего Барбару, отвыкшую от человеческого обращения, тронула заботливость врачей и персонала. Прямо как с родной обращались.
В общем, подкормили, подлечили, приодели – женщинам чуть ли не шубки меховые выдали. Посадили в поезд, повезли на запад. Прошел слух, что в Литву или Латвию, а оттуда – на все четыре стороны.
Но нет. Поезд прибыл в Брест-Литовск. И на той стороне моста ждали люди в эсэсовских мундирах…
Эти провожали…
…а эти встретили.
Почти никто из того поезда живым из концлагерей не вернулся. Барбара – одна из очень немногих, кому повезло.
Барбара тогда была вот такой
Что здесь отвратительнее всего? Конечно, «санаторий». И ведь нам-то, в отличие от западной аудитории, не нужно объяснять этот странный и вроде бы ненужный перерыв между одним концлагерем и другим. А чтоб «за державу не было обидно»! Чтоб не ударить лицом в грязь перед иностранцами, да еще из такой почтенной организации как Гестапо. У советских собственная гордость. У нас и зэки, слава тебе господи, откормленные и нарядные. Потому что у нас всё полной чашей.
Слушал я рассказ везучей старушки и всё гнал от себя выплывшую из какого-то пионерлагерного прошлого идиотскую песню «сиротского» жанра:
В нашем городе, на окраине
На помойке ребенка нашли.
Ручки вымыли, ножки вымыли,
И опять на помойку снесли.
А на прощанье вот вам. Любуйтесь: