Носители общечеловеческих рыночных ценностей не были едины в достаточной степени

http://militera.lib.ru/research/pokrovsky_mn01/index.htmlПокровский М. Н. Империалистическая война. — М.: Соцэкгиз, 1934. — 449 с. VI. Внешняя политика России XX в.ЛЕКЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯЛенин и Брестский мир; можно ли было опереться на "союзников"? Вопросник, переданный Робинсу и ответ на него Вильсона. Попытка восстановления восточного фронта против большевиков; чехо-словацкое восстание и Комуч. Германская революция и угроза "мирового большевизма"; циркуляр Ллойд-Джорджа и переговоры Буллита. Крах переговоров и вооруженная интервенция; причины ее неудачиИнтервенцию, можно разделить на две большие г

http://militera.lib.ru/research/pokrovsky_mn01/index.html

Покровский М. Н. Империалистическая война. — М.: Соцэкгиз, 1934. — 449 с.

VI. Внешняя политика России XX в.

ЛЕКЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

Ленин и Брестский мир; можно ли было опереться на "союзников"? Вопросник, переданный Робинсу и ответ на него Вильсона. Попытка восстановления восточного фронта против большевиков; чехо-словацкое восстание и Комуч. Германская революция и угроза "мирового большевизма"; циркуляр Ллойд-Джорджа и переговоры Буллита. Крах переговоров и вооруженная интервенция; причины ее неудачи

Интервенцию, можно разделить на две большие главы, первую из которых можно назвать попытками возрождения восточного фронта, а вторую—борьбой с большевизмом. Собственно, совершенно отчетливо борьба с большевизмом, как задача, ставится Антантой— Англией, Францией, Америкой и т. д., только в этот второй период. Причиной тут была, как вы увидите, германская революция. В первый период дело идет о восстановлении восточного фронта, который был, как вы помните, необходим уже с той точки зрения, что американская армия еще не поспела, ее ждали к весне 1918 г.; фактически она появилась на сцене только к июлю 1918 г., и нужно было задержать возможно большие массы германских и австрийских войск в России, чтобы они не были переброшены на западный фронт. Вы увидите из моего дальнейшего изложения, что тут был стратегически совершенно правильный расчет. На большевизм Антанта (это слово «Антанта» я не объяснял, думая, что оно большинству из вас известно: так назывался союз Англии, Франции и одно время России, так называемое тройственное согласие—«Triple Entente»,—я его описывал,— образовавшееся примерно около 1907 г. и державшееся до 1917 г., когда из Антанты вывалилась Россия, так что в Антанте остались Англия и Франция с их союзниками) смотрела, как на явление местное,—это русская болезнь,—совершенно так, как у нас говорят о «французской болезни», поэтому обращать на это внимание не стоит. Большевиками могут быть только русские. Большевизм— не заразителен. Другие народы по отношению к нему иммунизированы. Правда, с самого начала так не смотрели немцы, которые принимали меры против заразы. Но может быть русская болезнь передается немцам, а другим народам—французам и англичанам она не опасна.

Особенно же считали себя иммунизированными от этой болезни американцы. Позиция Соединенных штатов по отношению к русским и русской революции была иной, чем позиция Антанты. Соединенные штаты стояли на более широкой точке зрения и смотрели вперед гораздо более далеко. Они имели в виду не непосредственное участие только России в войне, но и возможность эксплоатации ее в будущем как арены для помещения американского капитала. В связи с этим первая глава интервенции, которую я назвал попыткой восстановления восточного фронта, в свою очередь, распадается на два отдела, из них первый отдел может носить название, которое, конечно, вас удивит,—попытки восстановить восточный фронт в союзе с большевиками, а второй отдел—это попытка восстановить восточный фронт против большевиков, несмотря на большевиков и, значит, свергая их в случае надобности. Первый отдел, собственно, имеет интерес наиболее археологический, наиболее мимолетный, но он наименее известен, поэтому о нем стоит сказать два слова.

Я вам сказал, что американцы не связывали своей судьбы с Керенским. Керенский пал, а американцы остались и, «ничто же сумняшеся», возобновили переговоры с Лениным. Американский полковник Робинс, представитель американского Красного креста, вел эти переговоры в течение всей зимы 1917/18 г. К марту 1918 г. дело дошло уже до письменных документов в плоскости этих переговоров. Надо сказать, что хотя Ильич стоял все время за заключение мира, но Ильич, во-первых, никогда не был пацифистом, никогда не был противником войны в духе буржуазных американских романистов, которые думают, что можно искусственными мерами помешать людям воевать. Ильич никогда на этой точке зрения не стоял; а во-вторых, он нисколько не обманывался насчет характера того мира, который он вынужден был заключить.

Благодаря огромному запозданию,—потому что следовали не политике Ильича, а другой политике,—условия мира страшно ухудшились. В декабре мы могли заключить мир, сохранив советскую Эстонию, советскую Финляндию, не платя ни копейки контрибуции, потому что в декабре немцы стояли на такой позиции, что взаимные претензии погашаются; а в марте мы потеряли советскую Эстонию, которая была занята немецкими войсками; мы потеряли советскую Финляндию, которая была занята немецкими войсками; мы потеряли Украину, которая, за исключением одного уезда, перед этим уже была занята вся Красной гвардией, будущей Красной армией,—она была вся уже большевистской; потеряли Донбасс, криворожскую руду и т. д. Это был, объективно рассуждая, один из самых тяжелых миров, какие когда-либо заключала какая бы то ни было страна. И Ленин не скрывал этого ни от себя, ни от других. Он так и называл этот мир похабным; сравнивал этот мир, заключение этого мира с прохождением через чрезвычайно грязный хлев. Но, поскольку не было уже у нас никакого фронта, наша армия совершенно разложилась, мы должны были принимать какие угодно условия. Людендорф тут хорошо сыграл. Он довел до такого момента, когда на фронте у нас ничего не было и сопротивляться было нечем.

Совершенно естественно, что Ленин при этих условиях искал, на кого бы можно было опереться, чтобы от этого немецкого хищничества как-нибудь оборониться; кроме того, немцы—империалистические немцы—уже показали, что они способны на чисто разбойничьи, по их собственному определению, поступки, что от них можно ожидать какого угодно обмана. В этой связи надо понимать тот документ, который я вам прочитаю.

«В случае, если Всероссийский съезд советов откажется ратифицировать мир с Германией, или, если германское правительство, нарушив мирный договор, возобновит наступление с целью продолжать свой грабительский набег, или, если советское правительство вынуждено будет действиями Германии отказаться от мирного договора, до или после его ратификации, и возобновить военные действия, во всех этих случаях для военных и политических планов советской власти чрезвычайно важно получить ответ на следующие вопросы:

1. Может ли советское правительство рассчитывать на поддержку Соединенных штатов Северной Америки, Великобритании и Франции в его борьбе против Германии?

2. Какого рода поддержка может быть оказана в ближайшем будущем и на каких условиях—военным снаряжением, средствами транспорта, субсидиями, съестными припасами?

3. Какого .рода поддержка может быть оказана в частности и специально Соединенными штатами?

Если бы Япония—в силу открытого или молчаливого соглашения с Германией, или без такого соглашения—попыталась захватить Владивосток и Восточно-китайскую дорогу, что угрожало бы отрезать Россию от Тихого океана и серьезно помешало бы сосредоточению советских войск в Уральской области,—в таком случае, какие шаги будут предприняты другими союзниками, в частности специально Соединенными штатами, для предупреждения японской высадки на Дальном Востоке и для обеспечения непосредственных сношений с Россией по Сибирской дороге?

По мнению Соединенных штатов, в каких размерах—при вышеупомянутых обстоятельствах—могла бы быть обеспечена помощь от Великобритании через Мурман и Архангельск? Какие шаги могло бы предпринять правительство Великобритании, чтобы обеспечить эту свою помощь и лишить основания слухи о якобы враждебных планах Великобритании против России в ближайшем будущем»?

                                    Томас Вудро Вильсон

Такого рода вопросник был передан Робинсу, представителю американского Красного креста в Ленинграде, тогдашнем Петербурге, и должен был быть Робинсом послан президенту Вильсону, который должен был на это дать точный и ясный ответ. Причем Ленин, будто бы—я подчеркиваю «будто бы»: это мы знаем только от Робинса,— обещался не ратифицировать Брестского договора до получения этого ответа, но при этом, конечно, поставил определенный срок, в течение которого ответ должен был быть дан. Робинс рассказывает в своих воспоминаниях, что Ленин будто бы до самого созыва IV съезда советов спрашивал его, есть ответ или нет. Робинс никакого формального ответа не получил, но когда открывался IV съезд советов, то мы все и вы, вероятно, с явным изумлением прочитали в газетах приветственную речь Вильсона по адресу этого IV Всеросийского сеъзда советов, речь довольно благожелательную. Тогда мы не поняли, что это значит, но Вильсон потом объяснял, что речь была ответом именно на эти вопросы и ответом благоприятным. Значит, не связывая себя никакими документами, он как будто бы обещал России поддержку. У. нас нет такого лицемерия в крови, мы не поняли такого ответа и, я помню, над бедным Вильсоном просто поиздевались. Как это так Вильсон, глава империалистического правительства, и вдруг стал отпускать комплименты по адресу большевиков? А Вильсон это истолковывал так, что это был благоприятный ответ на вопросы, поставленные Робинсу. Поскольку «тупоголовые большевики» этого не поняли,—вы знаете, что на IV съезде советов мы ратифицировали Брестский мир, и всякие попытки возрождения восточного фронта в союзе с большевиками могли считаться провалившимися.

Этот документ опубликован Робинсом за границей, так что за текст его я полного ручательства не могу дать, но факт самих переговоров есть факт несомненный. Во-первых, я знаю это из слов Владимира Ильича, который в одном разговоре со мной об этом упоминал, а во-вторых — от американцев, которые не понимали наших внутрипартийных отношений и, ослепленные тогдашним моим высоким званием председателя Московского совета, ходили ко мне много раз и разговаривали даже о деталях этой помощи, что они. привезут и т. д. Так что, в сущности, они ответ давали, но ответ давали, опять-таки, в частных разговорах, притом неофициального американского агента, а нам нужен был ответ от американского правительства, от Вильсона, и этого формального ответа мы не получили.

Но хотя, таким образом, возрождение восточного фронта в союзе с большевиками лопнуло, сама задача возрождения восточного фронта осталась перед Антантой и Соединенными штатами, и даже в это время обострилась. Как раз весной 1918 г., с марта по май, немцы, освободившись от восточного фронта, предпринимают грандиозное наступление на фронте западном и достигают успехов, каких они не имели с 1914 г. Английская армия была разбита совершенно; она потеряла 200 тыс. пленных и 2 1/2 тыс. орудий. Это был полный разгром. Франция была накануне полного разгрома. В направлении к Ламаншу немцы подвинулись на 65 километров. В то время продвижение на 5 километров считалось громадным успехом, а они продвинулись на 65 километров. Они едва не захватили Амьен, который являлся точкой связи между английским и французским фронтами. Если бы они его захватили, то английская армия не только была бы разбита,—она была уже разбита,—но она наглухо была бы отрезана от французского фронта. В Шампани, на южном фронте немцы продвигаются вперед на 50 километров. Американской армии пока не было. Американская армия поспела только к июлю. Хотя принимались самые экстренные меры, чтобы-американскую армию переправить в Европу, хотя в Европу направляли одних солдат, набивая их в пароходы в тройном размере сверх нормы, причем снаряжения и лошадей не брали, потому что всем этим должны были снабдить союзники,—несмотря на эти экстренные меры, только к июлю американская армия поспела на западный фронт.

Таким образом в тот момент, когда попытка восстановить восточный фронт при помощи большевиков лопнула, в это время в восстановлении восточного фронта Западная Европа нуждалась особенно остро. В этой связи нужно понимать интервенцию, которая отмечена восстаниями чехословаков, Комитетом членов Учредительного собрания, взятием Казани и всем тем, что было летом 1918 г. Нужно было во что бы то ни стало восстановить восточный фронт, чтобы оттянуть некоторое количество германских дивизий с фронта западного.

Потерпев неудачу в попытке ориентироваться на большевиков, американцам было совершенно естественно обратиться к их противникам. В этой связи стоит заключенный, приблизительно в мае 1918 г., договор французской и английской миссии с эсерами. Когда мы судили эсеров в 1922 г., мы еще не имели в руках всех документов этого договора, и хотя эсеровские цекисты с чрезвычайным великодушием брали на себя личную вину, все же уличить их партию в том, что она заключила этот договор, мы не могли. А теперь мы знаем, что договор французов и англичан был , заключен именно с эсеровской партией, с ее ЦК. Эсеры обязались поднять восстание. Обязались правые, но, по существу, и левые тут не без греха, и восстание левых эсеров 6 июля нужно ставить в эту связь. Схема была такая: поднять восстание против большевиков, сбросить их, и при помощи Франции, Англии и т. д. воссоздать этот самый восточный фронт. Но, как вы догадываетесь, в тех обстоятельствах, в каких в то время находился западный фронт, никакой серьезной военной силы послать в Россию было нельзя. Англичане заняли Мурман и Архангельск в качестве залога и как ворота, через которые будущий восточный фронт должен был снабжаться; но дальше пойти они не могли. Сила их была там ничтожная: 20—25 тыс. человек. Поэтому нужно было отыскать внутри России вооруженную силу, на которую можно было опереться. Этой силой оказался чехо-словацкий стрелковый корпус, составлявший к этому времени силу около 50 тыс. штыков и шашек,—силу не разложившуюся. В то время как наша русская армия разложилась до конца, чехо-словаки не разложились и представляли собой вполне боеспособную силу. Под тем предлогом, что их повезут через Владивосток,—это очевидно было подстроено,—они заняли всю сибирскую железную дорогу от Пензы до Владивостока, таким образом заняв ту артерию, по которой должна была итти американская и японсйая поддержка. Единственная армия, которую можно было бы послать для восстановления восточного фронта, это была японская армия.

Об этом мне американские агенты говорили совершенно откровенно и вычисляли, какое количество японских дивизий могло быть брошено на Волгу. Это они говорили, когда собирались восстановить восточный фронт в союзе с большевиками, но и после крушения этой попытки стратегический план оставался тот же самый. Таким образом была захвачена Сибирская железная дорога, а затем была придумана юридическая оболочка для всего этого. Этой юридической оболочкой был Комитет членов Учредительного собрания («Комуч»), который завладел Самарой, Симбирском, Казанью, Уфой и т. д.,—получил некоторую территорию. Это был законный титул, легальный титул, законная оболочка для всего этого. Нельзя же было действовать в России просто от имени французов, англичан, японцев, американцев и т. д. Надо было изобразить, что какая-то часть русского народа желает тоже поддержать это движение. Насколько мы в это время были слабы,—этого нечего скрывать,—следует хотя бы из того, что Казань взяли 700 человек—300 человек офицерского батальона и 400 чехов,—взяли Казань, где было несколько десятков тысяч красноармейцев. Красная армия с тех пор имела такие великие заслуги, что они давно это покрыли. Но тогда она существовала только на бумаге. Люди были только что взяты, они еще совершенно не были обучены. В массе своей крестьянская молодежь вовсе не хотела сражаться. Словом, мы были тогда действительно крайне слабы. Но был один пункт, и этот пункт нужно подчеркнуть, потому что он характерен для всего будущего, был один пункт, и в этом пункте ошиблись Антанта и ее союзники в России—эсеры. Этот пункт тот самый, который объясняет слабость Красной армии в то время. Если наш крестьянин в то время, летом 1918г.,не обнаруживал особенной охоты сражаться за советскую власть,—это надо прямо сказать,—то еще меньше он имел охоты сражаться за Учредительное собрание и возобновлять войну с Германией. И первая же попытка эсеров произвести мобилизацию и обложить податями население, что необходимо было для того, чтобы существовать правительству, ведущему войну, моментально подняла это население на ноги против эсеров. А рабочие, по заявлению самих эсеров, были против них с самого начала. Таким образом получалась та картина, которую один из эсеров, Климушкин, описал весьма выразительно: единственной силой, которая поддерживала членов Учредительного собрания, были чехо-словаки. Комитет членов Учредительного собрания, выступавший от имени всего населения России, сразу оказался на положении иностранного завоевателя, притом завоевателя чрезвычайно слабого физически, ибо, по мере того как Красная армия улучшалась, те ничтожные силы, которыми оперировал Комитет членов Учредительного собрания,— эти ничтожные силы все больше таяли.

Таким образом и эта попытка восстановить восточный фронт против советской власти тоже не удалась. Неудача объясняет нам, почему эсеров тотчас же прогнали. Антанта и Соединенные штаты—это были люди практичные: они смотрели в суть вещей; им важна была не декорация Учредительного собрания; они эту декорацию выдвинули—ничего не выходит, никого этим не приманишь. Тогда они поворачиваются к Комитету членов Учредительного собрания спиной и обращаются к форменным монархистам—к Колчаку, Деникину, Юденичу, начинают оперировать с ними. Эсеры вертелись и барахтались всячески, пока не получили телеграмму Пишона, французского министра иностранных дел, который разъяснял, что Комитет членов Учредительного собрания не есть Учредительное собрание. Кучка; в 50—70 человек не есть Учредительное собрание, которое состояло из 500 человек и представляло собою не одних эсеров, но и другие партии. Курьезно, что французский министр иностранных дел должен был разъяснять эсерам азбучные истины государственного права.

Итак, первая глава интервенции—попытки восстановить восточный фронт сперва в союзе с большевиками, а потом против большевиков,—кончилась неудачей. Но к тому времени, когда вся эта возня закончилась, перестал быть практически нужным и сам восточный фронт, ибо в октябре-ноябре 1918 г. Германия рухнула. Если бы она рухнула просто под натиском американской, французской и т. д. армий, то это, вероятно, на первое время просто прекратило бы всякую интервенцию. Но Германия рухнула в обстановке грандиознейшей революции, какая разыгралась в Европе после русской революции в обстановке германской революции. Эта германская революция, которая сразу же приняла советский облик, выразившийся в том, что немцы образовали Советы солдатских и рабочих депутатов, явно клонилась к господству спартаковцев, т. е. коммунистов. Спартаковцы—это зародыш германской коммунистической партии. Эта революция страшно напугала Антанту и даже Америку, ибо стало совершенно очевидно, что учение, будто бы большевизм есть русская болезнь,—это учение совершенно не оправдалось; большевизм, оказывается, может охватить и Европу. Он захватил центральную Европу. Уже советы есть в Вене, Берлине и Мюнхене. А что же дальше? Почему большевизм не может захватить Англии, Франции и т. д.? И тут начинается паническая попытка интервенции уже в борьбе с большевизмом. Тут дело идет уже не о восстановлении восточного фронта, а о том, чтобы раздавить большевиков, потому что большевизм оказывается не русской, а всемирной болезнью, и нужно стремиться уничтожить ее очаг, как какой-нибудь очаг чумы где-нибудь в Китае или Индии.

Но страх Антанты был так в это время велик еще, что в ней сначала наметились две струи. Одна из этих струй очень мало известна, и о ней можно сказать, что это была попытка Антанты столковаться с большевиками. Если раньше пытались с большевиками в союзе восстановить восточный фронт, то теперь имеется попытка: нельзя ли большевиков взять на капитуляцию. Они слабы. Ясно, что они голодают. На Западе голод наш рисовался в самых ужасных чертах. Говорили, что улицы Москвы поросли травой, что на этих улицах валяются трупы, и т. д.

Конечно нам жилось тогда очень плохо, но все-таки до таких размеров дело не доходило, а главное дело —положение хотя медленно, но постепенно улучшалось, так что было не так плохо. Но на Западе казалось, что хуже быть не может. Так нельзя ли большевиков взять на капитуляцию, добиться того, чтобы они действительно национализировались сами: сиди смирно у себя, там и болыневиствуй, сколько влезет, но нас не трогай? Позвольте вам прочесть циркуляр, который разослал Ллойд-Джордж в марте 1919 г.:

                          Дэвид Ллойд Джордж

«Величайшую опасность,—писал Ллойд-Джордж,—настоящего положения я вижу в том, что Германия может соединить свою судьбу с большевиками и предложить все свои средства, все свои способности, все свои громадные организаторские силы в распоряжение революционных фанатиков, которые мечтают силою оружия завоевать весь мир для большевизма».

Что мы мечтали завоевать весь мир для большевизма,—это факт,—но только не силою оружия, но это все равно.

«Если Германия,—продолжает Ллойд-Джордж,—перейдет в руки спартаковцев, то она неизбежно соединится с русскими большевиками. Раз это случится, вся Восточная Европа будет втянута в орбиту большевистской революции, и через год мы будем свидетелями зрелища, как 300 миллионов человек, организованных в. огромную красную армию, под руководством германских инструкторов и германских генералов, вооруженную германскими пушками и пулеметами, возобновят атаку на Западную Европу»...

Я должен сказать, что Ллойд-Джордж обнаружил большую проницательность. Представьте себе, что мы не были бы разбиты под Варшавой в августе 1920 г. и прорвались бы в Германию, —эта картина осуществилась бы несомненно. Но не Ллойд-Джордж, а наши друзья американцы первые вступили на эту дорогу, первые практически попробовали: а нельзя ли в самом деле сговориться с большевиками?

И вот почти одновременно с этим циркуляром Ллойд-Джорджа (циркуляр относится к марту, а то, что я рассказываю, относится к февралю) в Москве снова появляется агент Вильсона—Буллит. Он вступает в переговоры с Лениным, а так как Ленину было важно выиграть время, то Ленин охотно идет на проект такого договора:

«Все существующие де-факто правительства в России и Финляндии сохраняют власть на принадлежащей им территории, исключая случаи, которые может предусмотреть конференция,—что народы, обитающие на территории, управляемой правительством де-факто, сами пожелают переменить правительство».

Я думаю, что всякий тут видит прищуренный глаз Ильича. Очень хорошо. Мы не будем свергать ни Колчака, ни Деникина, но если само население, сама Сибирь пожелает прогнать Колчака,— конечно, не можем же мы мешать?

При этом должно быть гарантировано общим взаимным обязательством не применять силы для низвержения какого бы то ни было из этих правительств, включая Финляндию, Польшу, Галицию, Румынию, Армению, Азербайджан и Афганистан».

Это то, что мы уступаем. Мы не звери, мы самые кроткие ягнята сидим себе в Москве, кушаем преимущественно вегетарианскую пищу, потому что другой не имеем. А вот что мы желаем за это получить:

«2. Экономическая блокада снимается и восстановляются взаимные торговые сношения.

3. Советскому правительству предоставляется беспрепятственный: транзит по всем железным дорогам и пользование всеми портами, принадлежащими прежней Российской империи и Финляндии.

4. Граждане охватываемых соглашением стран имеют право свободного въезда, проживания и перемещения в полной безопасности под условием невмешательства во внутреннюю политику других стран. Взаимно обеспечивается право посылать официальных представителей, которые не должны обязательно иметь все права дипломатических чиновников, но пользуются правом иммунитета.

5. Объявляется общая амнистия всем политическим противникам, преступникам и пленным в России и для всех, кто преследуется или может быть преследуем вне России за оказание помощи Советской России. Все военнопленные должны быть возвращены.

6. Немедленно по подписании этого соглашения все иностранные войска отзываются из России, и прекращается всякая военная поддержка антисоветских правительств. Все армии, остающиеся в России, переводятся на мирное положение.

7. Правительства России и Финляндии отвечают за финансовые обязательства прежней империи перед странами, участвующими в этом соглашении, и их подданными. Дальнейшие постановления на этот счет согласуются с этими основными принципами».

Я не знаю, помните вы или нет, как нас всех ошарашило тогда, в 1919 г., радио Чичерина, где впервые признавалось, что на известных условиях РСФСР согласна рассмотреть вопрос о возмещении кредиторов России за те долги, которые мы отказывались платить. Так что ничего нового нет в тех переговорах, которые мы ведем сейчас с Францией. Надо вспомнить только радио Чичерина еще в 1919 г.

Буллит должен был вернуться в Америку, получить подпись того же знаменитого Вильсона под этим договором, и затем должен был наступить мир и в «человецех благоволение». Этого не случилось потому, что если в Америке и даже в Англии плохо понимали взаимоотношения большевиков и белых правительств, находившихся на территории России, то белые-то правительства отлично понимали, что, в сущности, этот договор означает их низвержение через год—два, так как ясно было, что массы их не поддерживалии что при наличности свободной большевистской пропаганды, которая осуществлялась по договору несомненно, и вообще при развязывании рук большевикам белые, конечно, так или иначе, будут свергнуты в весьма близком будущем. Поэтому ни одно из белых правительств на это и не согласилось, и, очевидно, под влиянием прежде всего их протестов, Вильсон договора не подписал.

Но с этим договором связан один объективный факт. Всех поразило,—почему французы вдруг ушли с северных берегов Черного моря, куда они высадились? Объясняли это различно; во-первых, разложением французской армии. ,Это верно, она разложилась и об этом я еще буду говорить. Затем, объясняли это чрезвычайно энергичной деятельностью местных большевистских организаций. Один из одесских большевиков пишет: так мы этих французов напугали, что ничего им больше не оставалось, как убежать. Конечно, я уверен, наши большевики в Одессе превосходно действовали, но, чтобы их испугался такой зверь как Антанта,—я очень сомневаюсь.

Дело было не в этом. Если мы сопоставим события, вспомним, что французы очистили Одессу в начале апреля, к 10 апреля, к тому сроку, к которому Вильсон должен был дать ответ, то вы поймете, в чем было дело. Тут начиналась подготовка к исполнению обязательств Буллита,—но осуществлены они не были. Кто тут виновник,—я сказать не могу, но, вероятно, не считая уже отмеченного выше протеста белых, виновники скорее всего англичане, которым к этому времени удалось взять дирижерскую палочку, а главное, удалось захватить наиболее выгодные куски территории бывшей Российской империи. Как только Германия рухнула, так первое, к чему устремились почтенные союзники, это—вступить в права наследства. Если вы проследите, как интервенты и белые занимали различные части СССР, то увидите, что занимались те части, которые были под контролем Германии. Украина была занята немцами. Туда высаживаются французы и всякие их клиенты, греки и т. д. Дальше окрестностей Одессы они не пошли, но они собирались итти до Харькова и Киева. Англичане занимают Закавказье, Батум, Баку, где стояли союзники немцев—турецкие войска. Мы знаем проект генерала Деникина занять белыми и антантовскими войсками всю пограничную полосу: и Белоруссию, и Латвию, и Эстонию и т. д. Это все не удалось и не вышло. Почему не удалось и не вышло,—этим я закончу лекцию, а факт тот, что не вышло. А план такой был. Англичане захватили Закавказье, захватили Сибирь, потому что Колчак был их агентом: Колчак был агентом англичан. Он, правда, не был привезен генералом Ноксом в своем вагоне в Омск,—это фактически неверно, но, если фактически неверно относительно Нокса и вагона, то это было правильно по существу. Колчак был устроен на своем месте англичанами. Англичане все это желали удержать в своих руках. Вот почему они настаивали на продолжении войны с большевиками, которая им казалась обещающей большие перспективы. Вот почему они ремонтировали, вооружили армию Деникина на 250 тысяч человек, снабжали армию Колчака. Как раз весной 1919 г. Колчак имел большие успехи. Он быстро продвигался вперед, захватил Пермь, угрожал Казани и т. д. Это способствовало тому, что договор не был подписан и что интервенция продолжалась. Я не стану гадать, что было бы, если бы состоялось это соглашение,—ускорило бы оно ход вещей или задержало бы, прекратило бы гражданскую войну или затянуло бы, но факт тот, что соглашение не состоялось, и попытка во что бы то ни стало столковаться с Россией лопнула.

В этой связи стоит и приглашение, присланное Ллойд-Джорджем нам и всем правительствам на русской территории на конференцию на Принцевых островах, под Константинополем,—о чем достаточно писали в газетах. На эту конференцию мы поехали бы с величайшим удовольствием, но белые никто не поехал, и конференция не состоялась.

После этого начинается упорная попытка нас низвергнуть исключительно силой оружия. Я вам не буду рассказывать подробности этой попытки, т. е. подробности нашей гражданской войны, а перейду к тем международным условиям, которые обеспечивали провал этой попытки. В самом деле, это как будто бы загадка. Настоящая голая, в буквальном смысле слова, голая страна, у которой ничего как будто бы нет,—ни хлеба, ни мануфактуры, ничего,—заводы не работают, производительность труда упала до последнего минимума и т. д.; на нее лезет та Антанта и те Соединенные штаты, которые сейчас только что раздавили такого колосса как Германию; и вот, такой колосс как Германия оказался сплющенным в лепешку, а голая Россия отстоялась. Почему так было?—Внутренние условия вы знаете, я их не буду повторять. Эти условия заключались в том, что по мере того, как белая сторона этой гражданской войны падала, как дело от Учредительного собрания переходило к явно монархического типа командованию, масса крестьянского населения перекачнулась на нашу сторону, и мужик с белыми не пошел. Это и объясняет нам крах белых правительств. Как только они начинали мобилизовать крестьян и собирать подати, они вызывали против себя партизанщину. На истории колчаковщины мы можем это проследить чрезвычайно близко. Мобилизация, подати и партизанщина идут в Сибири друг за другом, до необычайности тесно. К этому надо прибавить и ряд случайных, с точки зрения внутренних наших отношений, обстоятельств. Возьмите хотя бы германскую революцию, крушение германского восточного фронта. Это отдало в наши руки колоссальное количество снаряжения, и только благодаря этому мы могли выдержать войну не только с белыми, но и с Польшей. Но всего этого мало для объяснения нашей победы. Повторяю, тут приходится взять в расчет международные условия, как международные в смысле отношений между странами, так и международные—внутри отдельных стран. Оба эти условия, которые я охарактеризую, интересны потому, что они продолжают действовать и до сих пор. Это не только нечто историческое, но и актуальное, что и теперь сохраняет все свое значение.

Прежде всего, несмотря на трогательное название «Антанта»— взаимное согласие,—несмотря на формальный союз, несмотря на Лигу наций и прочие прекрасные вещи, отношения внутри этого лагеря очень напоминали те отношения между сербами и болгарами, о которых я говорил на одной из предшествующих лекций. Когда я читал эти лекции свердловцам, то в качестве образчика я приводил роман Пьера Бенуа «Владетельница Ливанского замка»,—авантюрный роман. Иногда авантюрные романы прекрасно рисуют быт. Там изображены взаимоотношения англичан и французов, быт французского офицерства в Сирии, т. е. там, где происходит сейчас война. На чем вертится этот роман?—На том, что один французский офицер изменил. В чем заключается измена?—В том, что он поступил на службу к англичанам. Видите ли двое союзников—англичане и французы, и один из них совершает черную измену тем, что переходит на службу... к кому?—К союзнику,—к Англии. В это время отношения Франции и Англии в колониях превращались в форменную войну. Война шла не из-за России, но она отражалась на отношениях союзников внутри России. В то время как французы убрали войска с северных берегов Черного моря, англичане снарядили Колчака, Юденича, Деникина и бросили их на Россию. Одним словом, согласия между двумя этими сторонами не было.

Но еще более сложный переплет получается, если мы возьмем Сибирь и Дальний Восток. Там главная сила, которая могла быть использована как для воссоздания восточного фронта, так и для борьбы с* большевизмом, была Япония. Пока речь шла о восстановлении восточного фронта, японцев допускали высаживать сколько угодно солдат на сибирском континенте. Но как только рухнула Германия американский министр иностранных дел запрашивает японцев: что означает семидесятитысячная японская армия в Сибири и на каком основании японцы туда пришли? Японцы говорят: мы воюем против большевизма. Да, но 70 тыс. солдат зачем; достаточно и 8 тыс. В конце концов, японцы должны были ограничиться одной дивизией. Но этого было еле-еле достаточно, чтобы удержать Владивосток и его окрестности. До какой степени все вертелось на конкуренции Японии с Соединенными штатами и Англией, видно из факта интронизирования, посажения на престол Колчака. Накануне этого события стоит телеграмма главнокомандующего войсками эсеровской директории Болдырева к японцам с просьбой о помощи. Сегодня он послал телеграмму, а завтра он летит к чорту, при благосклонном содействии представителей Англии, которые в это время находились в Омске.

Это первое условие, которое осудило интервенцию на неудачу. Этим условием было то, что при буржуазном строе никакая Антанта, никакая Лига наций не может создать такого монолитного целого, которое действовало бы единым фронтом. На короткое время такая спайка может быть, но вы помните, как они обманывали друг друга во время империалистской войны. Теперь вы видите, как это мешало им в интервенции. Надо прибавить к этому кое-какие субъективные моменты, вроде того, что Англия вовсе не хотела восстановления единой России, а стремилась добиться раздробления России, в этой связи она не брала тогдашнего Петрограда, хотя имела возможность это сделать, и мешала Юденичу его брать. Посылая орудия на одном пароходе, англичане посылали замки к ним на другом. Это был определенный, явный саботаж; белые говорят, что англичанам ничего не стоило взять тогдашний Петроград, но они этого не делали потому, что взятие Петрограда страшно приблизило бы победу белых. Победа белых означала бы воссоздание единой России, а единая Россия англичанам совсем не была нужна, потому что единая Россия пришла бы с векселем на Константинополь и проливы. Если вы эти подробности припомните, то поймете, почему по самой сути буржуазной политики и буржуазного строя интервенты не могли столковаться. Вот почему такие огромные звери, которые лезли на нас, были нами отбиты, хотя с огромным трудом,—эти звери передрались между собою.

На этом сыграла, и мастерски сыграла, наша дипломатия, т. е. дипломатия Ленина, ибо внешнюю политику вел он лично.

Это то, что касается отношений между странами интервенции. Но, товарищи, этого мало. Эти страны грызлись,между собою и в то же самое время, грызясь между собою, ?