Почему Лукашенко полюбил белорусский язык и нациестроительство
Двадцать лет назад Лукашенко сам громил белорусскоязычную интеллигенцию. Сегодня неуважительные высказывания о белорусском языке становятся поводом для уголовных дел. Это не значит, что Лукашенко стал националистом, просто изменилось его восприятие внешних и внутренних угроз: в 1990-е это был белорусский национализм, сегодня – встающий с колен российский.
В Беларуси всего за три дня арестовали трех публицистов. Вроде бы новость не тянет на сенсацию, но только до тех пор, пока не узнаешь, что все они были авторами российских сайтов. В своих статьях они ставили под сомнение независимость Беларуси, существование отдельного белорусского народа со своим языком и культурой. Вероятно, ключевым в сюжете с их арестом стало то, что они пошли чуть дальше и начали критиковать белорусские власти и лично Александра Лукашенко – якобы за потворство русофобии, национализму и попытки дрейфа на Запад.
Уголовное дело заведено по статье о разжигании национальной розни, и еще неизвестно, чем оно закончится. Объявлять задержанных политзаключенными белорусские правозащитники и западные дипломаты пока не спешат. Посол России в Минске Александр Суриков также назвал их радикалами и напомнил, что речь идет о белорусских гражданах, которые не работали на белорусско-российскую дружбу.
Но силовое преследование пророссийских критиков белорусского национального проекта – это отголосок более широкого процесса, запущенного в Беларуси в 2014 году. Начало ему положили Крым и Донбасс. Именно тогда в Минске всерьез задумались о том, что хромающая национальная идентичность – фактор уязвимости белорусского государства как такового.
Реабилитация вышиванки
Здесь нужно коротко погрузиться в историю. Белорусы как народ формировались при культурном и политическом доминировании более влиятельных соседей. Еще в XVI веке Великое княжество Литовское, ядром которого были сегодняшние белорусские земли, а основной частью населения – предки сегодняшних белорусов, попало в унию с более сильной Польшей. Два века полонизации сменились двумя веками в составе сначала Российской империи, а затем – СССР.
Отсутствие полноценного опыта собственной государственности привело к тому, что после 1991 года независимая Беларусь стала постсоветской республикой с самой слабой национальной идентичностью. Подавляющее большинство населения пользуется русским языком, смотрит российское ТВ, болеет «за нашу» сборную России, знает звезд российской эстрады, кино и политики лучше, чем их отечественные аналоги.
Первые попытки форсированной белорусизации в начале 1990-х разбились об «электоральную революцию» 1994 года – так белорусские политологи называют победу Александра Лукашенко на первых президентских выборах. Его успех предопределили экономические причины – Лукашенко обещал обеспечить народу достаток и порядок, посадить жулье и победить коррупцию. Он был в первую очередь антиэлитным, левым, народным кандидатом-популистом.
Но фоновым фактором его победы стала и недостаточная, по мнению большинства белорусов, ориентация тогдашних властей на восточную соседку, разорванные экономические связи с Россией и отсутствие у русского языка статуса государственного. Лидер националистов Зенон Позняк, белорусский прототип Виктора Ющенко, тогда набрал менее 13% и не смог пройти во второй тур. Вряд ли прошел бы и сейчас, даже на честных выборах.
Два десятка лет власти Лукашенко никому в стране нельзя было быть более пророссийским политиком, чем он. Ни в России, ни внутри страны и особенно у белорусской номенклатуры не должно было быть сомнений, что только Лукашенко – гарант стабильной и выгодной дружбы с Москвой.
Двадцать лет политический раскол в белорусском обществе был предельно четким: если тебе нравится Лукашенко, ты почти наверняка за союз с Москвой и против Запада; если ты оппозиционер – значит, ты за сближение с Европой и экономическую, политическую и культурную отстройку от России.
Сегодня стало очевидно, что эта черно-белая парадигма если еще не окончательно похоронена, то уходит в историю. За пару лет власть сделала несколько нерадикальных, но заметных шагов к сближению позиций по вопросу идентичности с теми, кого еще недавно называла «пятой колонной».
В июле 2014 года Александр Лукашенко впервые за долгие годы выступил с речью на белорусском языке. Позже он анонсировал увеличение числа часов белорусского языка в школах. Белорусского стало больше на телевидении, в рекламе и билбордах на улицах.
Провластные идеологи даже неуклюже попытались оседлать тренд на популяризацию вышиванок. Десятки компаний, в том числе государственных, начали продавать одежду с элементами национального орнамента. Однажды сам Лукашенко с младшим сыном в таких «вышимайках» покатались на тракторе под телекамеры. У белорусской футбольной сборной появилась новая форма с национальным орнаментом. Отдельные сети заправок и магазинов переходят на обслуживание клиентов на белорусском языке.
Власть стала лояльнее относиться к альтернативной символике, которая всегда считалась и во многом продолжает считаться оппозиционной, – бело-красно-белому флагу и гербу Погоня. Эти символы были государственными с 1991 по 1995 год, но на своем первом референдуме Лукашенко вернул слегка видоизмененный герб и флаг БССР.
Мало того, что продукцию – от кружек до толстовок – с этой символикой начали открыто продавать по всей стране, о ней нейтрально или позитивно заговорили ведущие госканалов. Милиция стала существенно реже прессовать тех, кто хочет пронести эти флаги на стадионы и концерты. К слову, белорусскоязычные оппозиционные музыканты, вроде группы Brutto (наследница «Ляписа Трубецкого»), которые до сих пор находились в черном списке и могли выступать только подпольно или в соседних столицах, теперь получают разрешение на концерты на крупнейших площадках страны.
Смена оппозиции
Важно понимать, что все эти перемены остаются почти незаметными для большинства. Как и любое общество, белорусы в массе своей, особенно в кризис, озабочены более приземленными проблемами, чем конструирование национальной идентичности. Но активная часть общества, по любую сторону политических баррикад, чувствует новую атмосферу. Аналитики прозвали этот процесс «мягкой белорусизацией».
Никто во власти не ограничивает, едва ли рискнет и захочет ограничить чьи-то права пользоваться русским языком. «Все мы русские люди, в широком смысле слова», – любит повторять Лукашенко. Это его искренняя позиция. И общество, и правящие элиты остаются глубоко русифицированными.
Важно и то, что большинство страны по-прежнему узнает о событиях в мире из российского телевидения, которое в Беларуси показывают буквально вперемешку с отечественным: после новостей российского Первого канала там же включают белорусские новости. Перед воскресным ток-шоу Соловьева на «России» белорусская аудитория смотрит свой аналог этой программы. Поэтому постоянные зрители начали разделять два дискурса: экспансионистский и агрессивный к Западу – из Москвы, и нейтральный в политике и все больше пробелорусский – из Минска.
Три арестованных публициста – они из той части белорусского общества, кому оказался ближе российский посыл, кому не нравится налаживание отношений Беларуси с Западом, кого стала напрягать мягкая белорусизация. Один из них – декан минского вуза Юрий Павловец, второй – охранник из Бреста Дмитрий Алимкин, третий – собкор агентства Regnum Сергей Шиптенко. Публицистов арестовали через две недели после того, как их отдельные тезисы, о «тайном союзе Лукашенко и националистов» и о том, что «Беларусь идет по пути Украины», синхронно прозвучали в двух ток-шоу на российском федеральном ТВ – на Первом и телеканале «Звезда».
Такая резкая реакция Минска показывает, насколько уязвимой стала чувствовать себя белорусская власть после украинского кризиса. Дело в том, что эти публицисты, почти никому не известные до ареста, после него стали, по сути, первыми ласточками пророссийской оппозиции в Беларуси. Оппозиции не в смысле партий и структур, а в смысле настроений какой-то части общества.
Будущее этого политического феномена, который пока находится в абсолютно зачаточном состоянии, зависит сразу от нескольких процессов: это и мягкая белорусизация, и продолжительность торговых, энергетических споров между Минском и Москвой, и степень отклонения от российской линии, которую будет позволять себе Беларусь во внешней политике. Учитывая потенциальный риск, который влечет за собой обретение этой группой неких формальных контуров, можно не сомневаться, что власть сделает все, что в ее силах, чтобы полноценная пророссийская оппозиция в стране не появилась.
В первый год своего президентства Александр Лукашенко задел чувства белорусскоязычной интеллигенции, когда заявил: «Люди, которые говорят на белорусском языке, не могут ничего делать, кроме как разговаривать на нем, потому что по-белорусски нельзя выразить ничего великого. Белорусский язык – бедный язык. В мире существует только два великих языка – русский и английский».
Двадцать лет спустя неуважительные публикации по отношению к белорусскому языку и суверенитету становятся, с точки зрения властей, поводом для уголовных дел. Это не значит, что Александр Лукашенко стал националистом. Это значит, что изменилось его восприятие внешних и внутренних угроз: в 1990-е это был белорусский национализм, сегодня – встающий с колен российский.