Чувашский язык Москвы и Подмосковья
В сентябре 2018 года в Институте языкознания РАН я защитила кандидатскую диссертацию по теме «Функционирование чувашского языка в диаспоре московского региона». Тема, предложенная научным руководителем Татьяной Борисовной Агранат, была, безусловно, актуальной, однако выбор темы вовсе не случаен. Исследование живых языков всегда привлекало меня, и отчасти это связано с моей семейной историей. Дело в том, что мои бабушка и дедушка по материнской линии, проживающие в Подмосковье, родом из Чувашии. В детстве, обучая меня чтению по букварю, бабушка выводила рядом на листочке некоторые изученные мною буквы — только «со значками» — и прибавляла, что у чувашей точно такие же, но те, что со значками, произносятся иначе. От дедушки доводилось слышать, что по‑чувашски анне — это мама, атте — папа, ачасем — дети. И дедушкину маму, мою прабабушку, все звали не иначе, как асанне — бабушка по отцовой линии. Слова «родина» («вот когда поедем на родину», то есть в Чувашию) и «земляки» («с земляками увиделись», например, с чувашами, жившими в соседнем поселке) были для нас не пустым звуком!
А были еще в доме бабушки и дедушки регулярные, большие — человек по пять-десять — приезды родственников из Чувашии, долгие застолья и веселые, а иногда и грустные песни на чувашском. И один раз — моя поездка на Троицу, этот особо чтимый чувашами праздник, в настоящую чувашскую деревню, где почти все говорили на непонятном мне языке, в котором я, к своему ужасу, не разбирала ничего, кроме анне, атте, асанне, ачасем. Присутствие городских чувашских детей, моих троюродных братьев и сестер, спасло мое положение: только они и говорили со мной по‑русски! В целом, на мой тогдашний взгляд, они были в лучшем положении: хотя сами они и не говорили почти ничего по‑чувашски, зато многое понимали в речи взрослых. Во мне, конечно, это вызывало зависть и некоторое сожаление. В какой-то степени мое научное исследование много лет спустя стало моим личным реваншем, позволило мне глубже и лучше понять чувашскую культуру, язык, психологию.
Диссертация
В основу моей кандидатской диссертации легло изучение функционирования чувашского языка в диаспоре московского региона. Чуваши, проживающие в Москве и Московской области (согласно Всероссийской переписи населения 2010 года, в московском регионе проживает 14 866 чувашей в Москве и 12 466 чувашей в Московской области), в отрыве от исконного ареала расселения чувашского этноса (Среднего Поволжья), были совершенно не изучены с научной, во всяком случае, социолингвистической, точки зрения (какими языками они пользуются, каким образом чувашский язык взаимодействует в русским в условиях многоязычия и так далее), что и определило научную новизну самой работы.
В течение двух с половиной лет с августа 2014 по февраль 2017 я взяла интервью у 100 респондентов, проживающих в московском регионе. Беседы проводились индивидуально, в среднем они длились не менее часа, а иногда и два часа, если респондент с большой охотой вспоминал о своем детстве и юности, о великом прошлом Волжской Булгарии или вдруг решал исполнить несколько песен на чувашском. Как сказал в день защиты официальный оппонент Владимир Иванович Беликов, интервью, лежащее в основе такого рода исследований — вещь сложная, трудная и кропотливая, поскольку требует колоссальных усилий по обработке данных.
Я начала с ближнего круга, и первым респондентом, разумеется, выступила моя бабушка. Потом были другие родственники, перебравшиеся в Москву, их друзья, друзья друзей. Кроме того, оказалось, что в свое время в научно-исследовательский институт, расположенный в небольшом подмосковном городе, приехало по распределению много молодых специалистов из Чувашской АССР, часть из них тоже поучаствовала в исследовании. Мне также довелось посетить чувашские мероприятия в Москве и познакомиться там со своими будущими респондентами. Одни мероприятия проводились в рамках традиционных празднований, таких как Акатуй (Праздник плуга, чувашский вариант татарского Сабантуя), Кĕр Сăри (праздник осеннего урожая), другие были не менее яркими и запоминающимися, однако современными — чувашские дискотеки в Москве. Несколько раз я приходила на курсы чувашского языка в Москве, где также проводила интервью. Некоторые встречи были совершенно случайными: как-то раз сборщик мебели оказался чувашом, в другой раз — медсестра в медицинском центре на приеме, а еще бывало, что, завидев на номерах припаркованной где-нибудь машины 21-й регион, я широко улыбалась, доставала свой заветный список вопросов и шла знакомиться с автовладельцами. Настоящая полевая работа!
Из 100 опрошенных мною человек 85 принадлежат к первому поколению чувашской диаспоры. Они родились в чувашских семьях в Чувашии или в регионах, в которых компактными группами издавна проживают чуваши: это отдельные районы Татарстана, сопредельные с Чувашией, а также Ульяновская область. 15 человек в выборке родились уже во втором поколении в московском регионе в семьях, где оба или один из родителей является чувашом.
Языковые биографии
Однако прежде чем зафиксировать, каким образом чувашский язык живет (выживает или умирает) в московском регионе, нужно было понять, с каким лингвистическим багажом приехали представители первого поколения в Москву и область. Представители второго поколения, выросшие в московском регионе в чувашских семьях, тоже в какой-то степени могли соприкасаться с чувашским языком (например, летом в чувашской деревне). Следовало определить степень владения респондентами этническим языком. Поскольку данная информация была необходимой, однако фоновой для основной темы (чувашский в московском регионе) я не проводила тестов, контрольных измерений в привычном смысле этого слова (т.е. для того, чтобы поставить ту или иную «отметку» по чувашскому языку). На основе соответствующих ответов респонденты были разделены условно на две группы билингвов: активных, способных не только воспринимать, но и порождать тексты (устные и письменные) на чувашском, и пассивных, знание которых ограничивается пассивным восприятием текстов на чувашском.
В результате в моей кандидатской диссертации появилась большая глава «Языковая биография респондентов», в которой представлены этапы жизни респондентов (по когортам и по поколениям), предшествующие их переезду в московский регион. Нас интересовало, на каком языке они разговаривали в детстве до школы — с родителями, старшими родственниками и сверстниками, соседями; какими языками пользовались, когда поступили в начальную школу — дома в семье, с друзьями на перемене, на каком языке велось обучение в начальных классах. Такие же вопросы были заданы относительно средней школы и дальнейшего образования. Хотя эта глава имеет косвенное отношение к самой теме, она проливает свет на то, как формировалась языковая биография не только каждого респондента, но и когорты. Становится ясно, что языковые биографии являются отражением, а в некоторых случаях даже закономерным следствием общих тенденций языковой политики, осуществлявшейся в советский и постсоветский период, в том числе, и в Чувашии.
Так, в детстве в семье на чувашском общались скорее респонденты, проживающие в сельской местности, в небольших населенных пунктах; чувашско-русское двуязычие практиковали в семьях в поселках городского типа, где было смешанное в этническом плане население, однако с большой долей чувашей, выходцев из деревни; русский использовался в городской среде. Но со старшими родственниками респонденты в большей мере использовали чувашский, даже те, кто с родителями разговаривал по‑русски, переходили на чувашский, поскольку бабушки и дедушки в основном жили в чувашской деревне и слабо в те годы владели русским (особенно в случае респондентов старшей когорты, которым самим теперь за шестьдесят). Впрочем, если провести сопоставительный анализ языковых биографий, становится понятно, что за последние десятилетия даже в сельской местности постепенно увеличилось чувашско-русское двуязычие, при этом ведущую роль играет русский язык.
Следующий этап охватывает период начальной школы. В так называемых национальных школах, расположенных в сельской местности, обучение велось на чувашском языке, общение со сверстниками на переменах тоже было на чувашском. В школах в городе, райцентре языком обучения являлся русский.
С переходом в среднюю школу менялся язык обучения в национальной школе, теперь уроки велись на русском языке. В средней школе, как выяснилось, было трудно многим. Только вот представителям средних и старших когорт было трудно с русским языком, а молодым респондентам — с чувашским.
Респонденты (старшие и средние когорты), которые в свое время посещали национальную школу, столкнулись с некоторыми трудностями при переходе на обучение на русском языке: по их словам, они испытывали неловкость и даже стыд, потому что не так хорошо разговаривали тогда на русском. По сравнению с русским языком чувашский тогда обладал невысокой престижностью, ассоциировался с деревней, колхозом и тяжелым физическим трудом, а значит, носитель чувашского заведомо представлялся малообразованным сельским жителем.
Обратная ситуация наблюдается в младших когортах: им тоже было трудно в средней школе, но только с чувашским. Дело в том, что согласно языковым реформам 1990-х годов, чувашский был введен как предмет обязательного изучения даже в городских школах Чувашии (наряду с русским чувашский был провозглашен государственным языком Чувашской Республики, однако стереотипы относительно чувашского изжиты не были). Изучение чувашского вызывало у них недоумение, неприятие, а в некоторых случаях даже слезы при выполнении домашнего задания (при написании сочинений на чувашском).
В национальных школах, как следствие внедрения русского языка, чувашский отходит на второй план, в тень, и преподается как предметы «Чувашский язык» и «Чувашская литература». Школьники между собой начинают все больше разговаривать по‑русски, для них это становится привычным делом, русский язык постепенно проникает даже в те семьи, которые до этого разговаривали только на чувашском. Иногда это было даже с подачи родителей: «Тебе нужно разговаривать! Продвигаться!» — как говорил когда-то отец одному из респондентов (Дмитрий С., 62), побуждая его чаще говорить дома на русском.
Но чувашский эпизодически звучал и на уроках в средней школе вместо русского. Некоторые респонденты рассказывали, что учителя по своей инициативе, объясняя какой-то материал, переходили на чувашский. «Сначала объясняют по‑русски, сами учителя уже так были, потом по‑чувашски. Но тогда в то время другие учителя были, им ведь главное было, чтобы понимали дети. Сами учителя уже. Без просьбы!» (Вера А., 53).
Иногда, правда, такая инициатива исходила от самих учеников. Приведу чудесные воспоминания бывшего учителя (Юлия А., 82), которая выросла в поселке городского типа и владела чувашским пассивно, по окончании пединститута по распределению попала в «чисто чувашскую деревню» преподавать в школе математику в старших классах. «С восьмого по десятый класс на русском все предметы. Там школа была средняя, учителя в основном местные, чуваши. Приехали два литератора из Чебоксар (в один год со мной), я и вот из Ленинградского пединститута физик. Нас встретили хорошо, мы разговаривали по‑русски, они между собой по‑чувашски разговаривали. Но я-то понимала! Они про нас вначале такие вещи говорили, что вот, мол, приехали городские. Они не знали, что я чувашка! А потом узнали и извинялись передо мной! С детьми тоже очень интересно в первый раз произошло. Один ученик сидит в десятом классе. У меня восьмой, девятый, десятый. Вот. Сидит и по‑чувашски говорит: “Ничего не понимаю!”. Тихо. А я, значит, подошла, наклонилась к нему и говорю ему по‑чувашски: “Чего ты не понимаешь?”. Гробовая тишина в классе! Все на меня уставились. И я тогда уже вслух говорю: “Чего ты не понимаешь?”. По‑чувашски. Вечером пришли мы в клуб, каждый день в клубе было кино. Электричества не было, были только керосиновые лампы в то время. Это 50-е годы. И шепот: “Которая? Которая из четверых понимает чувашский язык?”. Потому что я на ломаном чувашском разговаривала. Акцент у меня был — на родном-то языке! И вот они, значит, говорят: “Маленькая и худенькая!”. А я была маленькая и худенькая. Шепоток. А я все слышала! И вот потом пошло. И они меня на каждом уроке… вот… пытали, что-нибудь заставить меня говорить по‑чувашски. А им интересно было! И они поэтому вынуждали меня обязательно что-нибудь сказать! И вот они, когда что-то не понимают, я теоремы заучивала на чувашском языке! И я им по‑русски объясню, и потом я им по‑чувашски эту теорему прочитаю. Там что-то половина по‑русски, половина по‑чувашски. В общем, вот так я им вначале объясняла! Но они меня испытывали! И с родителями на собрании, они там… что-то я им по‑русски. Ну раз уж по‑русски, то по‑русски! Но тут и по‑чувашски… я им где-то чего-то скажу. В общем, я там и по‑русски, и по‑чувашски со всеми разговаривала. И они, в общем, когда уже последний выпуск перед отъездом был в десятом классе, они мне и говорят: “Юлия Николаевна, мы Вас научили хоть говорить по‑чувашски!”».
В дальнейшем в ходе обучения в техникуме или в ВУЗе использовался русский язык. Единственным исключением в выборке стала группа респондентов, которые в разные годы учились на отделениях чувашской филологии или журналистики, где использовался в большей мере чувашский язык: «Дипломная работа была у меня на чувашском» (Татьяна А., 40). Городские чуваши в общении использовали повсеместно русский язык; сельские, перебравшиеся на учебу в город, в основном следовали сложившейся негласной традиции: чувашский язык в деревне, русский в городе. Но в неформальном общении они все-таки переходили на чувашский, в том случае если собеседник также им владел. «Мы разговаривали на русском первоначально, это, значит, первое время. А потом, когда уже сдружились, и у нас свой косячок образовался, и мы там могли разговаривать на чувашском. Мы не стеснялись, а чего стесняться! Даже вот по себе могу сказать — будучи в университете... я как-то стеснялась в городе при остальных людях, не при друзьях — разговаривать на чувашском» (Екатерина П., 28). Однако если в старших когортах заметно чаще респонденты испытывали некоторое неудобство, неловкость говорить по‑чувашски в городской среде, то в младших (на тот момент чувашский обрел статус одного из государственных языков в Республике, произошли некоторые позитивные сдвиги в поднятии его престижа) этот страх, кажется, уже отступил. Особенно у уроженцев Яльчиков и Батырево, что неоднократно подчеркивали респонденты. Вот как это объяснила уроженка Батырево: «Не было стеснения говорить на чувашском. Мне кажется, мы были… понаглее. Мы вполне себе спокойно. И в троллейбусах разговаривали на чувашском между собой, и ничего!» (Татьяна А., 32).
Что касается респондентов второго поколения, выросших непосредственно в московском регионе в чувашских семьях, то их с детства окружал в основном русский язык. Родители, которые пытались практиковать с детьми в семье чувашский с раннего детства, постепенно отказывались от этого под влиянием обстоятельств и идеологии времени: «Когда я был маленьким, на чувашском часто разговаривали, а теперь — на русском. Их в школе, наверное, отругали, то что… из-за этого, наверное, у меня по русскому были плохие оценки и им сказали больше разговаривать на русском. Не знаю, как они на мой русский язык... влияли, но так учителя решили!» (Алексей А., 32). Чувашский они больше слышали и в какой-то степени практиковали в чувашской деревне летом, хотя в целом являлись очагом распространения русского языка среди сверстников. «В деревне дочь маминой подруги благодаря мне выучила русский язык. В совершенстве» (Анна А., 40).
Чувашский в московском регионе сегодня
Определив, с каким лингвистическим багажом прибыли респонденты в московский регион, в какой степени они владеют чувашским языком, я установила сферы, в которых в настоящее время используется чувашами этнический язык в диаспоре.
Естественно, главным языком в общении в Москве является русский, однако активные билингвы периодически используют чувашский в сфере бытового, внутрисемейного и дружеского общения. «С сестрой по‑чувашски выходит» (Елена Ф., 52), «Если в город, на рынок выезжаем, с другом, например, по‑чувашски говорим» (Станислав Г., 32).
В большей степени, как оказалось, это характерно для представителей средних и младших когорт в выборке: они ведут более активный образ жизни, чаще пользуются современными технологиями, пишут на чувашском смс, размещают посты в социальных сетях, встречаются в рамках мероприятий чувашской диаспоры в Москве. Кроме того, работая в сфере бытового обслуживания и строительства, они чаще используют чувашский в разговоре с земляками. «В Москве у меня в основном — русский. Чувашский тоже. Например, на строительных объектах, где есть ребята-чуваши. От души с ними разговариваю! Когда я работал на стройке начальником участка, у меня были ребята-чуваши. Мы все по‑чувашски. У меня руководители ругались: “Чего вы там гыр-гыр?”. — “А чего?” — я отвечал. Они, говорил, по‑чувашски лучше поймут, что нужно делать» (Василий П., 39).
От чего же зависит переход с русского на чувашский? Во-первых, от собеседника. «С супругом на чувашском, часто даже в Москве. У него принципиальная позиция: если человек хоть сколько-то понимает по‑чувашски, он будет с ним разговаривать по‑чувашски» (Татьяна Т., 36). Во-вторых, от обстановки. «С мужем дома разговариваю по‑чувашски, а если с работы ему звоню то по‑русски» (Надежда К., 26). В-третьих, от темы разговора. «Сейчас, когда звоню родителям, разговариваю уже… да без разницы на каком, на русском, на чувашском — если о работе. А вот о дедушке всегда по‑чувашски» (Дмитрий М., 33).
К сожалению, в данных обстоятельствах общение на чувашском идет исключительно с ровесниками или с людьми старшего возраста, почти никогда с детьми, что приводит к слабой межпоколенной передаче этнического языка от родителей к детям и, как результат, к постепенному угасанию чувашского уже во втором поколении. «А вот сегодня вечером в баню пойдем, то у нас здесь… все переходный, то по‑русски, то по‑чувашски. Вот если девочки (дочери) с нами пойдут, то девочки не знают. Если вот они есть с нами, то мы по‑русски. А если мы с сестрами втроем, если мы сидим втроем, мы перекинемся. По‑чувашски» (Вера А., 53).
Пассивные билингвы, как правило, не пользуются чувашским, хотя с некоторыми из них (представителями как первого, так и второго поколений диаспоры) мы познакомились на курсах чувашского языка, где в учебной аудитории они изучают чувашский язык, знакомятся с чувашской культурой, разучивают песни на чувашском и даже с успехом выступают на чувашских мероприятиях в Москве. В течение нескольких лет бесплатные курсы чувашского открыты для всех желающих при Полномочном представительстве Чувашской Республики в Москве.
Теме преподавания чувашского был посвящён мой доклад «Особенности преподавания этнического языка в диаспоре: чувашский в московском регионе» на Международной конференции «Лингвистический форум 2019: коренные языки России и мира».
О функциях чувашского
Самое удивительное, впрочем, что при таком суженном употреблении чувашского языка в московском регионе он, как оказалось, крайне необходим как активным, так и пассивным билингвам, выполняя спектр самых разнообразных функций. Однако коммуникативная функция (по сути, основная функция языка — быть средством общения в этническом сообществе) является отнюдь не ведущей в этом длинном списке.
Свои и чужие
В московском регионе чувашский язык используется как активными, так и пассивными билингвами в своей символической функции символа малой родины, своих корней, маркером границы свой / чужой, причем не только во время проведения в Москве официальных чувашских мероприятий, когда со сцены звучат приветственные слова на чувашском, но и в неофициальной обстановке. «У меня все друзья знают, что я с Чебоксар, что у нас есть чувашский язык. Они меня просят: “Скажи что-нибудь на чувашском языке!». Я совершенно не стесняюсь этого!” (Кристина Е., 23). «Дома на праздниках когда песню пою, гостям объявляю, что спою песню на древнем языке наших родичей. “А что за язык?” — спрашивают. А я говорю: “А вот послушайте!”» (Вячеслав И., 56). Во втором поколении символическая функция чувашского возрастает как раз за счет угасания коммуникативной функции, ввиду слабого владения этническим языком, о чем мы говорили выше.
Контакт? Есть контакт!
Важна и другая функция чувашского — контактоустанавливающая (фатическая), при которой использование чувашского, пусть и в минимальном объеме, помогает установить контакт между собеседниками («земляками» в московском регионе).
Своеобразным приветствием или преамбулой к дальнейшему разговору (чаще всего на русском языке) является чувашское выражение хамăр ял (букв. хамăр свой + ял село, деревня, т. е. своя деревня; множ. — «хамăр ялсем»). «Буквально это переводится как “наша (своя) деревня”, в последнее время это выражение пользуется популярностью у некоторой части молодежи и используется в значении “земляк”» (Оксана А., 25). Так, по случаю проведения одного из чувашских мероприятий в Москве было выпущено пятьсот футболок с надписью «Хамăр ял», которые «на удивление быстро раскупили» (Эльвира Е., 37), что косвенно свидетельствует о роли этого «кодового» для чувашей в диаспоре слова при установлении контакта.
Практически все опрошенные согласились, что, услышав чувашскую речь на улице, они не останутся равнодушными. Одни «только отметят про себя» и чаще всего пройдут мимо, объясняя это складом своего характера (застенчивость, скромность, замкнутость) или обстоятельствами: «важно, чтобы люди были хорошие» (Наталья С., 32), «если девушка будет, то я бы поздоровался и познакомился» (Евгений Б., 27).
Большинство представителей диаспоры в первом поколении (в данном случае активные билингвы), по их признанию, пойдут на контакт. «Если я слышу разговор, я всегда говорю «земляки». Хамăр ялсем, говорю» (Мария Л., 63). Одни используют «хамăр ял» лишь для приветствия: «Я бы хамăр ял сказала, а что, откуда и зачем — приставать бы не стала» (Татьяна Ю., 33). Другие — как преамбулу для дальнейшей беседы: «Если на улице… хамăр ял скажу. Вот сейчас много чувашей стало. На дороге едут, или в магазине вижу. Я говорю: “Ребята, вы с какого района?”. Ну, чисто вот интерес, я поговорю. Где работаете? На чувашском спрашиваю, конечно. Ну, говорят, что мы с такого, вот там-то живем. Я интересуюсь!» (Леонид П., 62). Пассивные билингвы также активно пользуются этим «паролем» (Руслан Х., 36). «Если вдруг на улице услышу чувашскую речь, я остановлюсь и сразу говорю: О, хамăр ял!. Слышу прямо, своя речь пошла!» (Ольга Б., 55). «Но если с кем-то придется заговорить, буду говорить, но в основном на русском. Но пару слов приветственных на чувашском обязательно скажу!» (Александр М., 44).
Во втором поколении, напротив, большинство респондентов вовсе не пользуются чувашским языком при установлении контактов, ввиду того что не владеют языком.
Эмпатия, эмоции, сны, предки
Эмпатия, эмоции, сны, общение с предками — все это тоже про чувашский язык, но в основном, конечно, в первом поколении диаспоры, независимо от уровня владения этническим языком.
Под эмпатической функцией подразумевается такое использование чувашского (пусть даже два-три слова), которые вызывают отклик, живую реакцию у собеседника. Например, чувашский — «ради шутки», и чаще этим пользуются мужчины, чтобы вызвать улыбку на лице любимой женщины. «С мужем чаще на русском языке, но иногда бывает в шутку и на чувашском языке. В шуточной форме. У меня муж любит в шутку называть меня карчăк!Мол, моя жена, моя старушка! Это слово мне не нравится, но ему это нравится!» (Маргарита Е., 43) «На чувашском здесь — только если в шутку с супругой» (Алексей Х., 29). «С мужем мы по‑русски разговариваем, но так, шутя иногда, когда он шутит, по‑чувашски. Может, это даже одно слово, которое где-то когда-то услышал. Мне тогда смешно» (Любовь Я., 58).
Выражать эмоции — смеяться, плакать, грустить некоторым респондентам в ряде случаев проще на чувашском. Правда, плакать на чувашском — это скорее характерно для женщин в нашей выборке, мужчины заявили, что на чувашском им удобнее ругаться. И даже те, кто плохо владеет чувашским, после переезда в московский регион неожиданно со временем проникается к языку особым чувством. «Знаете, что я заметила? Недавно, когда были на Новый год в Чебоксарах, я ощутила в первый раз за всю свою жизнь, когда услышала чувашскую речь, что я соскучилась! По вот этой речи! Я даже когда в Москве хожу, когда слышу казахов, татар, ощущение внутри какой-то искренней радости. Как хорошо, приятно слушать! То есть все равно, на старости лет это начинается, хоть я и не старая» (Ирина О., 33).
Видеть сны на чувашском? Такое тоже бывает, по свидетельству ряда респондентов, особенно если сон связан с определенным местом на малой родине: «Если мне снится мой родной дом. Именно старый деревянный дом, пятистенок, хотя там он давно уж переделан, его давно нет! Вот он мне снится на чувашском» (Раиса А, 59), с определенным человеком, с которым и в жизни респондент общается на чувашском: «Если маму или папу вижу, то на чувашском снятся» (Ирина Н., 44), с каким-то событием на малой родине: «Очень часто сны на чувашском, безусловно. Тоска по родине есть, не знаю откуда, у меня самый частый сон: мне снится свадьба брата. Видимо, это такой яркий отпечаток был, лет десять назад была свадьба. Абсолютно чувашская. Снится, как тетки выходят в народных костюмах, такие нарядные, красивые, как лебеди. И гордые они стоят, и бабушки к ним подходили старенькие, что, типа, вы как артистки! Они просили их повернуться: “Можно ли дотронуться до ваших украшений?”. Да, на чувашском вижу это» (Евгений С., 31).
Во сне респондентам иногда снятся бабушки и дедушки, родители, которых давно нет в живых, и тогда они видят сны на чувашском. Кроме того, бывает, что и в жизни некоторые обращаются к чувашскому в следующих обстоятельствах: «Я сейчас уже на пенсии, но столярничаю, деревяшками занимаюсь, всякое делаю. Мой дед на старости лет тоже столярничал. И у него столярка была, и он мастером хорошим был, оконные рамы делал! И вот, когда что-то не получается или заказов нет, я вспоминаю его и говорю тогда на чувашском языке: “Помоги, дед, Марк Никанорович, у меня ничего не получается, у меня нет заказов!”. Иногда, мне кажется, когда я его очень прошу, мне потом заказ приходит, вроде опять жить начинаешь» (Владимир М., 62).
Тайный чувашский язык
Отдельного внимания заслуживает употребление чувашского в конспираторной функции, в качестве тайного языка.
С одной стороны, чувашский используется в общественном месте, чтобы обсудить что-то при посторонних. Особенно активно этим пользуются женщины: «Мы чувашский обычно используем с подругой, когда на эмоциях, не про близких, а на улице. Когда надо сказать что-то про человека… друг другу, чтобы этот человек не понял. Втихаря» (Лилия Е., 36). Причем в последнее время - не только в устной речи, но и на письме, потому что «Если пишешь на чувашском и кто-то на работе зайдет, не поймет о чем речь!» (Эльвира Е., 37).
С другой стороны, чувашский часто используется как тайный язык в семье — между родителями в отношении собственных детей, чтобы обсудить «взрослые темы» при ребенке. «Если мы хотим что-то сказать друг другу, чтобы дети не поняли, то это на чувашском можем сказать. Да, специально! А если нет такой цели, то при детях мы всегда на русском» (Елена Т., 34).
Во втором поколении, по признанию респондентов, владеющих чувашским достаточно хорошо, им также доводится использовать чувашский в качестве тайного языка, это кажется им удобным — тем более, что это модель, усвоенная с детства. «Если секрет какой-то надо сказать с мамой, я тогда на чувашском языке, чтобы муж мой не понял! И на работе у меня была подруга чувашка, мы на чувашском секретничали. А другая у нас в отделе придет: «Опять! Таня, Ксеня начинают между собой по-своему лялякать!». В общем, когда по секрету надо сказать, я сразу на чувашский перехожу! Это у нас как-то все уже понятно, принято. Раньше мы так сидели во дворе, допустим, от русских. На чувашском. Или даже дома от брата, он был маленький, когда бабушка умерла и в деревню не ездил, язык плохо знал поэтому» (Ксения В., 46). Но даже те, кто слабо владеет чувашским отметили следующее: «Чувашский — я его понимаю, но я как бы я не разговариваю. Но хорошо, что я его понимаю, он мне интересен, он мне он нужен! Ну, чтобы понять, что, может, от меня родители скрыли что-нибудь» (Татьяна Л., 35).
Песни на чувашском
Песни на чувашском — это, пожалуй, отдельная «песня». Как я уже сказала, песнями я прониклась еще в детстве, ничего не разбирая в словах, но интуитивно чувствуя их значимость для моих родственников. Как оказалось, чувашские песни действительно играют немаловажную роль в чувашской диаспоре. Причем речь идет не только о народных песнях, но и о современной чувашской эстраде, перерабатывающей фольклорные песни и создающей новые, путем наложения их на национальный чувашский ритм чăваш юрри-ташши.
Разумеется, респонденты не проводят дни и ночи напролет, слушая чувашские мелодии, хотя такие возможности есть: несколько лет назад земляк-энтузиаст создал для них интернет-радиостанцию «Шупашкар FM», работающую онлайн в режиме нон-стоп.
Тяга к песням проявляется зачастую после переезда в московский регион. «При звуках чувашских песен чувствую что-то родное, хоть и завуалированно. На русском мы в основном всегда, но в душе мы все немножко с корнями. Смысл мне понятен, могу послушать. Нравятся мне современные чувашские песни, они такие импульсивные, зажигательные» (Ирина Л., 50).
Кроме того, песни на чувашском слушают не только активно владеющие чувашским, но и пассивные билингвы. Можно сказать, что в некоторой степени чувашская песня приобщает их к чувашскому языку. «Иногда могу послушать, просто мне приятно осознавать, что я что-то понимаю» (Алексей Х., 29 лет), «С возрастом пытаюсь на чувашском в основном слушать песни, пытаюсь понять» (Юрий Ч., 63). По сути, ту же функцию выполняют и чувашские дискотеки в Москве, которые посещают чуваши, независимо от уровня владения этническим языком. «Это молодежь, которая выросла в Чебоксарах, в районном центре и разговаривала всегда на русском, а здесь они, может быть, какие-то слова и стесняются говорить, но говорят на чувашском у нас. То есть это те люди, которые выросли в городе и по‑чувашски говорили только у бабушки в деревне, но мы всех приучаем!» (Эльвира Е., 37).
Развитие современных технологий, с одной стороны, позволило расширить диапазон звучания чувашской песни, с другой стороны — продлить ее жизнь в диаспоре. Раньше, в более старших возрастных когортах, чувашская песня звучала в основном по праздникам, во время застолья с земляками, соответственно, песня угасала с уходом из жизни близких людей, когда визиты родственников прекращались. «Не с кем потом стало петь песни» (Раиса К., 84). В настоящее время чувашскую песню можно слушать со смартфона и в одиночестве для души, и в общественном транспорте через наушники или в машине, в которой как правило «всегда есть диск с чувашской музыкой» (Ольга Т., 32). Чувашские песни разучиваются и на курсах чувашского языка. «Здесь на курсах мы тоже поем, на чувашском. Смысл этих песен мне понятен, мы же еще их разбираем! Когда смысл понимаешь, там ведь такой смысл спрятан в этих песнях! Там здорово!» (Александр Ж., 49).
Язык и культура
Интересен и вопрос лояльности (приверженности) к чувашскому языку. Респондентам задавался вопрос о том, какой язык они считают родным. В более половине случаев в первом поколении диаспоры был получен ответ: «чувашский», однако это не всегда соотносилось с действительным владением этническим языком, некоторые открыто заявляли, что они всегда указывают чувашский, особенно в переписи населения. «Сейчас я только на русском. А в переписи я бы указала все равно чувашский — национальный дух какой-то все-таки есть!» (Наталья Я., 32). Во втором поколении подавляющее большинство родным признает русский язык.
Относительно престижности чувашского языка на фоне других языков (задавался вопрос о том, какие языки понадобятся в будущем респондентам и их детям) нужно отметить, что именно в младших когортах в выборке повышаются позиции чувашского, причем как в первом, так и во втором поколении. Если в старших когортах респонденты едва ли назвали чувашский, то в младших наряду с русским и английским молодые респонденты назвали еще и чувашский. Возможно, это следствия языковой политики в Чувашской Республике в области языкового маркетинга. «Что для меня удивительно, вон там Татарстан рядом, где в принципе национальный язык татарский, на котором общаются семьи, у них в Казани везде на нем говорят. Но вот в Чебоксарах почему-то стыдятся своего языка. У нас как бы язык не популяризируется совершенно! Сейчас, правда, да, какое-то движение началось. Что это... не смешно, что это не из деревни. Это самое главное!» (Юлия О., 26). «Вот молодой человек был со мной в Чебоксарах, он слышал чувашский язык. И к бабушке моей мы ездили. Он, конечно, слышал, как там разговаривают на чувашском языке. «Вот что я заметил, — говорит, — когда мы гуляли по Чебоксарам, по зали