Сирийская армия 11 декабря 2016 года оставила позиции в Пальмире, отойдя на окраины города, занятого бандформированиями террористической группировки «Исламское государство». Успех террористов в самый разгар боев за Алеппо может оказать серьезное влияние на ход кампании.

Что случилось?

Бандформирования исламистов начали наступление в окрестностях Пальмиры в начале прошлой недели. К концу недели они сумели занять позиции к востоку, югу и северу от города, взяв его в полукольцо. 10 декабря террористы атаковали город, но были отброшены, в том числе благодаря действиям воздушно-космических сил России. Однако этот успех оказался временным: 11 декабря губернатор провинции Хомс Таляль Барази сообщил о потере правительственными войсками контроля над городом. Сирийские войска отошли на западные окраины Пальмиры. Одновременно с городом был утрачен контроль над значительной частью находящихся в окрестностях нефтяных месторождений, составляющих сегодня основу энергетического потенциала Сирии.

Как это могло произойти?

Успех террористов стал возможен благодаря отвлечению большей части боеспособных сил правительственной армии на бои в Алеппо. Руководство ИГ, и ранее демонстрировавшее способность наносить болезненные удары в Сирии и Ираке, эффективно использовало отвлечение основных правительственных сил. При этом нужно помнить, что формально ни действующие в Алеппо исламисты, ни светские бандформирования не являются союзниками структуры, созданной Абу-Бакром аль-Багдади. В связи с этим вряд ли стоит полагать, что ИГ ставило своей целью отвлечь силы Асада от боев в Алеппо. Вместе с тем вполне возможно, что такая цель была у других участников процесса, которые надеялись, что атака исламистов на Пальмиру не позволит Сирии и России добиться в Алеппо желаемого результата.

Для ИГ как такового действия в Пальмире — способ заявить о себе в политическом плане, повысить репутацию в глазах спонсоров и захватить новые трофеи — с учетом склонности сирийской (да и иракской) армии к беспорядочным отходам с оставлением техники и вооружения. При этом нужно учитывать, что ИГ — весьма опасная структура с военной точки зрения, отличающаяся высокой штабной культурой, дисциплиной и организованностью благодаря командному костяку из наиболее боеспособных (и оставшихся за бортом нового режима) офицеров старой (саддамовской) иракской армии и массовому привлечению иностранных наемников и идейных сторонников с профессиональным военным опытом. Такой уровень позволяет регулярно наносить болезненные удары частям сирийской и иракской армии.

Ситуацию на ТВД при этом нужно рассматривать в целом: наступление на Пальмиру не стало бы возможным без ослабления давления на ИГ со стороны западной коалиции. С этой точки зрения приостановка наступления иракской армии на Мосул при поддержке американцев случилась очень «вовремя».

Сейчас мы вряд ли можем установить, что именно стало причиной случившегося — провал российской и сирийской разведки, не сумевшей вскрыть выдвижение боевиков, или же отсутствие реакции Дамаска на сообщения разведки, если таковые были. Это как раз тот случай, когда хрен редьки не слаще.

Что будет дальше?

Очевидно, Пальмиру придется отбивать, и совсем не потому, что отечественный официоз весной уходящего года успел сделать этот древний город едва ли не главным символом успеха российской кампании в Сирии.

Во-первых, отсутствие контроля за окрестностями Пальмиры делает Сирию чрезвычайно зависимой от импорта нефти; учитывая реалии, эта нагрузка в изрядной мере ляжет на российский и иранский бюджет. Во-вторых, Пальмира — важный транспортный узел, связывающий запад и восток Сирии; учитывая архитектуру местной дорожной сети, контроль террористов над городом облегчает действия бандформирований в западном направлении и потребует увеличения сил, выделяемых на прикрытие разветвляющейся сети дорог.

Ждать развития наступления ИГ в западном направлении при этом вряд ли следует — оно уже не будет неожиданным, а следовательно — потери могут оказаться совершенно неприемлемыми.

Что делать?

Брать Алеппо. Провал наступления на северную столицу Сирии, который может стать реальностью в случае поспешного переключения на Пальмиру, может принести намного больший ущерб. Взятие Алеппо само по себе может высвободить для действий в других районах куда больше правительственных войск, чем та группировка, которую сейчас можно наскрести из спешно выведенных из боя формирований.

Наблюдая за ситуацией из России, важно понимать, что войну «на земле» ведет в первую очередь сирийская армия и лояльные ей формирования, и в этих условиях помощь со стороны российской авиационной группировки и других сил не может решить исход войны: победы и поражения в Сирии, как и в других войнах, в конце концов определяются действиями пехоты, физически контролирующей местность, и другой пехоты в нужных количествах там просто нет.

Необходимо понимать также, что сирийская армия остается типичной армией арабского востока (хотя и одной из лучших) — со всеми вытекающими последствиями. Успех или неуспех дальнейших действий вплотную зависит от того, насколько Россия готова надавить на Дамаск с целью изменения ситуации, при которой серьезные реформы и обучение сирийских сухопутных войск активно тормозятся реалиями политического процесса в стране. Это обсуждается с самого начала кампании. Особых альтернатив у Москвы нет — если не считать ввода собственного общевойскового контингента, что никак нельзя назвать приемлемым решением.

Реформа управления кампанией требуется еще и из-за совершенно неудовлетворительного с точки зрения координации действий и обмена информацией результата, который демонстрирует работа созданного осенью 2015 российско-сирийско-иракско-иранского антитеррористического координационного центра. При этом совершенно неважно, тормозится работа этой структуры по злому умыслу или по нераспорядительности ответственных лиц: «зевок» такого масштабного продвижения террористов означает серьезный провал в том числе и в этом направлении.

Сказанное не отменяет необходимости перемен в собственно российском подходе к борьбе с ИГ и их активными сторонниками. Если в современном историческом процессе может быть момент, требующий перехода к персональным ликвидациям лидеров противника в духе советских спецслужб 1920-50-х или современных американских и израильских, то это именно он. Учитывая зависимость боеспособности ИГ от ограниченного числа «военспецов», этот путь может оказаться эффективным. В конечном счете, в новейшей российской истории уже есть опыт ликвидации Зелимхана Яндарбиева в Катаре. Мир от этого не перевернулся.

Наконец, придется смириться с мыслью, что партнерства с западной коалицией (во всяком случае, до ухода из Белого дома текущей администрации) ждать не стоит. В продолжающейся войне на Ближнем Востоке подставить друг друга за чужой счет готовы все без исключения.