БАБКИ И СЛАВА ЕСЕНИНА
ЕСЕНИН 1: СИРОТА ПРИ РОДИТЕЛЯХ
ЕСЕНИН 3: МАТЬ + СЫН И МИНУС ПАПА
О ЧЕМ БЛОК ПРЕДУПРЕЖДАЛ ЕСЕНИНА
ПОЧЕМУ ЕСЕНИН ЧУТЬ НЕ ПОБИЛ ГОРОДЕЦКОГО
"...ДЕТЕЙ ПО СВЕТУ РАСТЕРЯЛ, СВОЮ ЖЕНУ ЛЕГКО ОТДАЛ ДРУГОМУ"
Мы уже говорили, что нарождающаяся слава, которой он так жаждал, заставила Есенина равнодушно смотреть в другую сторону от беременной жены Зинаиды Райх ( "...ДЕТЕЙ ПО СВЕТУ РАСТЕРЯЛ, СВОЮ ЖЕНУ ЛЕГКО ОТДАЛ ДРУГОМУ").
Слава эта была связана с «Орденом имажинистов», где всё фокусировалось на двух фигурах: Анатолия Мариенгофа и Сергея Есенина. Вроде рядом, а на самом деле чуть поодаль, стояли Вадим Шершеневич и Александр Кусиков. Остальные к имажинизму примыкали-отмыкали. Тон задавал названный квартет.
Пару лет имажинисты были самой громкой поэтической группой, умудрившись сыграть во времена «военного коммунизма» по правилам Серебряного века. Их прямые предшественники по стратегии - это символисты, Северянин, футуристы, смело идущие по пути театрального эпатажа обывателя.
Имажинисты оказались к театральному эпатажу готовы. Есенин, напомним, уже играл деревенского Леля и даже с успехом. Шершеневич в поисках голоса пел в хорах символистов и футуристов. Пензенский обыватель Мариенгоф приехал завоевывать Москву надушенным пробором.
Поговорим же сегодня о стратегии имажинистов, которая принесла Есенину славу и выявила первые зачатки его душевного кризиса.
Как заставить даже не себя слушать, а о себе говорить?
Кратчайший путь – скандал.
Скандалы компания имажинистов устраивала с каждым разом всё ядренее.
Началось с безобидного – посмотрите на нас.
Мариенгоф вспоминал:
«…мы разорились на большие собственные портреты, обрамлённые красным коленкором. Они были выставлены в витринах по Тверской – от Охотного ряда до Страстного монастыря»
Дальше надо повесить на шею памятника Пушкину картонный плакатик «Я с имажинистами».
И, наконец, расписать своими богохульными стихами стены Страстного монастыря.
Что случилось наутро после сего действия, вспоминал Шершеневич:
«Я пошёл к Страстному. Оказалось, что подойти к нему было невозможно. Вся площадь была запружена народом. Толпы не помещались на площади. Более любопытные лезли на памятник, и чугунный Александр Сергеевич вместе с ними рассматривал действо. Конная милиция разгоняла любопытных».
Апофеоз саморекламы – переименование улиц. Тверская получила табличку «Улица имажиниста Есенина».
«Имажинизм» изначально мыслился предприятием коммерческим. Иначе быть не могло: здоровым парням в развороченном бурей быте требовалось есть каждый день, а имажинизм забирал все время.
Известность удалось монетизировать, зарегистрировав с помощью наркома Луначарского «Ассоциацию вольнодумцев». Ассоциация позволяла имажинистам давать платные концерты, но главное выклянчивать ордера на открытие разных предприятий.
Имажинисты владели двумя книжными магазинами. В магазине на Большой Никитской торговали Есенин и Мариенгоф. Лавкой в Камергерском переулке распоряжались Шершеневич и Кусиков.
Издательства имажинистов «Плеяда», «Сандро», «Чихи-Пихи» бесперебойно поставляли на рынок их сборники.
Был и свой журнал - «Гостиница для путешествующих в прекрасном».
Но главный доход имажинисты снимали с кафе «Стойло Пегаса», которое сделали своей эстрадной площадкой. Они добились привилегии функционировать до двух ночи (остальные увеселительные заведения закрывались много раньше) и богемная Москва, после вечерних спектаклей, стекалась на Тверскую, в «Стойло…»
Деньги шли если не рекой, то ручейком.
Жил Есенин в одной квартире с Мариенгофом.
Тот писал:
«У нас три комнаты, экономка (Эмилия) в кружевном накрахмаленном фартучке и борзой пёс (Ирма). Кормит нас Эмилия рябчиками, глухарями, пломбирами, фруктовыми муссами, золотыми ромовыми бабами».
Деньги всегда представляли для Есенина фетиш, являясь не просто деньгами, а показателем жизненного успеха. Только при имажинистах достиг он желанного благополучия.
Получил он и славу, в «Стойло Пегаса» приходили именно на Есенина. Впервые у поэта появилась аудитория, искренне рукоплещущая.
Имажинисты ставили во главу поэзии образ, утаивая от зрителей важное обстоятельство – во главу жизни тоже. Мариенгоф сделался неотделимым от образа денди, законодателя мод, с усмешкой взирающего на толпу, говоря ужасные вещи. Жаль, что стихи Мариенгофа до его впечатляющего внешнего лоска не дотягивали.
У Есенина дела обстояли иначе.
Он кардинально сменил косоворотку на европейский костюм, надел пушкинский цилиндр и пустил с эстрады того же русачка-хулигана.
Большинство выступлений Есенина сводилось к такому сценарию: Есенин хамит публике под свист и улюлюканье, а затем начинает читать, и народ покорен золотом его поэзии, исповедью метущейся души. Разительный поединок поэта с толпой, где поэт выигрывает. В период декларации самых авангардных творческих посылов, Есенин совершил рывок к простоте, пробуждая к себе любовь даже тех, кто никогда стихов не читал.
Именно в момент высшего пика славы и денег Есенин начал испытывать чувство падения в пропасть, куда действительно летел. Ошибок, как мы видели, он наделал кучу, но впервые внутреннее неблагополучие Есенина перетекло собственно в стихи.
Об этом мы обязательно поговорим в следующий раз.