Олег Штефанко: «На будущее, как всегда, не загадываю»
Когда в двухтысячных начал мотаться между Америкой и Россией — по полгода не был дома. Почти все праздники жена проводила в США одна и в результате не выдержала: «Больше так не могу!» Поначалу очень обидно стало, но постепенно я осознал, что Лариса к этому пришла не сразу и не так легко...
— С одним чемоданом я стоял посреди пустынной улицы в южном районе Манхэттена — Сохо. Вокруг — высотки с неосвещенными окнами, редкие фонари, февральский ветер с океана кружит в воздухе мусор... Безрадостная картина усугубляла панику: «Зачем приехал? Может, это ошибка?» Но назад пути не было: в 1992-м я оставил жену с маленькой дочкой в постперестроечной Москве и подался в Америку искать для нас лучшей жизни. Не возвращаться же обратно как побитая собака!
Ехал не в Голливуд — если честно, в тот момент не надеялся, что смогу и дальше работать актером. Иллюзий не строил — кому я здесь нужен? Впрочем, у меня никогда не было привычки загадывать на будущее...
— Ну в детстве-то мечтали стать актером?
— Ничего подобного не планировал... Папа вообще долго считал, что это несерьезная профессия. Семья у меня не актерская, даже не творческая: мама Ирина Михайловна училась на медработника, папа Степан Иосифович — на горного инженера. В Донецкую область, где позже я появился на свет, они приехали из разных мест. Мама — из-под Ельца Липецкой губернии. Ее семью раскулачили после революции, надо было выживать, а под Донецком тогда росли шахтерские поселения, и бабушка решилась на переезд. У папы другая история: он родом из Словакии. После освобождения страны местных жителей стали призывать переезжать в СССР: на Украине его семье выделили землю под хозяйство.
Познакомились мама с папой на танцах. Поженились, вскоре родили меня... Они были молодые, дурные: рассказывали, как однажды оставили меня, двухлетнего, дома одного. Дали стопку книжек — в основном медицинских справочников — и предупредили: «Никому не открывай». Я заперся на щеколду и листал себе толстые тома. Конечно, ничего не понимал, но процесс нравился. Вечером родители ломились в дверь собственного дома:
— Олежек, открой!
— Низзя, дома никого нет! — отвечал, как обучили.
Пришлось стекло высаживать, чтобы попасть внутрь — таким послушным оказался их сын.
С тех пор меня старались оставлять с бабушками и дедушкой. Те баловали, все позволяли. В десять лет, когда родился младший брат Стас, стал еще более самостоятельным. Часто ездил в пионерские лагеря — обворовывал там фруктовые сады, дрался с местными... Беспокойства доставлял родителям немало — несколько раз вообще чуть не погиб. Взял чужой велосипед покататься, разогнался, перед проезжей частью жму на тормоз, а он не работает! Вылетел прямо перед грузовиком — тот меня сбил, но не раздавил. Чудом угодил между колесами. И под лед проваливался, и в речке тонул: плавать не умел, но признаться друзьям постеснялся и полез в воду за компанию. Шагнул, и дно ушло из-под ног. Хорошо, на берегу сидели взрослые — бросились спасать.