«Этот исторический шаг не был осмыслен». 25 лет со дня подписания Декларации о независимости РФ
Ирина Хакамада, политик, публицист:
Я думала, что Российская Федерация сможет остаться частью Советского Союза, но все республики будут развиваться по типу Соединенных Штатов Америки. Думала, что мы идем к демократии, сохраняя национальные черты, и рвемся вперед к федеративному государству. И то, что мы получили сегодня, — это полное разочарование, возврат к воссозданию идеологии Советского Союза. В политике побеждают не интеграционные идеи, а геополитические. Я не ожидала, что сближение с Евросоюзом будет рассматриваться как потеря суверенитета. Тогда суверенитет для меня означал не изоляцию, а равную конкуренцию и сотрудничество на мировом рынке в глобальном мире. Заложенный декларацией вектор был изменен начатой Ельциным войной в Чечне, потом все продолжилось при Путине: за Чечней последовала потеря Грузией своих территорий и бесконечный конфликт в Приднестровье, а конечной точкой стал конфликт с Украиной.
Георгий Сатаров, политолог:
То, что происходит сегодня, уже никак не связано с декларацией. Ее нужно рассматривать в том политическом контексте, который тогда доминировал: в первую очередь — проблема реформ. Для большей части тех, кто поддержал декларацию, она открывала возможность самостоятельности российских реформ. До этого ощущалось сильное торможение со стороны союзного центра, а хотелось больше автономии, под которую не хватало правовой базы.
Второе впечатление связано с тем, что в 1990 году шла конкуренция за контроль над активами, которыми располагала Россия. Этот контроль хотели заполучить так называемые крепкие хозяйственники и партийные советские функционеры, которые тоже были достаточно представлены в составе Съезда. Фактически шла борьба между союзной и российской номенклатурой. Борьба очень старая: союзная элита всегда формировала комплекс неполноценности именно у российской элиты, потому что то, что располагалось на территориях Украины, Узбекистана, Армении и Киргизии, было более или менее подконтрольно республиканским элитам. А то, что располагалось на территории РСФСР (за исключением каких-нибудь дымкинских игрушек и производства валенок), контролировалось союзной номенклатурой. Поэтому голосование в поддержку декларации для российских элит было реваншем: теперь это наше, мы будем сами тут распоряжаться.
Смесь этих двух начал, важных и для реформаторов-демократов, и для партийных консерваторов, обеспечила подавляющее число голосов и овации обеих сторон после принятия декларации. И поскольку я, как не трудно догадаться, не принадлежал к номенклатуре, я поддерживал реформаторов, стремившихся к самостоятельным реформам. Принятие декларации действительно обеспечило свободу реформ, чего мы и ждали.
Ирина Прохорова, издатель, общественный деятель:
Для меня принятие Декларации о суверенитете РСФСР было очень важным событием, которое я воспринимаю как отправную точку глобальных изменений — не только страны, но и индивидуальной жизни. Это был символический переход от тоталитарной советской империи к федерации. Казалось, что мы идем в правильном направлении. В девяностые годы началось развитие самостоятельности регионов, не без успеха шли попытки создания органов самоуправления. И конечно, очень грустно видеть, как сегодня страна возвращается к сверхцентрализованной архаической имперской модели развития.
Потеря курса шла постепенно с начала двухтысячных годов: началось все с отмены выборов губернаторов и образования фиктивной многопартийности. Был принят целый ряд законов, ограничивающих самоуправление. Централизация, которая началась сверху, свела на нет важный исторический процесс, начавшийся с принятия декларации. Жаль, что этот позитивный исторический шаг не был осмыслен и закреплен в общественном сознании. Очень хотелось бы, чтобы этот опыт был вновь изучен и мы вернулись к более эффективной модели развития страны.
Виктор Шейнис, политолог, экономист, соавтор Конституции РФ:
Ни французские революционеры, которые штурмовали Бастилию, ни сторонники Кромвеля в Великобритании не представляли, что будет происходить через двадцать пять лет. Предвидеть ход событий во время революционных перемен и глубоких реформ невозможно. Поэтому и в девяностые представить, какой будет Россия через двадцать пять лет, было невозможно. Для меня принятие Декларации о суверенитете символизировало успех и серьезные достижения демократических сил. В 1990 году главной проблемой было продвижение идей и намерений, заявленных перестройкой. На взгляд депутатов от фракции «Демократической России» происходило замедление перестройки и усиление сопротивления идеям, с которыми изначально выступал Михаил Горбачев. Поэтому основная задача, как нам казалось, заключалась в том, чтобы вывести на союзную арену российский фактор. Отсюда и противостояние российского Съезда и консервативной союзной бюрократии. Исходный проект Декларации, подготовленный группой депутатов «Демократической России», ставил во главу угла суверенитет — освобождение российских государственных органов от опеки союзных. Но о реальном выходе России из состава Союза и его распаде в документе речи не шло.
Глядя на эти события сегодня, можно увидеть в них и позитивные, и деструктивные начала. С одной стороны, в декларации были провозглашены те принципы, которые потом легли в основу первой и второй глав российской Конституции. Впервые были сформулированы принципы суверенитета народа как источника государственной власти, говорилось о создании демократического правового государства РСФСР в составе обновленного СССР. Документ подводил к признанию приоритета прав и свобод человека и гражданина по отношению к государственным интересам. Но с другой стороны, рядом формулировок Декларация о суверенитете заострила противостояние между либеральными реформаторами горбачевского толка и российскими демократами, усилив конфликт между ними, хотя успех начатых преобразований целиком зависел от союза этих двух сил.
Андрей Зубов, историк, политолог:
Когда была провозглашена Декларация о суверенитете, мы все — хотя я профессиональный специалист в области политических отношений — очень смутно понимали, что будет дальше. Для нас это была борьба Горбачева и Ельцина за власть, которая никак не скажется на будущем нашего государства. Даже я, человек никогда не принимавший Советского Союза и коммунизма, не считал, что Российская Федерация — это что-то само по себе значимое. Я полагал, что это абсолютно случайно выделенная большевиками в одну из республик часть большого российского государства.
Поэтому в 1990-1991 годах все мои усилия и усилия моих друзей сводились к тому, чтобы предложить новый план переустройства нашей большой страны в демократическое российское государство, в котором были бы учтены интересы всех народов и территорий. Никакого разделения на несколько независимых государств не предполагалось, наоборот, мы предлагали дизайн государства, близкий в некотором смысле к дизайну США. Так что эта декларация не значила для нас ровным счетом ничего и рассматривалась лишь как инструмент в политической борьбе.
Но когда произошел распад большого государства на республики по границам, проведенным большевиками, мы почувствовали очень большое разочарование: мы увидели, как сработала бомба, 70 лет назад подложенная под Россию. Страна распалась. И первое время всем казалось, что это ненадолго, что она восстановится. У меня не было ни малейшего ликования по поводу объявленного суверенитета. Этот документ привел к национальной катастрофе — распаду страны, — что вызвало тяжелые чувства, с которым мы жили первые годы, надеясь на ненасильственные перемены и процессы интеграции. Но вот прошло 25 лет, и ничего подобного не наблюдается. В обозримом будущем можно говорить только о тренде на дезинтеграцию исторического российского пространства.
Александр Невзоров, журналист:
Для меня все эти названия — Россия, не Россия — никаким магическим потенциалом не обладают и никаких чувств не вызывают. Будучи абсолютным космополитом, который считает, что хламом является все: границы, патриотизм, история и все остальное, — я таким мелочам, как Декларация о независимости, вообще не придаю значения.