О «Красной Шапочке»

Самые захватывающие интерпретации знаменитой сказки в стиле известных писателей.

Эрнст Хемингуэй

 ... Мать вошла, она поставила на стол кошелку. В кошелке было молоко, белый хлеб и яйца.

 - Вот, - сказала мать.

 - Что, - спросила её Красная Шапочка.

 - Вот это, - сказала мать, - отнесешь своей бабушке.

 - Ладно, - сказала Красная Шапочка.

- И смотри в оба, - сказала мать, - Волк.

 - Да.

 Мать смотрела, как её дочь, которую все называли Красной  Шапочкой, потому что она всегда ходила в красной шапочке,  вышла и, глядя на свою уходящую дочь, мать подумала, что очень опасно пускать её одну в лес; и, кроме того, она подумала, что волк снова стал там появляться; и, подумав  это, она почувствовала, что начинает тревожиться...

Эрих Мария Ремарк

— Иди ко мне, — сказал Волк.

Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке была тоска и усталость — тоска и усталость гаснущих сумерек. Коньяк был самой жизнью.

— Конечно, — сказала она. — Нам не на что надеяться. У меня нет будущего.

Волк молчал. Он был с ней согласен.

Джек Лондон

Но она была достойной дочерью своей расы; в ее жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.

Ги Де Мопассан

Волк ее встретил. Он осмотрел ее тем особенным взглядом, который опытный парижский развратник бросает на провинциальную кокетку, которая все еще старается выдать себя за невинную. Но он верит в ее невинность не более ее самой и будто видит уже, как она раздевается, как ее юбки падают одна за другой и она остается только в рубахе, под которой очерчиваются сладостные формы ее тела.

Ярослав Гашек

... - Эх, и что же я наделал? - бормотал Волк. - Одним  словом обделался...

Габриэль Гарсиа Маркес

Пройдет много лет, и Волк, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда Бабушка съела столько мышьяка с тортом, сколько хватило бы, чтобы истребить уйму крыс. Но она как ни в чем не бывало терзала рояль и пела до полуночи. Через две недели Волк и Красная Шапочка попытались взорвать шатер несносной старухи. Они с замиранием сердца смотрели, как по шнуру к детонатору полз синий огонек. Они оба заткнули уши, но зря, потому что не было никакого грохота. Когда Красная Шапочка осмелилась войти внутрь, в надежде обнаружить мертвую Бабушку, она увидела, что жизни в ней хоть отбавляй: старуха в изорванной клочьями рубахе и обгорелом парике носилась туда-сюда, забивая огонь одеялом.

Харуки Мураками

Когда я проснулся, Красная Шапочка еще спала. Я выкурил семь сигарет подряд и отправился на кухню, где начал готовить лапшу. Я готовлю лапшу всегда очень тщательно, и не люблю, когда меня что-то отвлекает от этого процесса. По радио передавали Пинк Флойд. Когда я заправлял лапшу соусом, в дверь раздался звонок. Я подошел к двери, заглянув по пути в комнату. Красная Шапочка еще спала. Я полюбовался ее ушами, одно ухо было подсвечено утренним солнцем. Я в жизни не видел таких ушей… Открыв дверь, я увидел Волка. На память сразу пришла Овца…

Владимир Маяковский

Если,

         товарищ,

                              надел ты

                                                      шапочку,

красную

                  шапочку

                                  мясом

                                              наверх –

смело иди:

                       тебе всё уже

                                               по х**

                                                           смело иди,

никого

               не боись

                                крепче сожми

                                                             пирожки 

                                                                               для бабушки,

выгрызи

                 волка

                             сытную

                                              жизнь!

Ричард Бах

— Я чайка! — сказал Волк.

— Это иллюзия, — ответила Красная Шапочка.

Под крылом с размахом 10,17 «Сессны-152» с горизонтальным четырехцилиндровым двигателем Lycoming O-235-L2C объёмом 3.8 л. и мощностью 1 × 110 л.с. при 2550 об/мин проносились синие верхушки волшебного леса. Самолет приземлился у домика на опушке, сложенного из белого камня.

— Ты видишь домик? — спросила Красная Шапочка, хитро улыбнувшись.

— Мы сами притягиваем в свою жизнь домики и бабушек, — вздохнул Волк.

Виктор Гюго

Красная Шапочка задрожала. Она была одна. Она была одна, как иголка в пустыне, как песчинка среди звезд, как гладиатор среди ядовитых змей, как сомнабула в печке…

Эдгар По

На опушке старого, мрачного, обвитого в таинственно-жесткую вуаль леса, над которым носились темные облака зловещих испарений и будто слышался фатальный звук оков, в мистическом ужасе жила Красная Шапочка.

Уильям Шекспир

Съесть или не съесть, вот в чем вопрос?

Сергей Лукьяненко

Встаю. Цветная метель Deep-программы* стихает. Вокруг желто-серый, скучный и мокрый осенний лес. Передо мной лишь одно яркое пятно – красная шапочка на голове маленькой, лет семи-восьми, девочки. Девочка с испугом смотрит на меня. Спрашивает:

– Ты волк?

– Вот уж вряд ли, – отвечаю, оглядывая себя – не превратился ли я в волка? Hет, не похоже. Обычный голый мужик, прикрывающий срам распаренным березовым веником. А что я мог поделать, когда от переполнения стека*взорвались виртуальные Сандуны? Только сгруппироваться и ждать, куда меня выбросит…

– Я иду к бабушке, – сообщает девочка. – Hесу ей пирожки.

Похоже, меня занесло на какой-то детский сервер.

– Ты человек или программа? – спрашиваю я девочку.

– Бабушка заболела, – продолжает девочка.

Все ясно. Программа, да еще из самых примитивных. Перестаю обращать на девочку внимание, озираюсь. Где же здесь выход?

– Почему у тебя такой длинный хвост? – вдруг спрашивает девочка.

– Это не хвост, – отвечаю я и краснею.

– Hе льсти себе. Я говорю о следящих программах, которые сели на твой канал, – любезно уточняет девочка. Голос ее резко меняется, теперь передо мной – живой человек.

Оскар Уаильд

 -Волк. Извините, Вы не знаете моего имени, но...

 -Бабушка. О, не имеет значения. В современном обществе  добрым именем пользуется тот, кто его не имеет. Чем могу служить?

 -Волк. Видите ли... Очень сожалею, но я пришел, чтобы Вас  съесть.

-Бабушка. Как это мило. Вы очень остроумный джентльмен.

-Волк. Но я говорю серьёзно.

-Бабушка. И это придаёт особый блеск Вашему остроумию.

-Волк. Я рад, что Вы не относитесь серьёзно к факту, который я только что Вам сообщил.

-Бабушка. Нынче относиться серьёзно к серьёзным вещам - это  проявление дурного вкуса.

-Волк. А к чему мы должны относиться серьёзно?

-Бабушка. Разумеется к глупостям. Но Вы невыносимы.

-Волк. Когда же Волк бывает несносным?

-Бабушка. Когда надоедает вопросами.

-Волк. А женщина?

-Бабушка. Когда никто не может поставить её на место.

-Волк. Вы очень строги к себе.

-Бабушка. Рассчитываю на Вашу скромность.

-Волк. Можете верить. Я не скажу никому ни слова (съедает её).

-Бабушка. (из брюха Волка). Жалко, что Вы поспешили. Я только что собиралась рассказать Вам одну поучительную историю...

Патрик Зюскинд

Запах Волка был омерзителен. Он пах, как пахнет каморка дубильщика, в которой разлагались трупы. От его грязной, серой шкуры, исходил непередаваемый запах мертвечины, сладко-горький, вызывающей тошноту и омерзение. Сам Волк не чувствовал этого, он был полностью сосредоточен, он любовался Красной Шапочкой. Она пахла фиалкой на рассвете, тем непередаваемым запахом, который бывает у цветов лишь за пару минут до рассвета, когда еще бутон не полностью раскрылся.

Оноре де Бальзак

Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно.

Редьярд Киплинг

— Мы с тобой одной крови! — крикнула Красная Шапочка вслед волку. — Доброй охоты!

Для чайников: 

Deep (Глубина)-программа, вымышленная программа, описанная в романах Сергея Лукьяненко («Лабиринт отражений», «Фальшивые зеркала», «Прозрачные витражи»). С помощью этой программы происходит переход в виртуальную реальность. По описанию в романе, запуск программы сопровождается цветными вспышками. Программа была случайно создана русским программистом-иммигрантом Дмитрием Дибенко, который остался поздно на работе. Его старенький компьютер не имел звуковой карты, и поэтому программа имеет только видео. Изначально Дибенко не знал, что создал, и распространил программу по Интернету. Однажды поздно вечером другой русский программист остался на работе, чтобы поиграть в игру Doom. Перед этим он скачал и посмотрел эту программу-видеоролик. Начав играть, он обнаружил себя в подземельях с оружием в руках, окружённый чудовищами из игры. Поняв, что единственный выход — пройти игру до конца, он сделал именно это. В то же время он чувствовал, как будто он там и был. Дип-программа создаёт особый вид гипнотического состояния человека, контролируемого психоза — глубину. При этом все события, происходящие на мониторе компьютера, воспринимаются человеком как происходящие лично с ним. Экран передаёт зрительные ощущения, колонки — звуковые, виртуальный костюм — тактильные, а подсознание додумывает запахи и вкусы, а также мелкие детали, которые не были прорисованы. После этого компании Microsoft и IBM создали отдельную виртуальную сеть под названием Диптаун, которая являлась настоящим виртуальным городом.

*Стек - это область оперативной памяти, которая создаётся для каждого потока. Он работает в порядке LIFO (Last In, First Out последним пришел, первым вышел), то есть последний добавленный в стек кусок памяти будет первым в очереди на вывод из стека. Каждый раз, когда функция объявляет новую переменную, она добавляется в стек, а когда эта переменная пропадает из области видимости  (например, когда функция заканчивается), она автоматически удаляется из стека. Когда стековая переменная освобождается, эта область памяти становится доступной для других стековых переменных.