Семейное дело №…

К исходу вторых суток ледяной ветер и дождь свалили Надю с ног. Очень хотелось спать. Очнулась от треска печи, наконец-то стало тепло. Незнакомая женщина гладила Надю по голове, вливала ей в рот маленькими ложечками теплый бульон. Вокруг были дети, шестеро… К ночи вернулся муж незнакомки. Увидев Надю, рассердился, стал что-то раздраженно говорить жене о врагах народа, о том, что своих кормить нечем. Та тихо плакала и шепотом умоляла оставить девочку хотя бы до рассвета. Надю оставили.

Утром глава семьи ушел, девочка ждала, когда ее выгонят на улицу, но женщина вдруг повеселела. Дала Наде нехитрую работу. Ближе к ночи Наталья, так звали хозяйку, укутала Надю потеплее и вывела в сени, там в углу лежали старые пыльные мешки, из них женщина соорудила что-то вроде норы, сказала Наде прятаться здесь, пока она за ней не придет. Ночью хозяин дома засыпал, и Наталья тихонько заводила девочку в дом, кормила и укладывала спать. Ближе к утру аккуратно переносила ее в нору.

Так продолжалось до самого лета, пока однажды не вернулась Надина мама. Как стало известно много лет спустя, отца расстреляли, а мать почему-то отпустили после 10 месяцев ареста. Наталья узнала об этом и отвела Надю домой. Мама долго плакала в разграбленных стенах своего жилища. Потом взяла дочь за руку и пошла к Анне, младшей сестре. Та вышла на порог, увидела сестру, живую племянницу, ахнула и осела прямо на землю. Мама подошла, наотмашь ударила ее по лицу и ушла с Надей в другую жизнь.

Эхо прошлого

Рассказ Нади Аксеновой — один из ряда подобных. Репрессивная машина в советской стране без устали разрушала семьи.

— Социальные катаклизмы — революции, репрессии, массовые переселения и войны — имеют социально-психологические последствия на протяжении трех-четырех поколений и более, — считает родолог Лариса Докучаева. — Постстрессовые расстройства влияют не только на тех, кто пережил социальные или природные катаклизмы, но и на их детей, внуков и правнуков.

Как рассказала психогенетик Лидия Орловская, в ее практике был случай, когда женщина не могла жить в ладу с материальным богатством, хотя большие деньги сами шли ей в руки. Выяснилось, что еще в 20-е годы семья была раскулачена. Пришли с продразверсткой, забрали все подчистую. Бабушка Пелагея вцепилась в последнюю корову, умоляла оставить… Женщину повесили на глазах у ее семерых детей и запретили снимать в течение трех дней в назидание остальным селянам. Почти на 100 лет в семье закрепился стереотип: чем больше ты богатеешь, тем ближе горе.

Пролетарская зависть

— Постоянно слышу фразу «Репрессии 30–50-х годов», — рассуждает Алексей Зыков, внук раскулаченного. — Это, на мой взгляд, неправильно. Было бы правильнее писать «1917–1989», на весь период советской власти. Моя большая семейная потеря — дед по отцу. В 28-м году его раскулачили, отправили в Вологодскую тюрьму.

Деда посадили в тюрьму, мельницы забрали. Когда он вернулся, кое-что рассказывал. Вспоминал, как однажды среди арестантов Рычков из их же деревни появился. А ведь по его вине многие в тюрьме сидели. И тут же сидел его однофамилец Рычков, которого арестовали по доносу первого. Доносчик и жертва встретились.

Второй раз деда арестовали 19 октября 1937 года, а 1 декабря приговорили к расстрелу. Приговор привели в исполнение 1 февраля. Но семье, конечно, ничего этого не было известно. В конце 50-х была реабилитация, деда искали. Но где его похоронили, до сих пор неизвестно.

— Что такое разлученные семьи? — рассуждает Алексей Зыков. — Всю жизнь я чувствую личную ущербность. Четверо детей, мать одна, старших родственников нет. Бабушка осталась в деревне, во время войны умерла от голода. Дед расстрелян, отец погиб. У меня самого потом родились дети, им бы сказки читать, но нет — я сам не рос на них, откуда мне знать?

«Что сделали мои родители?»

— У дедушки, Андрея Илларионовича Ковалева, было три сына: Егор, Василий и Николай, — вспоминает Нина Ковалева. — В семье Николая и Натальи родился первенец — Петр, ему исполнилось два года, и их всех выслали в Казахстан. Как написано в архивных бумагах, Андрея, Николая с женой и ребенком выслали 2 февраля 1930 года по политическим мотивам. Как мама объясняла, все называли их кулаками, но в деле этого слова не встречается, поэтому причина отправки всей семьи в ссылку — до сих пор тайна. Их погрузили в вагон и сказали, что повезут на Соловки. Везли очень долго. Оказались Ковалевы в городе Лениногорске Восточно-Казахстанской области. На лошадях увезли в горы, в лес за 90 километров от города. Там они рыли котлован для строительства Ульбинской ГЭС. Первые три года был страшный голод, люди умирали как мухи. Бывало, идешь — сидит человек, подходишь ближе — он мертвый.

Каждый день ходили в контору, отмечались, что мы еще живые, а папу с Петей отмечали на лесозаготовках. Брат лет с десяти стал работать на лесоповале, поэтому ему тоже стали хлеб выдавать… У меня не так давно инфаркт был, кардиолог мне советует черный хлеб есть. А я, когда в магазине подхожу к полке с «Бородинским», сразу вспоминаю, как мы с мамой идем по улице, хлеб по карточкам получили. Она несет маленькую буханочку, а сверху на горбушке еще кусочки хлеба лежат — дорезали до положенного нам веса. А я до того кушать хочу, сил нет. Мама кусочки эти мне протягивает и тихо говорит: «На, поешь». Папе с Петей по 400 г хлеба выдавали, а нам с мамой — по 210. Очень тяжелое время было. Страшное.

Что-то сломалось

Семья Казанцевых в Камышловском районе Свердловской области жила с 1674 года. В 1917 году пришла советская власть и все порушила. Одного брата забрали красные, другого — белые. Пережили Гражданскую войну, приспособились к Советам, снова зажили.

— Нас в семье было пять сыновей, — рассказывает Анатолий Казанцев, сын репрессированного. — 17 января 1938 года под утро за отцом пришли. Он понял, что это конец. «Прости, мать! Детей береги», — последние слова нашего папы. Я всю жизнь думал: что он совершил? В 1994 году у меня впервые появилась возможность познакомиться с делом отца. По несколько часов я сидел над одной страницей, не мог осознать это бред. Домой вернулся вечером, проснулся больным человеком, что-то сломалось во мне в тот день.

Проблема забвения

— Жили наши соотечественники в условиях массированной идеологической обработки, — говорит историк Алексей Мосин. — С утра до вечера работала радиоточка. И если ты ее выключал, сосед мог на тебя донести: мол, выступает товарищ Сталин, а он радио выключил. Этого было достаточно для ареста. А каково было массовое восприятие? Арестован — значит враг. Поведение людей в основном было обусловлено желанием выжить.

Институт семьи был подорван. У советской власти какая установка была? Семья — пережиток буржуазии, ее не должно быть. Потом поняли, что надо народу оставить хоть это. Стали говорить о советской семье, ее особой роли, о роли государства в воспитании детей и супругов. Естественно, государство лезло во все щели.

Когда несколько поколений сменяется в условиях исторического «беспамятства», у людей нет потребности что-то узнать. Страшно заглядывать в прошлое. Были миллионы жертв, но это значит, что были и десятки тысяч палачей…