Эротическое искусство древнего Китая

Согласно китайской терминологии, эротические изображения делятся на два вида:
первый — «сэ цин хуа» («рисунки плотских чувств») — это современная западная порнография. Картинки могут быть и одноначальны, т. е. с одиночным персонажем или со всевозможными лесбийскими сценами (как известно, лесбиянство, в отличие от мужского гомосексуализма, не считается криминалом, и с точки зрения психиатрии это явление «в пределах нормы»); и второй - это «чунь гун ту» (буквально: «картинки весеннего дворца») - традиционно китайские и почти всегда двуначальные. Именно «почти», поскольку среди картинок «чунь гун» иногда встречаются и гомосексуальные сцены.


Поскольку весь мир двоичен, то перед лицом Неба и Земли всё равно: и возвышенный пейзаж «шань шуй» («горы и воды»), и широко распространённый жанр «хуа няо», «цао чун» («цветы и птицы», «травы и насекомые»), и «чунь гун»— картинки с изображением эротических сцен. То есть можно говорить и о сексуальности китайского пейзажа, и о философских идеях в тех сценах, которые принято с негодованием называть порнографией.

Одиночные фигурки богини-матери, может быть, когда-либо и существовали в китайской древности, однако историкам подобные не известны. Ближе китайскому миропониманию оказались именно такие изображения, которые объединяют женское начало с мужским.
Это связано с тем, что основой миропонимания было разделение всего сущего на две стихии: теневую, лунную, мягкую, женственную инь и световую, солнечную, твёрдую, мужественную ян, высшей целью для которых было слияние. Гармоничное единство двух мировых составляющих - «Великое Единое» (тай и) - оно-то и обладало животворящей силой. Поэтому, не прихоть художника, а идея вселенской гармонии требовали обязательного изображения рядом с женской вульвой мужского фаллоса.

Китайское эротическое искусство, в отличие от индийского, при всей его натуралистичности лишено плотской мощи. Связано это вообще с особенностями исконно китайского отношения к человеческой плоти. В Греции преклонялись перед мышечной силой атлета, в Индии - перед женственными плодородными формами. В Китае же не было культа плоти, мякоти человеческого тела. Древние с почтением относились к скелету, связывали его с небесным началом в человеке, но в искусстве этот интерес к костному остову проявлялся преимущественно в портрете. Твёрдая костная ткань в человеческом теле олицетворяла силу ян, меж тем как даосизм (а эротическое искусство Китая связано именно с ним) был ориентирован на мягкое и теневое инь. Но и инь, и ян - это лишь две стороны единого неделимого мира, универсальной первосущностью которого является не кость и не мякоть, а эфир - «ци». В человеческом организме ипостасью ци, считались сперма и менструальная кровь. В Китае, в отличие от христианского мира, духовные и телесные сущности воспринимаются нераздельно. Эфир ци - это одновременно и перводух, и первовещество. Все тела есть сгустки ци, и вместе с тем все тела есть спрессованный и заключённый в некую форму дух. Инь и ян - два полюса, между которыми циркулирует ци (эфир) или его ипостаси - ци (воздух), шуй (вода ма), сюэ (кровь), а также то (слюна), которую ещё называли «юй цзян»
(«нефритовый сироп»). Эротическое искусство Китая - это одно из идеальных и одновременно материальных выражений этой всеобщей циркуляции.
Глядя на произведения китайских художников, складывается впечатление, что они не умели изображать человеческие тела. Однако, надо понять, что самой потребности уметь не было. Основной принцип живописи или графики «вэнь жэнь хуа» («рисунки интеллектуалов») звучал, как «се и» («писать идею»), т. е. отображать только суть, отбрасывая все второстепенное. Следуя этому принципу, художники в картинах «чунь гун» («весеннего дворца») сосредоточивали своё внимание именно на самой идее единения или битвы инь и ян.

Если в Европе хорошим вкусом считается, когда сочленение гениталий лишь подразумевается, но не изображается впрямую, то на Дальнем Востоке подобная завуалированность не эстетизировалась и не культивировалась.

Напротив, за редким исключением на китайских и особенно на японских картинках может быть прикрыто всё, но никоим образом не точка соития, которая-то и есть суть, идея изображения. Согласно китайской философии на месте слияния инь и ян возникает Великое Единое (тай и). Граница, промежуток между двумя составляющими есть путь Вселенной (дао), равный самой Вселенной и Великому Единому, где силы инь и ян пребывают в гармонии.
Правда, существует и другая, более земная и конкретная причина, по которой точка соития на китайских эротических изображениях редко скрывалась. Дело в том, что большинство «чунь гун ту», создавалось или в качестве иллюстраций к сексуальным трактатам, или же сами по себе, без текстов сшивались в альбомы и служили наглядными пособиями для практикующих

Что касается элементов одежды в эротическом искусстве, то китайские «чунь гун ту» имели одну принципиально важную и исключительную особенность. Всегда, даже в случае полного обнажения тел, женские ножки оставались закрыты. Это связано с чисто
китайским культом маленьких ступней, таких, что можно не только в руке зажать, но и во рту подержать. В литературе часто встречаются описания игры любовников с маленькими туфельками, с разбинтовыванием ножек, которые сравнивались с лотосами. Такие игры считались самыми волнующими и интимными. А изображение ножек в обнажённом виде было табуировано. Такой любопытный парадокс: всё можно, но кроме женских ступней.
Для крошечных ножек существовали специальные ленты-бинтовки и изящные туфельки, в которых они могли выглядеть действительно очень красиво.

Многие китайские традиции перенимались соседними народами, не говоря уж о тех иноземцах, которые удостоились чести и счастья управлять Срединным государством (монголы, маньчжуры). Однако такой крайне болезненный и непрактичный с житейской точки зрения обычай, как бинтование ног, остался исключительной привилегией китаянок. По этому признаку в основном различаются маньчжурские и китайские эротические картинки

Глядя на некоторые произведение джунгарских монголов, заселявших северо-западные границы Цинской империи, невольно поражаешься увиденным. Предложенные монгольской кочевой культурой эротические позы настолько нетривиальны, что заслуживают особого внимания и почтения. Общение любовников происходит на лошади,
а иногда на полном скаку. На одной из картинок мужчина просто совершает чудо акробатики. Перекинув женщину через седло, он несётся вниз головой, держась за лошадь руками, а за женщину фаллосом.

Cреди китайских эротических картин, пропитанных идеями даосизма, часто встречаются такие, где мужчина одновременно общается с двумя или тремя женщинами. И это носило сугубо социальный характер. Мужчина был главой дома, имел несколько жён и наложниц. Хотя жёны обитали в отдельных покоях, но это не мешало их иногда совмещать.

Кроме гаремных сестёр, каждая жена непременно имела при себе персональную служанку, которая тоже становилась наперсницей своей госпожи в любовных утехах.
Действительно, на китайских «чунь гун ту» одна дама относительно другой нередко находится в менее «привилегированном» положении — используется в качестве «подушки», или в качестве «подставки», или же она придерживает ветку, чтобы качели, на которых сидит госпожа, были бы точно на уровне пениса стоящего рядом господина.

На китайских «чунь гун ту» нередко можно встретить любовные сцены, происходящие на воде. Однако, водяные игры, как известно, таят смертельную опасность. Опасно погружаться в стихию инь, не ведая правил игры, не умея беречь своё «главное» («цзин»). Об опасности говорит сам смысл иероглифа «кань» - «опасность». Лишь просвещённый способен извлечь из них пользу, гармонию и бессмертие.

Среди «чунь гун ту» нередко встречаются такие, где один мужчина одновременно общается с тремя женщинами. Но часто при этом истинным лоном, или «иньским промежутком», является лишь одна изних. Две же другие выполняют вспомогательную роль, т. е. «обрамляют» промежуток - мотив сольной иньской черты. На изображениях «обрамляющие» женщины, как правило, одеты.
Интересным представляется построение гравюры с тремя дамами «Бамбук у алтаря». На изображении спиной друг к другу стоят две одетые и абсолютно нейтральные служанки. Между ними на одной линии и чётко посередине стоит та, что играет роль «промежутка», «иньской пещеры». Однако на рисунке она, скорее, подразумевается, нежели действительно присутствует, ибо почти полностью перекрыта мужчиной. То есть вместо центральной дамы есть лишь нечто неопределённое, почти идеальное иньское Ничто, действительно промежуток. Он же, мужчина, есть тот, кто заполнил сей промежуток, восстановив тем самым непрерывность Небесного начала.

Гравюра «Бамбук у алтаря» очень любопытна математической выверенностью представленной на ней позы, в которой ясно прослеживаются четыре стороны и центр. Что это, как не китайская модель мира? Причём центр здесь есть цель и суть (Единое).

Отнюдь не всегда в сценах, с тремя женщинами две оставались вспомогательными. Например, на гравюре XIX в. «Мужчина, желанный для трёх сестёр» три женщины, совсем как лебедь, рак да щука, растягивают одного юношу, каждая в свою сторону. Представленная сцена производит впечатление не столько эротичной, сколько символической.
Во-первых, хотя всего женщин три, однако центральная на изображении (та, что и юношу тянет за центральную часть туловища) перекрыта им так, что её половой орган не виден, т. е. момент женственной четности, двоичности отчасти сохранён. К тому же на первом плане в рисунке даётся чёткая, ритмически выстроенная всё та же триграмма кань: две вульвы и фаллос посередине.

В китайской традиции братья-сёстры всегда почитались за одно целое, части одного тела, ветви одного дерева и тройное ян. Ян согласно китайскому пониманию триедино - гораздо более, чем инь, ибо, ян - это нечет.
Тройка, благодаря анатомии мужского полового органа, использовалась в качестве его непосредственного символа. Фаллической же символикой обладали и разделённые на три части треногие или тригорлые сосуды -элемент одновременной трансформации и совмещения символов, т. к. вообще сосуд — аллегория женщины.

Все эти групповые «непристойности», которые часто можно видеть на «чунь гун ту», в равной степени связаны и со знаковыми системами «Канона перемен».
А также даосскими, свободными от ханжеских условностей, идеями и практиками, и с конкретными социальными условиями жизни, т. е. связаны с патриархальным, пуританским, как принято его характеризовать, конфуцианством, с его семейными обычаями и моралью.

Китайские «чунь гун ту» по своему материалу, по сюжетике — это совсем не то же самое, что японские сцены «Зелёных кварталов». Без сомнения, весёлые дома с певичками были в Срединном государстве, однако происходящее внутри полигамных семей могло быть, и подчас бывало, развратнее (с точки зрения некоторых европейцев) любого весёлого дома.
То есть привычного для европейцев, людей христианской культуры, разделения на любовь благонравную, чистую, и, естественно, пресную, у семейного очага, и любовь, вернее, даже и не любовь, а просто секс, безнравственный, порочный, но зато увлекательный, полный жгучих и томящих ощущений. Такого разделения китайская традиция не знала.
Более того, эротические способности, богатое умение, т. е. развращённость, с точки зрения христианского благочестия, считались одним из самых ценных качеств благонравной жены-китаянки. Такова функция женщины: холить и лелеять своего господина, и чем лучше у неё это получается, тем больше ей почёта.
Жена должна была не только ублажать мужа всеми возможными и даже в нашем понимании уж совсем невозможными способами, ни от чего не отказываясь, но ещё и, если он хочет, подготавливать для него других женщин.

Сторонний соглядатай — частый персонаж на картинках «чунь гун». Причём подглядывать может кто угодно, за кем угодно и с какой угодно целью: приятель за приятелем с целью собственного развлечения , слуга за хозяином; безбрачные монахи, охотники до сладкого, за грешными врачующимися мирянами; слуга мужа за изменой хозяйки.

Вот и ещё один пример подглядывания. Прекрасная дама, находящаяся в помещении для омовений, ибо перед нею стоит таз с ароматной водой и дощечкой сверху, предавалась созерцанию эротического свитка, который лежит на столе. Насмотревшись его и возбудившись до нужной степени, она затем привязала к своей пяточке искусственный пенис и занялась самоудовлетворением. За ней с интересом наблюдает склонившийся над нею юноша, получая свою порцию тонких удовольствий.