Умер поэт Евгений Вензель
В 1970–80-е стихи и рассказы публиковались в журналах «Часы», «37», в сборниках «Голос» и «Лепта», в антологиях «Острова» и «У Голубой Лагуны», в газете «Новый американец», в начале 1990-х – в «Митином журнале» и журнале «Сумерки». В поэзии часто затрагивает тему одиночества и алкогольного сплина, многие стихи пронизаны чувством горькой иронии и самоиронии. К. Кузьминский отмечает в нем «удивительный сплав акмеизма с обэриутами, поэтический цинизм и беззащитность, полную неуверенность в себе при блестящем мастерстве отдельных строчек». Выпустил две поэтические книги в собственном художественном оформлении (1992, 2000). Написал воспоминания о Малой Садовой и «Сайгоне». Известен как автор острых эпиграмм (некоторые – в соавторстве с В. Топоровым).
Была погода лыжно-блядская,
Как называл её физрук.
Ах, сторона ты Петроградская,
Я помню твой порочный круг.
Ты родилась вблизи Литейного,
Жила не там.
Где б заведения питейного
по сторонам?
Живут в груди тоска и пение,
Потери страх,
Когда я, как стихотворение,
Без шапки, не без проведения
Лечу к тебе на всех парах.
1997
***
есть в старых петербургских
квартирах едоки
картофеля и рыбы
печали и тоски
и словно гриф усталый
потертый как пятак
куда-то в угол смотрит
небритый Пастернак
а вот в ногах усталых
тяжелого стола
столпилися бутылки
зеленого стекла
воинственных пирушек
вещественный итог
а завтра их потащат
за отческий порог
средь книжек - тощий Рильке
и очень толстый Блок
на выцветших обоях
цветет чертополох
в шкафу когда-то белом
вещам надежный сон.
На коврике горелом
потертый патефон.
Лет десять стонет голубь.
Но все пошло на слом...
Лишь водосточный желоб
темнеет над окном.
1968, 1974
***
Мой отец — еврей из Минска.
Мать пошла в свою родню.
Было б, право, больше смысла
вылить сперму в простыню.
Но пошло, и я родился
половинчатей отца:
я — как русский — рано спился,
как еврей — не до конца.
И звезда моя навечно
неясна и далека.
Если вдруг пятиконечна,
не миную кабака.
Ну а если из тумана
мне покажется желта
из жидовского шалмана
иудейская звезда?
Будет так или иначе —
Все равно не сдобровать, —
Две звезды, кряхтя и плача,
Душу могут разорвать.
1968
***
бывает такое ненастье
такой расселяется свет
что нету корысти и в страсти
и тоньше становится бред
как комья кладбищенской глины
тяжелый так желт Петербург
и старой могилы глубины
тебе раскрываются вдруг
и так это горько и странно
и вместе изведано так
как ночью хватить из стакана
воды где тушил ты табак
1980
***
Я тех люблю, кто быстро ходит.
У них в глазу маршрут горит.
На правой зиждется просодий,
а левая ему вторит.
Не ходит так твоя подружка,
не ходит нонпарельный шрифт,
а ходит так пивная кружка,
так ходят Пушкин или Свифт.
Не ходит так пустой бездельник
или задумчивый бандит,
а ходит так немой отшельник
или отпетый фаворит.
И слыша гогот парусинный
и мимо рвущийся пиджак,
люблю бессмысленный и длинный
ногою спелой спетый шаг.
1992
***
Жизнь все беднее и все привередней
прижимается к смерти с тоской.
Где ж он спрятан, миг последний?
Может, в маленькой передней,
где прощаюсь я с тобой.
Миг последний, час последний
и последний день,
тленье летнее плащей,
среди множества вещей
маленькая тень.
Усынови меня тоска,
укрой своим тулупом.
Два красных маленьких соска.
Я в положеньи глупом.
Себя засуну в карантин,
пропутешествую один
с большим комфортом.
Такому жирному шуту
не надо было трогать ту
совместно с чертом.
* * *
когда в пустой осенний сад
придешь ища спасенья
то вдруг поймешь что ты изъят
из обращенья
как гривенник фальшивый тих
закуришь приму
и не поймешь ни слова в них
скользнувших мимо
они мигнут и скроят шиш
сверкнувши статью
а ты — навек принадлежишь
изъятью
изъятью чувств изъятью нерв
изъятью долга
и тяготения к стране
иного толка
ведь ты чужого не возьмешь
и понарошку
ты развернешься и уйдешь
нога за ножку
но горло перехватит сад
что на Садовой
где листья желтые висят
до выходного
1969, 1978
***
Утром сбегала в уборную,
предложила хлеб и чай.
Он напялил шляпу черную,
сказал: «Любимая, прощай».
Под пальто свое короткое
шарф зеленый закрутил,
сапоги почистил щеткою,
папиросу закурил.
И походочкой неспешною
мимо вышел на крыльцо.
У него уже не здешнее,
а отхожее лицо.
Отогнул доску заборную,
чтоб себе проделать лаз,
со своею шляпой черною
отымается от глаз.
И, значительно уменьшенный,
за деревней, на юру,
рядом с бледною орешиной
он растаял поутру.
1983
***
Ах ты тело мое, тело,
Тело мое белое.
Много пило, мало ело,
Ничего не делало.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky