«Мамы нет, но по документам она жива». История женщины, которая уже три года ищет мать, пропавшую без вести
На прогулку она отправлялась дважды в день, говорила, что так лучше себя чувствует. Ходила всегда по одному и тому же маршруту, причем с такой скоростью, что за ней было не угнаться. Но однажды не смогла вернуться. Женщина, которая к тому моменту испытывала трудности с памятью и ориентацией, успела сообщить мужу и дочери о том, что […]
Запись «Мамы нет, но по документам она жива». История женщины, которая уже три года ищет мать, пропавшую без вести впервые появилась Милосердие.ru.
На прогулку она отправлялась дважды в день, говорила, что так лучше себя чувствует. Ходила всегда по одному и тому же маршруту, причем с такой скоростью, что за ней было не угнаться. Но однажды не смогла вернуться.
Женщина, которая к тому моменту испытывала трудности с памятью и ориентацией, успела сообщить мужу и дочери о том, что заблудилась. На ее мобильный телефон дозванивались родственники и волонтеры поискового отряда «ЛизаАлерт», искавшие ее сотрудники различных служб. Ее видели случайные свидетели, остались записи камер видеонаблюдения. Это не помогло в поиске.
Родные пропавших без вести часто отказываются говорить о происшедшем: это тяжелый опыт, делиться которым готовы далеко не все. Но дочь нашей героини согласилась рассказать о том, как искала маму и как вот уже три года живет с ощущением, что родной человек словно завис между двумя мирами. Ее историю дополняют волонтеры «ЛизаАлерт», принимавшие участие в поиске.
По просьбе семьи мы не публикуем личные данные, которые позволят опознать наших героев. Может быть еще и потому, что имена и фамилии здесь не важны – такое может случиться с каждым.
«Я знаю, что ты моя дочь, но не знаю, как тебя зовут»
Мама – интеллигентный человек, очень интересовалась театром, любила книги, у нее прекрасная коллекция альбомов по искусству. Она по образованию химик, но в молодости отравилась химикатами в лаборатории и закончила с этой профессией. Устроилась в детский сад, а затем в кинотеатр – занималась подбором репертуара, была администратором.
У нее всегда был низкий гемоглобин – обмороки, усталость, разбитость, она много лет лечилась. Мама очень старалась помочь себе сама, потому что таблетки, которые ей прописывали, не помогали. Она выписывала журнал «ЗОЖ», постоянно покупала какие-то травы, делала отвары. Когда я сейчас разбираю ее книги, всё время нахожу в них какие-то записочки, рецепты и прочее… Мама изо всех сил сопротивлялась этому состоянию и долго не признавалась, что у нее что-то происходит с головой.
После того как она вышла на пенсию, ей уже не надо было одеваться и следить за собой, и мама, всегда такая элегантная, стала ходить весь день в пижаме, перестала выходить из дома, целыми днями сидела перед телевизором, что-то вязала, шила…
В один прекрасный день она мне говорит:
– Ты знаешь, у меня что-то с памятью. Я очень хорошо помню всё старое – то, что связано с Минском, где я родилась, помню одноклассников по именам и фамилиям, даже помню номера их телефонов, но у меня из головы выпадает то, что происходит здесь и сейчас: то забуду позвонить кому-то, то не помню, что запланировала.
Мы снова начали обследоваться. Сосуды шеи не очень, что-то с кровообращением, низкое давление, но ничего глобального. «Попейте эти таблетки, попробуйте эти…» И вот однажды она выходит из комнаты, смотрит на меня и говорит:
– Я знаю, что ты моя дочь, но не знаю, как тебя зовут.
Мы опять кинулись к врачам, стали делать тесты на Альцгеймер, на возрастные дегенеративные заболевания – она нормально всё прошла, и такой диагноз ей поставить было нельзя. Но при этом человек тормозил и все забывал. С этого момента мы, конечно, старались ее одну никуда не отпускать. У нее был эпизод, когда она вышла за хлебом и начала бродить по району:
– Я не могу найти дом.
Я выглянула в окно – а она стоит во дворе…
«Все нормально, отстань»
В какой-то момент я познакомилась в коммерческой клинике с врачом-эндокринологом, которая нам очень помогла: дала список анализов и назначила обследования. Оказалось, что у мамы на нуле витамин D – несмотря на то, что она всё лето была на солнце, критически низкий ферритин, аутоиммунный тиреоидит с бешеными антителами. Ее собственный организм атаковал щитовидную железу, а спутанность сознания – это как раз частый симптом для такого рода проблем.
Мы сразу же начали пить и витамины, и соответствующие гормональные препараты, и она расцвела. Стала много ходить со скандинавскими палками, говорила, что она от этого хорошо себя чувствует, и ходила так быстро, что я за ней не могла угнаться. В какой-то момент мама не то чтобы стала совсем прежней, но нормально соображала. Единственное – она постоянно ругалась:
– Мне надоело пить ваши таблетки, что это такое – двадцать штук на завтрак, двадцать в обед!
А потом… то ли она запуталась в лекарствах, то ли перестала их пить…
Это был июль, четверг, вечер. Я забрала дочку из детского сада, иду с ней по улице домой, и вдруг мне навстречу выбегает папа с выпученными глазами и кричит как ненормальный:
– Она не берет трубку, она меня послала!
Стали разбираться, оказалось, что мама как обычно ушла гулять с палками и потерялась. Когда папа пытался ей звонить – начинала злиться и бросала трубку, обругав его чуть ли не матом, чего с ней раньше никогда не случалось. Я его успокоила, говорю, что сейчас позвоню узнаю, что происходит.
– Мам, что случилось, ты где?
– Пошла погулять, сбилась с маршрута, что-то не знаю, где я.
– Мама, рассказывай мне, что ты видишь.
И она начинает говорить:
– Я иду вдоль дороги, тут машины, я пытаюсь сообразить, на что это похоже… Ну я же вышла с дачи и пошла на эту сторону…
– Стоп, – говорю я ей, – ты не на даче – ты в своей подмосковной квартире!
А у нее твердая уверенность, что она на даче, и она там ищет дачные ориентиры. Я начинаю объяснять, но она мне говорит:
– Не-не-не, все нормально, я сейчас разберусь.
Я ей:
– Мама, пожалуйста, услышь меня! Подними руку, останови машину и попроси довезти тебя до большого магазина, ты знаешь, как от него идти – там всего 200 метров.
Но она отказывается:
– Нет, я буду идти сама, я уже вижу церковь, она такая-то, я ее знаю, я скоро выйду.
Папа не поверил – этого не может быть, церковь в семи километрах от дома! И уехал туда в надежде отыскать ее на месте, но вечер, пробки, понятно, что он доедет в лучшем случае часа через три. Я обратилась в полицию. Там меня долго воспитывали, мол, зачем я отпустила маму, почему мы не уследили. В итоге заявление приняли, велели ждать участкового. И я поняла, что надо звонить в «ЛизаАлерт». Первое, что мне там сказали: перестаньте ей звонить, потому что вы высадите заряд телефона, и мы вообще не сможем с ней связаться.
19:51
Заряд две палочки, телефон кнопочный, СМС отправлять не может, интернет есть, костра нет, фонаря нет. Качество связи нормальное. Адекватность пропавшей? Звуки на заднем фоне: шаркает палками для ходьбы.
– Вы в лесу?
– Да. Тут навалено, не знаю, куда идти, место незнакомое.
20:07
Процент заряда сказать не смогла.
– Какие ближайшие населенные пункты?
– Откуда я знаю? Вот приехала на машине, папа привез.
– Когда это было, утром?
– Утром, да. Я пошла с палками, каждый день хожу, на середине пути я провалилась вдруг, там очень много веток, теперь хожу тут, пытаюсь выбраться из этой глины, чтобы выйти на любую дорожку.
– Что-нибудь проходили? ЛЭП, газопровод, столбы?
– Нет. Там горит свет, близко. Орала – ни один человек не подошел, пыталась туда выйти.
– Что вы слышите?
– Внутри этой территории ничего не слышу, а там слышу поезд.
– Как часто?
– Не обращала внимания, ничего сказать не могу.
21:25
– Вы вышли из леса?
– Ну да.
– Передайте, пожалуйста, трубочку любому человеку рядом.
– Нету здесь никого, все заросло, я иду в сторону своего дома.
– Вы звонили в 112?
– Звонила, никакого ответа.
– Что они вам сказали?
– Ничего не сказали. Погас экран, и все.
– Наберите 112 и вызов, попробуйте, пожалуйста.
– Попробую.
– Вы луну видите?
– Нет, потому что тут очень густой кустарник и деревья.
– Вы на поляне сейчас?
– Почему на поляне? Я иду, тут дорожку кто-то протоптал, и я по ней иду.
– Вы также видите свет населенного пункта?
– Нет, ничего не вижу, потому что здесь высокие сосны, иду просто по дорожке.
Попросил еще раз набрать 112, объяснил, что нужно сделать. Сказала, что попробует (думаю, не сможет).
23:09
Многократно занято.
23:12
Заряда телефона почти не осталось. Луну не видит, слышала железную дорогу, как давно – не засекала, видит какие-то фонари…
«С этого момента она как сквозь землю провалилась»
Около полуночи мы с братом приехали из Москвы в мамину подмосковную квартиру. Папа уже пообщался с участковым, побегал по округе, поездил на машине. Начали подтягиваться ребята из «ЛизаАлерт», координатор, стали распределять квадраты для прочеса вокруг этой церкви, которую она упоминала в разговоре со мной. С ними вместе мы там лазили до утра. Утром доехали до дачи – вдруг она туда добралась на какой-то попутке, раз стремилась на дачу. Приехали без ключей, брат перелез через забор, убедился, что там никого нет.
Последним с мамой разговаривал сотрудник ДПС – это было в полночь с четверга на пятницу (мама потерялась в четверг вечером). Со стороны служб ее искала одна полицейская машина, одна ДПС и одна пожарная. И они ей все звонили. Она им тоже сказала, что идет через лес…
Мы нашли свидетелей, которые видели, как она шла по дороге: они обратили на нее внимание, потому что она шла с палками там, где обычно никто не ходит. Это действительно было за церковью, в семи километрах от ее квартиры. Нашли запись на камере, где видно, что она сошла с дороги и повернула в сторону поселков. За поселками лес, за ним снова поселки.
И с этого момента она как сквозь землю провалилась, потому что ни на каких других камерах – а их там достаточно много – ничего нет, и никто ее не видел.
Мы два месяца обходили эти дома в поселке, потому что не все жители были сразу на месте. Прочесывали леса, ходили по ночам, обзванивали морги, больницы, психиатрические больницы. В крупные больницы приезжали сами, заходили туда, оставляли ориентировку, везде были, объехали всю округу, даже предупредили медицинское сообщество в ее родном Минске, если вдруг она туда доберется – ничего. Мы сделали всё, что могли. И что не могли.
«Я часто ищу пожилых людей с деменцией в смешанной среде, у меня сотни поисков, поэтому для меня это было не ново, и, когда я взяла эту заявку, было полное ощущение, что мы быстро найдем бабушку.
Бабушка была на связи, и мы пытались локализовать ее по телефону, но в случае с человеком, у которого есть расстройство памяти, это почти невозможно, если рядом нет прохожего, который взял бы трубку и помог. Пропавший путается, забывает названия предметов или называет их не своими именами, плюс у них могут быть галлюцинации, воспоминания, и что из этого правда, что нет, понять невозможно. Поэтому такие прозвоны могут нас, наоборот, запутать. Из-за этого я не привязывалась к тому, что говорила пропавшая. Слушала записи разговоров и видела, что речь у нее спутанная, понимала, что ее описание местности вряд ли может нам помочь.
Во время активного поиска я находила время, чтобы отойти от штаба и посмотреть, как выглядит местность, потому что на таких поисках сложно работать просто по карте: важен каждый закуток, каждый поворот, каждая тропинка, которых на карте нет.
На этом поиске было то же самое. Мы получали свидетельства о том, что ее видели на дороге, потом мы проверили все повороты и нашли ее на записи с камеры одного из СНТ. Поэтому надо было понять, куда она свернула после камеры.
Дальше был поворот на грунтовую дорогу, которая шла через поле, и потом большой лес. Я до сих пор думаю, что она туда и повернула, потому что если идти прямо, упираешься в другие садовые товарищества, но оттуда не было получено ни одного свидетельства. Если бы она пошла туда, ее бы нашли.
Мне казалось, что мы вот-вот разгадаем эту загадку. Я ходила сама, отправляла группы, объясняла им задачи, они кричали, проверяли все возможные повороты, но ничего не нашли. Я возвращалась с поиска домой, смотрела карту. Помню, когда активная часть поиска уже закончилась, в какой-то момент мне показалось, что я нашла это место – какая-то дорога, заканчивавшаяся тупиком, которую мы проигнорировали. Мы поехали вдвоем с мужем, прочесали это место – и это тоже не привело ни к какому результату.
Если посмотреть треки, то видно, что мы все тщательно прошли. На мотодельтолете летал классный пилот, который обнаруживал людей там, где увидеть вообще никого невозможно – в траве, в камуфляже. Летали на БПЛА, смотрели все открытые пространства. Там было поле, частично засаженное кукурузой. Прочесать его было невозможно, с воздуха тоже ничего не видно, и у нас было предположение, что когда соберут урожай, то найдут останки. Но урожай собрали, и ничего не нашли.
Пытались локализовать ее по телефону, и у полиции есть условная зона, где он выключился. Но это довольно большая территория. Мы знали, что она где-то там – но не знаем точно, где.
Для меня этот поиск – странный и нелогичный. Бывают истории, где с самого начала все как-то мутно, близкие говорят то одно, то другое, но здесь все было изначально понятно: бабушка с нарушениями памяти оказалась в природной среде, и дело за малым – локализовать и вытащить. Мы таких людей обычно находим, а если не мы, то их находят прохожие. Чтобы совсем исчезнуть – такого совсем мало. Поэтому мне казалось, что мы вот-вот поймем, куда она свернула. Но этого не произошло».
«Спустя полтора года осмотрели квартиру: следов крови не обнаружено»
С полицией на этом поиске у нас сложилось… неоднозначно. Участковый честно отработал свою часть: когда мы заходили в магазины, расположенные в поселках вокруг того места, где пропала мама, и спрашивали охранников, можно ли повесить ориентировку, они говорили: «Да, мы всё знаем, нам уже сказал участковый». Была даже ситуация, когда у нас кончились ориентировки и нам в магазине бесплатно сделали копии, потому что тоже уже знали нашу историю.
Нам никто не отказывал, все шли навстречу – и обычные люди, и сотрудники магазинов, аптек, транспорта. Но кроме участкового, никто из полиции ничего не делал.
Через неделю поисков я поняла, что кроме «ЛизаАлерт» и наших друзей никому до нас нет дела. Названивали знакомые, которые только отвлекали нас своими соболезнованиями, а со следователем встретиться почему-то не удавалось. Папа плохо себя чувствовал, очень переживал, винил себя, постоянно поднималось давление. Но когда его вызвали в полицию, сразу туда помчался. Правда, он так и не смог дождаться, когда его пригласят в кабинет: тогда еще действовали ковидные ограничения, и в здание пускали по одному. Отец ждал три часа на жаре, ему стало плохо.
Потом следователь вызывала меня для взятия образцов ДНК. Я договорилась на конкретное время, но за полтора часа до назначенного срока она позвонила и заявила, что, мол, не может меня больше ждать и вообще уходит в отпуск. В результате мы с папой сходили в Москве в бюро судебно-медицинской экспертизы, там у меня взяли там образец слюны и переслали в Подмосковье, в их базу.
На этом наступила тишина.
Через полтора года у меня вдруг звонил телефон: оказалось, у нас новый следователь. Она приехала, осмотрела квартиру и составила акт, что следов крови не обнаружено. А я, честно говоря, уже к тому моменту не могла спокойно воспринимать всё это. Конечно, нету, говорю, мы же за полтора года уже успели все убрать.
Потом, спустя почти два года, полиция вдруг решила поехать в этот лес с собакой. А на майские праздники, когда мы с друзьями отдыхали на даче, мне на телефон неожиданно стали присылать фотографии. Сначала фрагмент тела с ухом, в ухе сережка, спрашивают: ваша мама носила такие серьги? Потом какие-то полусгнившие штаны – не ваши?.. Думаю, что причина такого внезапного интереса спустя долгое время – что нужно было закрывать дело, а материалов не хватало. Но я тогда была в полном шоке.
«Активный поиск продлился восемь дней, потом на свидетельства выезжали автономные группы поисковиков и продолжали проверять разные версии.
А после этого наша волшебная доброволец Алена стала собирать желающих и снова и снова возвращаться на место поиска, прочесывать лес. Как только сходит снег, они начинают ездить, и так до начала теплого сезона, когда в отряде традиционно много поисков из-за того, что все идут в лес. Сезон заканчивается – они снова едут, пока не лег снег, каждые выходные. Потом снова ждут весны и опять выезжают. Видимо, ее зацепила эта история. Она упорная – ей надо, и она ходит и ищет.
Каждую весну я звоню родным: «Что у вас?» – «Ничего». – «Ну, тогда мы поехали опять искать», – и Алена с ребятами опять едет.
Алена – вечный двигатель этого поиска. Она заранее ищет по чатам людей, собирает команду. Это не так просто, потому что далеко не каждый человек готов ехать искать погибшего, причем погибшего давно. Хотя, в принципе, если поисковик идет в лес, ему надо быть готовым к тому, что он может найти человека умершим, даже если он пропал всего часа два назад. Но на таких поисках всё-таки высокая вероятность, что мы найдем человека живым. А тут, конечно, без вариантов».
«Она в каком-то другом измерении. Надеюсь, ей там хорошо»
С момента, когда пропала мама, прошло три года. Сейчас мне страшно оттого, что, по сути, никто никому не нужен. Когда я с этим столкнулась и начала общаться с людьми, узнала, что такие истории – не редкость. Мне рассказывали и рассказывали: «Дедушка ехал на дачу, стало плохо в электричке, вызвали скорую, вывели его на станции, скорая от госпитализации отказалась, дали ему-то какую-то таблетку и уехали. И с тех пор дедушку никто больше не видел». Таких судеб много, люди до сих пор не найдены – ни живыми, ни мертвыми. Они как будто уходят куда-то в параллельные миры.
Врачам мы тоже не нужны. Мама постоянно наблюдалась в поликлинике, но ей не поставили ни одного диагноза – ни болезнь Альцгеймера, ни Паркинсона. По анализам было не очень хорошее снабжение мозга, но действующего лечения в поликлинике так и не предложили.
Поэтому, когда меня спрашивают советов, я всегда говорю: если у вас начались конфликты с пожилыми родственниками, если они хоть раз вышли из дома и заблудились в своем районе, не обижайтесь на них, а фиксируйте всё, что происходит. Если у человека, который всегда наводил дома стерильную чистоту, вы вдруг увидели, что плохо помыты чашки, не убрано – это один из сигналов, что надо внимательнее наблюдать.
В прошлом году мы похоронили бабушку. Еще когда мама была жива, у нее диагностировали деменцию, с ней было сложно уживаться из-за агрессивного течения болезни. Бабушка умерла, так и не узнав, что произошло – мы решили ее не тревожить.
Маме надо вступать в права наследования, но ее нет, хотя по документам она пока жива. Поэтому мы можем столкнуться с тем, что рано или поздно бабушкино имущество станет вымороченным и государство заберет его себе. Юрист говорит, что лучший для нас сейчас вариант – сидеть и ждать, когда будет пять лет с момента маминой пропажи, потому что если затевать суд, чтобы ее признали умершей раньше, то, во-первых, мы заплатим 300 тысяч за юридические услуги, а во-вторых, он совершенно не гарантирует нужный результат: могут признать, а могут и нет.
Когда человека нашли, в этом есть какое-то счастье: все закончилось, ты можешь по-человечески попрощаться. Сидеть и думать, что мама где-то и ей там плохо, а ты не поможешь, очень тяжело.
В какой-то момент, отчаявшись, мы обращались за помощью к тем, кто занимается парапсихологией. Нам даже называли какие-то конкретные адреса, тыкали в карту, и мы бежали туда, искали, а люди от удивления таращили на нас глаза – конечно, мамы там не было. Все эти экстрасенсы в один голос сказали: ее нет на земле – ни живой, ни мертвой. Я тогда еще удивилась: как нет, а где она тогда? Пожимали плечами и говорили: она как будто ушла на какой-то иной уровень.
Не знаю, правда ли это, но хочется верить, что ей там, в этом другом измерении, хорошо.
Фотографии из архива «Лиза Алерт»
Запись «Мамы нет, но по документам она жива». История женщины, которая уже три года ищет мать, пропавшую без вести впервые появилась Милосердие.ru.