Нужнапомощь.ру, Елизавета Антонова: «Что мы можем сделать?»
Мне до сих пор иногда снится эта больница. Мне тогда было пять. Нужно было пройти обследование. Положили на месяц, а маму не пустили.
Я помню, что родных туда почему-то пускали не каждый раз, а по какому-то странному расписанию, не чаще раза в неделю, и гостинцы не доходили до детей, а останавливались где-то на полпути. Когда маме удавалось ко мне пробиться, я вжималась в ее кофту и вдыхала знакомый запах, который напоминал мне, что где-то есть дом и ласка, и что однажды эти голые белые стены с незнакомыми женщинами и запахом хлорки и мочи уйдут из моей жизни. И снова станет хорошо.
Перед сном медсестры раздавали собранную с родителей дань — каждому по конфете. У нас в отделении почему-то считалось, что если сосать конфету как принято, она слишком быстро закончится, поэтому надо намочить ее слюной и раскатать по пальцам и ладоням — так потом можно будет еще и руки облизать. Конфета ассоциировалась с мамой, и ее всегда было мало.
Вечернее поедание конфет было интимным процессом. Помню, как стою в углу со сладкими пальцами, осторожно ем конфету и думаю о маме, представляю, как она придет, а в глазах слезы. Когда мне это снится, я просыпаюсь в холодном поту.
Намного позже я узнала о том, что такое депривация. И что дети, испытывающие нехватку тактильных контактов, стараются ее «заесть», будто не в состоянии утолить свой голод.
Я не знаю, был ли этот постоянный голод и странный способ поедания конфет, принятый у нас в отделении среди трехлеток-пятилеток, связан с одиночеством и нехваткой ласки, к которой мы так привыкли, но я могу сказать точно, что тот ужас и одиночество, которые я испытала в той проклятой больнице, никак не сравнится с ощущениями детей, которые лежат в больнице и за которыми мама уже не придет.
А еще я узнала, что депривация чревата деформацией привязанностей. Это значит, что, когда тебе долго некому уткнуться в кофту, у тебя включается специальный защитный механизм и ты забываешь, как это делать. А также забываешь, как дружить, любить и создавать семью. Депривация также ведет к отставанию в развитии и затягивает период реабилитации в больнице, то есть ребенок будет лежать в этой проклятой больнице еще дольше, просто потому что его никто не любит.
В последнее время я часто слышу фразу «А что мы можем сделать». Вот, например, авария в метро. Или самолет сбили. И тут тебе говорят: «Нет, ну а что мы можем сделать». И хочется плакать от беспомощности. Потому что понимаешь, что ведь правда, эти люди уже ушли, и даже если ты сместишь главу метрополитена или добьешься прозрачного расследования авиакатастрофы, их жизни не вернешь.
Но так бывает не всегда. Бывает, когда можно «что-то сделать». Что-то, что вполне тебе по силам. Например, спасти жизнь и здоровье маленькой девочки или мальчика, которые еще живы. Или просто поддержать их в трудную минуту.
В Калининграде есть благотворительный центр «Верю в чудо», который для своей программы «Больничные дети-сироты» привлекает профессиональных нянь и воспитателей к сопровождению детей, оставшихся без попечения родителей и находящихся в детских медицинских учреждениях. Эти няни, может, и не заменят детям маму, но всегда будут рядом — программа рассчитана на ежедневное и круглосуточное сопровождение детей.
Няням помогают волонтеры центра, которые гуляют и играют с детьми, следят за условиями их содержания, докупают и приносят им все необходимое — одежду, игрушки, памперсы. Задача этой программы — не допустить разрушения личности детей, оставшихся без попечения родителей на ранних стадиях развития, обеспечить им достойный уход и необходимое внимание со стороны подготовленного персонала, по возможности облегчить лечение, а также создать благоприятную атмосферу для борьбы с болезнью. С 2007 года программа поддержала 490 детей.
Чтобы она продолжала работать и каждый день такую помощь получали 20-30 мальчиков и девочек, в месяц необходимо 46 074 рубля. Ведь это совсем немного, правда? И это как раз тот случай, когда мы можем что-то сделать.
Оригинал