«Живой товар»: почему крепостные крестьяне не считались людьми

Любой, кто учился в средней школе и читал произведения Пушкина, Грибоедова и других классиков, наверняка помнит, что в произведениях XVIII-XIX веков крепостных крестьян зачастую называют просто «душами». Эта практика действительно была широко распространена в юридических документах, всевозможных купчих, описях и даже разговорной речи того времени.

Не люди, но души

Грибоедов не случайно упоминает, что отец Чацкого имел во владении «сотни три душ» (то есть крепостных). Помещики относились к принадлежавшим им крепостным крестьянам как к имуществу. За людей их не считали. Крепостной приравнивался к скотине, мебели, участку земли — всему, на что можно было установить цену.
Дворовых девок, конюхов, служек и прочую челядь продавали, меняли на породистых щенков и лошадей, дарили, проигрывали в карты. Такое отношение к подневольным людям и само крепостное право — одна из самых позорных страниц русской истории. Ни в одном документе до 1861 года нельзя встретить записи, что помещику такому-то принадлежит столько-то человек. Всегда писали «столько-то душ».
«Душами» крестьян называли, признавая только то, что они являются «одушевленным имуществом», в отличие от карет, поместий и борзых щенков. Вот и вся разница. В этом православный мир ушел чуточку дальше от Древнего Рима и Греции, где тоже вовсю цвело и благоухало рабство.
В античности закрепощенных людей называли просто «телами». Раб именовался «мужским телом», рабыня — «женским». Примером может служить рукопись II века до н. э., найденная в Халее (сейчас — город Галаксидион). Этот документ представляет собой обычную купчую. В ней говорится, что некий Клеоген «продал мужское тело по имени Димитрий».
Из этого видно, что традиция не называть рабов людьми возникла еще на заре нашей цивилизации. Порабощенных, подневольных мужчин и женщин никогда не считали людьми. Сначала они были «телами», потом поднялись на ступеньку выше — стали «душами». Однако суть рабства нисколько не изменилась.

Выгодный бизнес

Много любопытной информации по этому вопросу можно найти в книге краеведа и пушкиниста Андрея Яцевича «Крепостной Петербург пушкинского времени». В ней автор отмечает, что даже в таком великолепном и просвещенном российском городе, как Петербург, происходили чудовищные вещи. В частности, торговля людьми имела «исключительно злостный характер».
Крепостными торговали все и на каждом углу. Страницы самой популярной столичной газеты — «Ведомостей» — были заполнены объявлениями о продаже девушек и юношей. Особенно в этом преуспевали знатные господа.
Так, некая петербурженка Постникова основала целый промысел. Она выбирала в своих деревнях миловидных девочек 10—12 лет и отдавала их учиться гувернанткам. Маленьких рабынь обучали благородным манерам, шитью и танцам. Через 3 года они были готовы для продажи.
Если девочка выглядела «так себе», но была ловкой и трудолюбивой, Постникова продавала ее в горничные. Писаных красавиц ожидала другая судьба. Им предстояло стать любовницами богатых петербургских господ. За продажу одной такой рабыни владелица могла выручить до 500 рублей. По тем временам это были огромные деньги.
Торговля крепостными была крайне выгодным делом. Им занимались многие помещики. Рабов обучали и «натаскивали» для будущей службы с раннего детства. Затем их продавали, поднимая цену втрое. Многие таким образом сказочно обогащались.
Княгиня Долгорукова (в замужестве — Пашкова) на спекуляции крепостными составила себе целое состояние. Эта смекалистая великосветская дама скупала у разорившихся помещиков их имения вместе с «душами». Крепостных сортировала, самых лучших натаскивала и продавала по баснословной цене. Деньги текли рекой.
Таких оборотистых дам и господ в Петербурге было очень много. При этом все они считали жителей Востока дикарями. Еще бы! Ведь в той же Персии рабов продавали открыто, на невольничьих рынках. Этот факт приводил петербуржцев в возмущение. В их любимом городе людей не продавали на базарах, как скот. «Душами» торговали в роскошных гостиных, наполненных канделябрами и картинами известных художников.