Как устроена больница за решеткой. Рассказ бывшего заключенного, который работал в хирургии рыбинской колонии без медицинского образования

Федеральное казенное лечебно-профилактическое учреждение «Специализированная психиатрическая больница» (Даниил Востров называет ее «ИК-14» или «больничка») — зона общего режима, где лечат осужденных из разных колоний. На ее территории есть психиатрическое, хирургическое, терапевтическое, туберкулезно-легочное отделения, жилой барак для персонала, столовая, аптека, два административных штаба. Как сообщила начальник колонии Юлия Морозова, в учреждении около 150 человек медперсонала, из них около 97% — вольнонаемные работники.

В рыбинскую колонию Даниил Востров попал в 2016 году по обвинению в грабеже, краже и разбое.

Как Востров был санитаром: «Я там так навтыкался, что стал больных консультировать»

— Через месяц после заключения я уже работал. Сначала в столовой. Знакомый санитар освобождался, и мы с ним договорились, что он порекомендует меня [на свое место]. Так я начал работать. Мои задачи были развернуть операционную, свернуть ее после операции, обработать инструменты.

У меня не было никакого образования, еще на воле я работал в морге. Тоже без диплома, по блату. [В ИК-14] я был оформлен как санитар хирургического отделения, для этой работы образования не требуется, с людьми я вообще не должен был связываться. Но меня попросили, и я стал готовить больных к операции, делать перевязки, мог подать инструменты, мог зашить спокойно. Посмотрел, как люди работают, и сам стал это делать.

Все больные проходили через меня. Меня порой даже называли «доктор», я ходил без опознавательных знаков, одевался в операционный костюм. Медсестры после некоторых операций боялись делать перевязку, просили меня. Я спорил с хирургами, я там так навтыкался, что стал больных консультировать.

Там работало много неквалифицированных врачей. Например, «замечательный» доктор, который может при боли в голове назначить клизму. Непонятно, как его еще держат. Но всегда не хватало врачей, медсестер, санитаров. Зарплата маленькая. Врачи получают тысяч 30, думаю, медсестры — тысяч 18. Я как санитар получал шесть-семь тысяч в месяц. Для лагеря это неплохие деньги, можно купить сигареты, вкусняшек набрать.

Что ответили в колонии

Начальник колонии Юлия Морозова утверждает, что осужденные работают только на должностях, связанных с хозяйственным обслуживанием, в соответствии с их образованием и квалификацией: повар, уборщик, санитар, рабочий по комплексному обслуживанию зданий.

По ее словам, зарплата медперсонала рассчитывается индивидуально для каждого в зависимости от оклада, квалификации, выслуги лет и различных надбавок.

Что говорит председатель ярославской ОНК

Председатель Ярославской региональной общественной наблюдательной комиссии Олег Кудрявцев заверил, что в колонии есть все необходимое медицинское оборудование, контролировать это и квалификацию врачей должен Росздравнадзор. По информации Олега Кудрявцева, Росздравнадзор проверял квалификацию медиков 21 февраля 2020 года.

В 2018 году наблюдательная комиссия семь раз приезжала в колонию в Рыбинске по обращениям: одно из них касалось доступа к религиозной литературе, автором еще трех был заключенный, который жаловался на то, что его содержат в одной камере с туберкулезным больным, три других обращения — это претензии к медицинской помощи.

Востров — про операции: «Человек умер, ничего личного»

— Операции у нас чаще всего — геморрой, тромбоз, аппендицит, грыжи. В основном делают спинальный наркоз, полтела отключается, но человек в сознании. Иногда дают деприван [анестетик], человек засыпает.

Мне аппендицит вырезали. Прихожу я как-то вечером к дежурному врачу, говорю: у меня боли очень сильные, нужна операция. А он мне: нет, у тебя колики. Я ему, конечно, злобно уже ответил, мол, колики у тебя в голове. Полночи меня трясло, температура, я под двумя одеялами спал. Наутро пришел на работу, хирургу говорю: у меня аппендицит, меня резать надо. А он: да не может быть, давай анализ крови возьмем. Взяли кровь, прибегает анестезиолог и говорит: у тебя 99% вероятность аппендицита.

Пошел, сам себе развернул операционный кабинет, сам переоделся, помылся, паховую область выбрил. Сам бахилки надел, сам лег на стол. Сам советы давал, меня, правда, усыпили после этого. Просил анестезиолога: «Дай еще обезболивающего, только не усыпляй, я противник тяжелых». Он: «Да-да, конечно» [все равно усыпили]. На следующий день уже работал, в скрюченном, правда, состоянии. А потом меня второй раз оперировали — не весь аппендикс удалили, начался перитонит.

Пластику еще делали. На ноге у меня два пальца после ожога слиплись, хирург их разделил. Татуировки с рук срезали вместе с кожей: перед освобождением хотел от них избавиться, зря я вообще их сделал. Если у тебя руки чистые, ничего не говорит о том, что ты сидел.

Не хватало халатов, масок, перчаток, осужденные привозили их за свой счет. Не было элементарной зеленки, ее в передачках привозили.

Вичевым [ВИЧ-инфицированным] подбирают лекарства методом тыка: сегодня я тебе дам такие, неделю пропиваешь, если не стало хуже, значит подошли, а если стало — поменяем на другие.

Один раз лежал наркоман, вен у него не было, нужно было ставить подключичный катетер. Ставим, анестезиолог вводит обезболивающее (лидокаина мало, используют более дешевый новокаин). И человек просто умирает на столе. Доктор руки на животе скрещивает: ну ладно, говорит, проводим реанимационные действия.

Предполагается, что мы должны его покачать, искусственное дыхание сделать, собрать реанимационную бригаду из шести человек.

Заключенного можно и в обычную больницу послать, но для каждого должен выделяться конвой пять человек. Им нужно оплатить командировочные, суточные. Одного заключенного на "столыпине" [в вагонзаке] перевезти из Рыбинска в Ярославль стоит 50 тысяч рублей. Это не выгодно никому, поэтому легче из бюджета взять две тысячи, заправить бензобак и довезти до рыбинской [больницы ИК-14].

Привезли как-то одного зека, у него рак был, и он пытался покончить жизнь самоубийством. Потом его перевели на психкорпус, и в итоге он попал под «актировку» [освобождение по болезни; правозащитники фонда «Русь сидящая» говорят, что актирование часто используется, чтобы не портить статистику смертности в колонии]. Написали, мол, колония не смогла оказать ему достойного лечения. Понятно, что ему и на воле-то никто не поможет, все, конечная станция. Но, если человек умрет на зоне, это же в килограмме бумажек потребуется отписаться. Сейчас очень быстро стали суды проходить по таким вопросам, в течение 10 дней. Больные теперь доживают до освобождения или «актировки» и уходят умирать домой.

Что ответили в колонии

Начальник колонии Юлия Морозова на запрос «7х7» ответила, что в колонии есть запас всех необходимых медикаментов и расходных материалов для планового лечения. У пациентов с ВИЧ-инфекцией, по ее словам, берут на анализ кровь, на его основании назначается лечение — все в соответствии с клиническими рекомендациями.

Осужденных освобождают по болезни в соответствии с постановлением правительства РФ №54: в 2019 году из колонии освобождены по болезни 42 человека, в 2018 году — 34 человека.

В официальном ответе от Специализированной психиатрической больницы говорится, что информация о том, что умиравшему осужденному якобы не была оказана помощь, не соответствует действительности.

Востров — про работу отделений: «Когда приезжает комиссия, мы как дураки переносим все оборудование»

— Кабинет для гастроэндоскопии разворачивался всегда в перевязочной. Хотя в четвертом корпусе есть специально оборудованный кабинет, но он фиктивный. Когда приезжает комиссия, мы как дураки бежим на этот корпус, переносим все оборудование, расставляем — типа кабинет здесь. А на самом деле все делается на первом этаже в хирургии. Им просто так удобнее, все в одном месте.

Санитар должен принять душ, прежде чем идти на барак. Комиссия приезжает, им говорят: вот у нас есть душ, мы им якобы пользуемся. Его перед этим намывают, он блестит, будто его готовили для президента. Но ни разу никто им не пользовался.

В психиатрии закрытые палаты, везде решетки, очень мало места: если палата рассчитана на четырех человек, то там могут находиться и семь, и восемь. Их редко выводят в туалет. Люди и опорожняются в палатах, и в бутылки ходят. Когда комиссия приезжает, все бутылки изымаются.

Есть административная столовая для сотрудников. Заключенные тоже могут там заказывать еду. Я только там и ел, готовили как для людей, а в баланде у тебя дай бог капуста попадется. Слышал, что там работал человек с гепатитом, а он же по идее вообще не должен к еде прикасаться.

Сейчас, говорят, ремонт стали делать, но чем поможет ремонт, если нет оборудования. Ну дали аппарат для наркоза за девять, что ли, миллионов, но как он поможет при тяжелой операции?

С приходом новой начальницы завели свиней, огороды появились. Но ведь это больница, а не огромный лагерь. Летом такой зловонный запах со свинарника идет. С другой стороны, в столовой стали появляться помидоры, огурцы, другие овощи, все свое. Салаты стали делать, пусть дают две ложки, но, когда у тебя еда пустая, даже немного витаминов — это плюс.

Что ответили в колонии

По словам начальника колонии, туберкулезно-легочное отделение оборудовано вентиляцией, ревизию вентиляции делают каждый квартал, для санитаров оборудованы душевые.

Носители гепатита по приказу Минсоцразвития РФ не допускаются к работам, для которых обязательны предварительные и периодические медосмотры. Юлия Морозова утверждает, что в столовой осужденные с диагнозом «гепатит» не работают.

Востров — про телефоны: «Их продают не маленькие „звезды“»

— Некоторые сотрудники [колонии] продают на зоне телефоны, причем это не «маленькие звезды» [младшие сотрудники], а «большие» — капитан, майор. У меня свой был.

В один прекрасный момент я снял руку с пульса, и все закончилось. Меня спалили с телефонами, сразу с корпуса убрали [уволили из медицинского персонала], дали 15 суток ШИЗО [штрафной изолятор]. Вот так. Многие ребята пробовали на мое место попасть, должность-то хорошая. Но после моего ухода уволились хирург, анестезиолог, две медсестры, а через месяц я уже освободился.

Что ответили в колонии

Начальник колонии Юлия Морозова утверждает, что информация о мобильных телефонах не соответствует действительности. По ее словам, в колонии есть восемь телефонных аппаратов для «поддержания социально полезных связей с родственниками осужденных». Заключенные могут звонить ежедневно, но разговор не может быть дольше 15 минут.