На границе жизни и смерти

16 октября профессиональный праздник отмечают анестезиологи Во время операции, пока хирурги возвращают здоровье больному, в руках анестезиолога не только крепкий сон пациента, но и все функции его организма. Он – единственный, кто держит связь с жизнью в этот момент.

Анестезиолог-реаниматолог горбольницы № 2 им. Пирогова Полина Мишакова на интервью пришла прямо с суточного дежурства. Уставшая, в маске. Ей бы выспаться. Говорит, пациенты сегодня беспокойные были.

— Полина Николаевна, почему именно анестезиология? Такая высокая степень персональной ответственности.

— Когда встал вопрос о выборе профессии, четкое представление у меня было только о работе врачей и учителей. Остальное, вроде бухучета, экономики, казалось чем-то абстрактным. Проучившись две недели в политехе, я поняла, что это не мое. Взяла год на подготовку и поступила в медицинский. Специальность анестезиолога-реаниматолога заинтересовала меня на практике. Чтобы увидеть ее изнутри, на пятом курсе я устроилась санитаркой в скорую. Некоторые мои коллеги уже в первые месяцы ушли, не смогли работать из-за психологического напряжения.

— Анестезиолог – это человек, который своими руками создает критические состояния, для того чтобы операция была возможна.

— Анестезиолог занимается защитой пациента во время хирургических вмешательств. Общая анестезия сопровождается выключением сознания и часто – остановкой дыхания, которое на время тормозят мышечные релаксанты. Это нужно хирургам, чтобы пациент был расслаблен. Мы, можно сказать, дышим за пациента с помощью искусственной вентиляции легких. Риски, конечно, всегда есть. Их оцениваешь во время осмотра больного перед операцией. По сумме факторов подбирается доза препарата.

— Может ли пациент внезапно проснуться во время операции?

— Раньше такое случалось. И не по ошибке анестезиолога, а из-за эффекта от того или иного препарата. Анестезия – многокомпонентная процедура. Одни препараты угнетают сознание, другие – снимают боль, третьи – расслабляют мышцы. На каждый вид деятельности организма нужен свой медикамент. Сейчас мы можем контролировать жизненные показатели по мониторам и, если необходимо, корректируем дозу. Задача анестезиолога – находить решения в нестандартных ситуациях, поэтому нужно многое знать из других областей медицины, в том числе хирургии.

— Риск, страх, кровь, боль, анестезия, операция – это слова одного смыслового ряда, вызывающие тревогу. Как вы успокаиваете пациентов?

— Любой пациент боится операции. Боится боли. Неизвестности. Смерти. Это нормально. Важно установить с ним доверительный контакт. Анестезиолог заходит в операционную раньше хирургов-травматологов, а уходит позже. Все это время он рядом с больным.

Плановым пациентам за сутки до операции мы объясняем, что будет происходить в операционной. Говорим, как он заснет, как мы наденем кислородную маску. При общей анестезии она используется почти всегда – это нужно для того, чтобы насытить ткани кислородом. Если человек нервничает – ему сделают успокоительный укол.

С экстренными больными сложнее, тут счет может идти на минуты. Прежде всего, мы должны стабилизировать жизненно важные функции кровообращения, дыхания. От доставки кислорода к тканям зависит жизнедеятельность организма. Но у нас положено так: в любой экстренной ситуации веди себя как в плановой. Не паникуй, не психуй, включи голову и понимай, что нужно сделать.

Полина Мишакова:

Смерть пациента всегда угнетает, заставляет копаться в себе. Но эмоции не должны брать верх, иначе ты просто не сможешь работать дальше и помогать другим – выгоришь. Это тонкая грань между участием и хладнокровием

— Большая нагрузка у вас?

— Анестезиолог работает с пациентами из разных отделений. У нас в больнице два терапевтических, эндокринологическое, нейрохирургическое, травматология – пациентов масса. С пневмониями с выраженной дыхательной недостаточностью, диабетом с нарушением сознания, сердечной недостаточностью, пострадавшие в авариях. Есть операционные плановые и экстренные. Врачей перебрасывают с одних на другие, чтобы не теряли квалификацию.

— Вы работали и заведующей отделением анестезии и реанимации?

— Да, помогала молодым докторам.

— Помните своих пациентов, операции?

— Мне больше запоминаются тяжелые реанимационные больные. Когда они идут на поправку, испытываешь удовлетворение. Значит, ты и коллеги работали не зря. За 16-лет-нюю практику операций не сосчитать – их сотни. Но хорошо помню самую долгую – она длилась 6 или 7 часов. Я тогда работала в первой горбольнице в Рыбинске. Пациенту удаляли опухоль на поджелудочной железе, привлекали ярославских специалистов. Это было красиво.

В начале нулевых еще застала отголоски криминальных разборок. Каждое дежурство – по одному-два ножевых ранения. Если было затишье, мы даже напрягались. Однажды привезли молодого паренька. Грудная клетка и лицо распилены бензопилой. Я человек хладнокровный, но тут еле справилась с собой. К счастью, сердце и легкие у парня оказались не задеты, поэтому закончилось все благополучно.

— Но ведь были и печальные исходы?

— Смерть пациента всегда угнетает, заставляет копаться в себе. Но эмоции не должны брать верх, иначе ты просто не сможешь работать дальше и помогать другим – выгоришь. Это тонкая грань между участием и хладнокровием.

— А если понимаете, что шансы на жизнь малы? Больно видеть, как человек угасает?

— Если человек цепляется за жизнь и хочет продлить свои дни, надежды не надо жалеть. У меня не поворачивается язык сказать: вам осталось недолго. Тяжелее общаться с родственниками. Быть сочувствующим и при этом спокойным – сложно. Особенно, когда речь идет о детях. Вот тут боль пропускаешь через себя. В прошлом году мы почти сутки боролись за жизнь ребенка, выпавшего из окна. Провели операцию, но помочь не смогли.

— В этом году медиков на прочность проверяет еще и ковид…

— Это опыт для всех. Устали, но привыкли. Непредсказуемая болячка, конечно. Держит врачей в тонусе и… творческом поиске, заставляет читать, изучать новое. Протекает совершенно по-разному. У кого-то даже температуры нет и пневмонии. У других – есть в полном объеме. Если иммунитет гиперактивный, ковид может привести к необратимым последствиям. Тот, у кого он спокойный, может и не заметить, что переболел. В реанимацию – у нас она вынесена в отдельный корпус – попадают пациенты, которые не могут дышать самостоятельно. Если здоровому человеку для жизни вполне хватает 21% кислорода в воздухе, то для таких больных приходится увеличивать содержание кислорода до 80%. Причем некоторым кислородная поддержка нужна уже при 30-процентном поражении легких. А кому-то не нужна и при 90%.

— Часто ли вам говорят «спасибо»?

— Бывает, но не часто. Пациенты в реанимации не помнят или смутно помнят происходящее, к тому же видят меня в защитном костюме и маске. С их родственниками с марта и по сей день мы общаемся только по телефону – в больнице карантин. Это еще нескоро закончится. Непростое время, но держимся. Когда видишь, как человек идет на поправку, а потом уходит домой на своих ногах, это лучшая благодарность. И о своем выборе я ни разу не пожалела.