«Мучились, но выживали…» Вышла книга Александра Архангельского о Китае ХХ века

Биографические свидетельства героини новой книги тележурналиста и писателя охватывают историю Китая прошлого века от «культурной революции» до реформ Ден Сяопина Анна Берсенева Книжная серия Александра Архангельского «Счастливая жизнь» посвящена тем людям, чьи биографические истории имеют отношение к историческим событиям ХХ века. Героиня новой книги ««Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой» (М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной. 2022) выглядит в этом смысле необычно. И не вследствие необычности своего происхождения, хотя обычным его не назовешь: она - дочь одного из основателей Коммунистической партии Китая Ли Лисаня и русской дворянки. Но главное все же состоит не в этом. В отличие от героев предыдущих книг этой серии, великого социолога Теодора Шанина и великого слависта Жоржа Нива, Инна Ли более всего интересна не личными свершениями (она университетский преподаватель, но не основатель научной школы и не уникальный специалист), а тем, что стала приметливым свидетелем событий, вследствие которых Китай превратился в крупнейшего участника мировой политической и экономической жизни. Как это происходило? Как эта огромная страна скатилась в «культурную революцию», а потом стремительно выбралась из-под ее обломков и провела реформы? Для большинства российских читателей - абсолютная загадка. В рассказе же Инны Ли эта история предстает едва ли не обыденной. Может быть, потому что она рассказывает о событиях, свидетельницей и участницей которых была, понятным не-китайцу образом, а при этом сама понимает их изнутри китайского мироощущения. «Вообще, китайская культура очень закрытая, чужаков здесь не любят, - замечает автор. - В Китае по-прежнему существует четкая внутренняя иерархия, которой, может быть, нет уже в России. Если твои родители вписаны в историю, тебя помещают в верхние слои элиты и придают какой-то общественный статус, о котором не позволяют забыть. Поэтому, во-первых, я знаю, кто я. С другой стороны, я понимаю, что это ответственность, у меня нет права опозориться. И я обязана напоминать людям о том, что был такой человек, мой отец, Ли Лисань. И рассказывать о нем как о человеке, а не просто как о политическом деятеле». Она и рассказывает. Но рассказ об отце, о матери, о сестре, а потом о муже и детях каким-то очень естественным образом становится рассказом об истории Китая в ХХ веке. Например, о том, как воплощалась в самую что ни на есть повседневную жизнь идея, возникшая в начале «культурной революции» в голове Мао Цзэдуна: «Несчастные воробьи были обвинены в том, что уничтожают зерно, которого не хватает людям. И чтобы китайцам было что есть, надо уничтожить воробьев. Весь город с утра поднялся и вышел на улицы в составе организованных отрядов избивать воробьев. Кто-то их шугал снизу: палками, огромными шестами сгоняли с деревьев и крыш — Пекин был в основном одноэтажный. Воробьи мельтешили в воздухе, а как только пытались присесть, все начинали стучать в ведра, кастрюли, сковородки, вращали трещотки. В конце концов воробьи падали обессиленными и умирали. Садистская идея. Потом воробьев реабилитировали, но было поздно». «Культурную революцию», начавшуюся в 1966 году, Инна Ли вообще знает не понаслышке: после ареста и смерти отца, она, как и мать, и сестра были посажены в тюрьму, а потом отправлены в деревню на принудительный труд, который считался основой перевоспитания. Инна вспоминает, как хунвэйбины - бунтари, новые герои дня - начали вмешиваться буквально во все сферы жизни. Студенты стали надевать на профессоров бумажные колпаки и водить по кампусу, чтобы те покаялись в своей буржуазности. Напротив окна дома, в котором жила семья Ли Лисаня, уже объявленного ревизионистом, установили громкоговоритель, из которого громко требовали, чтобы его дочь признавалась в своих преступлениях и разоблачала родителей. Самих же ее родителей заставили стоять на заполненной людьми площади, повесив им на шею дощечки с обвинениями в их преступлениях против народа. «А вот наш фокстерьерчик Крошка... В одном из дацзыбао напишут, что семья Ли Лисаня полностью обуржуазилась: завела для домашней собачки отдельный матрасик и поит ее молоком! В то время как народ живет впроголодь, экономит на всем. Обвинение грозило папе, да и всем нам такими последствиями, что пришлось вывезти Крошку и оставить возле дороги, чтобы ее кто-нибудь подобрал. Как мы рыдали...» И подобное происходило повсеместно, ни один социальный слой этого не избежал. Правда, при всем ужасе происходящего, «в отличие от ГУЛАГа в китайских тюрьмах времен “культурной революции” большая часть людей выживала. Мучилась, страдала, но выживала. И тюремщики внимательно следили, чтобы ничего не произошло». И закончилось все это через три года так же внезапно, как началось. Но и этих лет хватило с лихвой. «Нужно понимать, до какой степени убожества нас довели плановой экономикой, “культурной революцией”, кампаниями и экспериментами. Карточная система, включая хлопчатобумажные ткани, трикотаж, носки», - вспоминает Инна Ли. Отзвуки «культурки» еще долго слышались повсюду. «Пошла в парикмахерскую, куда ходила до “культурной революции”, к прекрасному шанхайскому мастеру, который отлично делал укладку. Увидев меня, он так обрадовался! Расспросил о жизни; о тюрьме я ему не сказала, только о деревне, он посочувствовал. Но укладку делать отказался: — Нам разрешается ее делать, только если есть рекомендательное письмо, что это нужно или для выезда за границу, в командировку, или для выступления в театральных постановках. — Но у меня свадьба! — Я феном пройдусь, волосы немножечко подниму. На большее просто не имею права». С такими же яркими подробностями Инна Ли рассказывает, что происходило после того, как в 1980-е годы Дэн Сяопин сказал своим соотечественникам «обогащайтесь!». При всем внешнем сходстве с советской перестройкой невозможно не замечать качественного отличия от нее китайских реформ. «Китайский крестьянин всегда был прагматичен, да и культ богатства существовал веками. Народ зашевелился, люди бросились зарабатывать. Мы, интеллигенция, конечно, очнулись последними. Были молодые ребята, которых со школьной скамьи отправили в деревню, на нашу китайскую целину: они после “культурки” вернулись в Пекин, без высшего образования, без ремесленных навыков. Ничего не оставалось, как пуститься в бизнес. <…> Китайцы прагматичней русских. Для них идеологические формулировки не так важны, как приемлемый уровень жизни; хоть горшком назови, только в печь не сажай — даже странно, что эта пословица родилась в России, а не в Китае. В понятие “китайской специфики” можно вложить все что угодно, она готова принять все, что работает». Инна Ли испытала «культурную революцию» на себе, поэтому ценность представляют и наблюдения ее, и выводы об этом явлении и его последствиях. А поскольку она провела немалую часть своей жизни в СССР и России - и в ранней юности, и в зрелые годы, пришедшиеся на перестройку, - эти выводы приобретают оптику, подходящую не только для Китая. «Я считаю, что реформы стали возможны благодаря “культурке”, потому что она сломала все прежнее. И архаический менталитет, и партийные структуры, и привычные идеологические скрепы, расчистила почву для любых перемен. Для любых, в любую сторону — и хорошую, и плохую. Правда, начиная с 1990-х годов у нас стали спускать на тормозах все обсуждения “культурной революции”. Мне кажется, это привело к тому, что растет поколение, которое создает новый миф о 1950–1960-х годах, само себе рассказывает сказку о том, что это было царство справедливости, не было богатых, бедных, социального неравенства, всё не как сейчас. Самые радикальные в сетях постоянно призывают решать все проблемы с помощью второй “культурной революции”. Это очень страшно». А книга - совсем не страшная, несмотря на то, что в ней описана жизнь, большая часть которой прошла в тисках, идеологических и бытовых. Как удалось Инне Ли сохранить при этом спокойствие и здравый смысл, трудно объяснить. Но именно здравым смыслом веет от ее воспоминаний.