Выучивая или проживая одну и ту же историю, граждане России словно живут в разных странах, с разной памятью и разной историей. Намеренное искажение исторической правды – давнее и проверенное оружие авторитарных режимов. Россия здесь не исключение, скорее наоборот – пример для подражания. Сегодня на наших глазах российская пропаганда переписывает историю страны, выпячивая одни ее события, и намеренно «забывая» другие. Но самое печальное состоит в том, что диаметрально разное толкование истории собственной страны все чаще встречается на самом глубинном общественном уровне – в российских семьях. Этой серьезнейшей проблеме посвятили свою редакционную колонку журналисты популярного канала «Вечерний телеграмъ». Вот, что они пишут: «Год назад случилось быть свидетелем одной научной дискуссии среди молодых антропологов — обсуждалась работа, посвященная пониманию молодежью Республики Коми сталинских репрессий. Исследование проводилось в том самом месте, где в 1920-1950-х годах создавались множественные лагеря и спецпоселения ГУЛАГа. До сих пор в этом регионе проживает огромное количество потомков как палачей, так и их жертв. Самым неожиданным и, пожалуй, самым страшным выводом в работе было то, что за малым исключением никто из опрошенных молодых людей не был готов говорить об этом тяжелом периоде их родного края и семьи. Точнее даже — не хотел об этом говорить. И совершенно не имело значения, кем именно были родственники — репрессированными или репрессирующими. При этом в тех немногочисленных интервью, которые удалось собрать исследовательнице, почти все опрошенные через два-три предложения начинали говорить о победе в Великой Отечественной войне. Каким-то удивительным образом в сознании самых разных людей тема репрессий на подсознательном уровне перекрывается темой победы над фашизмом. Хотя, казалось бы, это совершенно разные нарративы. Оказывается, помнить о жертвах и страданиях гораздо сложнее, чем о героях и о победе. Даже если речь идет о памяти, которая передается (должна передаваться) как живое свидетельство от одного члена семьи другому, а не об истории — как унифицированном государством понимании хода событий. У одного из членов нашей редакции семья отца была репрессирована: дед расстрелян, а бабушка с семерыми детьми как члены семьи врага народа высланы в казахстанские степи. Чудом выжившие дети как один с большим сочувствием относились к Сталину — оправдание его политики, видимо, помогало им справиться с окружающим давлением и осуждением. В истории отца не было ни голодоморов, ни массовых расстрелов. Мать же, родители которой пережили голод в 1930-х, наоборот, живо помнила их рассказы об изъятии продовольствия, о страхе и бессилии перед законом о семи колосках. Для нее репрессии были не «мифом», созданным врагами советского государства, но реальностью, в которой жили и росли ее современники. И эта парадоксальная двойственность реальностей в российском обществе по-новому стала раскрываться после 24 февраля. Сколько мы сегодня знаем примеров, называемых «конфликтами поколений», когда в одной семье по-разному оцениваются происходящее события. Выучивая ли, проживая ли одну и ту же историю, люди в России как будто живут в разных странах, с разной памятью и разной историей. Парадокс в том, что эти разные «страны» совпадают в территориальных границах одного государства (с погрешностью в «крымском вопросе»)…»
