Историк искусства Андрей Сарабьянов: «Филонов сложный художник, его нужно объяснять»

В России прошла премьера документального фильма об одном из самых загадочных русских художников.

Павел Филонов — автор, почти неизвестный широкому зрителю. Причина тому — необычное творчество художника: странные картины, уходящие то в гротеск, то в абстракцию и требующие глубокого погружения в филоновскую вселенную. Свою роль сыграли и особенности личности автора: он был резким, нелюдимым, фанатичным в своих взглядах. Эти аспекты раскрывает новая документальная лента «Филонов» (режиссер — Никита Снегов). «Культура» побеседовала с одним из экспертов, принявших участие в съемках картины, Андреем Сарабьяновым, историком искусства и исследователем живописи русского авангарда, о сущности аналитического искусства Филонова, о его интересе к науке и мечте о собственном музее.

— Чем, на ваш взгляд, Филонов отличался от художников своего времени, прежде всего, представителей русского авангарда?

— С одной стороны, существовала школа Филонова — у него были ученики. С другой, он всегда жил и творил абсолютно независимо от современников. В начале своего творчества, в 1910-е, работал в духе кубофутуризма, прошел все стадии, но затем выбрал собственный путь. Его творчество не вписывается в рамки художественных течений — вроде супрематизма Малевича, лучизма Ларионова или абстракций Кандинского, Родченко, Степановой, Поповой, Розановой. Его действительно не с кем сравнить. Творчество Филонова в своей основе было довольно рациональным, и это сделало его непохожим на других авторов. В 1920-е годы, подводя предварительные итоги своего творчества, он говорил, что для него важны два понятия — «глаз видящий» и «глаз знающий». Под «глазом видящим» он, наверное, понимал то, что видел вокруг себя — в частности, разнообразные «измы» раннего авангарда. А «глаз знающий» — это, очевидно, выбранный им путь.

— Вы коснулись школы Филонова. Каким он был наставником? Известно, что Репин, например, не «ломал» своих учеников и позволял каждому проявить свою индивидуальность.

— Школа Филонова возникла в 1920-е, когда он был уже сложившимся художником, абсолютно несгибаемым. Он участвовал в диспутах, пропагандировал аналитическое искусство, и вокруг него постепенно образовался круг учеников. Некоторые стали верными последователями его метода. Для других аналитическое искусство, напротив, в итоге оказалось неприемлемым: они не могли, как Филонов, писать большие картины маленькой колонковой кисточкой, кропотливо работая над каждым кусочком холста. Поэтому состав учеников постепенно менялся. Мне кажется, Филонов был довольно строгим наставником. Он не позволял ученикам самовыражаться: предпочитал, чтобы они работали в той же манере, что и он сам. Но при этом помогал им с продвижением. Например, в 1927 году он получил заказ на оформление издания финского эпоса «Калевала» и отдал его своим ученикам — в то время их объединение называлось «Мастера аналитического искусства». В итоге получилось прекрасное издание, причем, сам Филонов в работе не участвовал.

Или другой пример: в 1927 году футурист Игорь Терентьев поставил в театре Дома печати гоголевского «Ревизора». Костюмы с декорациями были исполнены учениками Филонова — правда, мастер сам руководил творческим процессом.

— Как сложилась судьба его учеников?

— К сожалению, в их группе произошел раскол, и большая часть учеников ушли от Филонова. Некоторые в итоге сделали успешную карьеру. Например, художник-график Евгений Кацман, ставший реалистом и писавший портреты вождей. Впрочем, были и те, кто продолжал работать в манере Филонова до конца своих дней — вплоть до 60-х. Самого мастера к тому времени уже давно не было в живых.

— В чем заключаются принципы аналитического искусства и прослеживаются ли они в работах современных авторов?

— Мне кажется, с уходом Филонова и его учеников эти принципы стали частью истории искусства. Вообще их можно трактовать достаточно широко: например, причислить к аналитическому искусству любую кропотливо сделанную живопись — не спонтанную, написанную широкой кистью, а более продуманную, многослойную, которую еще можно назвать «сделанной». В целом, аналитическое искусство существовало и до Филонова: «сделанную» живопись можно обнаружить в XVII-XVIII веках, когда художники писали картины многослойно, перемежая слои масла лаком. Так что аналитическое искусство — широкий термин. Однако его принципы были изложены именно Филоновым. В 1920-е он опубликовал манифест «Сделанные картины» и тогда же окончательно сформулировал еще одно понятие, относящееся к своей живописи — «Мировый расцвет». Цветы Мирового расцвета стали его любимым сюжетом в 20-е годы. Это были даже не цветы, а, скорее, изображения неких растений, представлявшиеся художнику живой картиной. По мнению Филонова, картина растет на холсте, как дерево, как цветок, занимая все больше пространства — что ассоциировалось у него с жизненным ростом, который мы наблюдаем в природе. Каждая картина из серии «Мировый расцвет» была для художника неким организмом, растущим с его помощью и превращающимся в символ окружающего мира, природы, устройства жизни.

— Филонов был далек от принципов реалистической живописи, но все равно оставался в рамках фигуратива. Что нового, на ваш взгляд, он смог в него привнести?

— Филонов учился в разных студиях, посещал Академию художеств, так получил нерегулярное, но довольно неплохое образование. Особенно его интересовала анатомия человеческого тела, которую он знал блестяще. Это хорошо видно в его ранних дореволюционных работах. Так что, можно сказать, он привнес в фигуративное искусство элемент анатомичности. С другой стороны, его работы 1920-х годов уже были абсолютно беспредметными: в то время он писал свои многочисленные «формулы» — «Формулу петроградского пролетариата», «Формулу революции», «Формулу Вселенной». В этих огромных «сделанных» картинах, написанных тоненькой кисточкой, он уходит от фигуративности к беспредметности. Хотя во второй половине 20-х он все же писал реалистические портреты жены, родственников и даже изображал работниц, пытаясь соответствовать заказу, спущенному «сверху». Но я не могу назвать эти произведения удачными: они выглядят несколько искусственно.

— Многие считают, что Филонова был художником мрачного, трагического мировоззрения. Насколько это справедливо?

— На первый взгляд его картины действительно могут показаться мрачными — особенно с точки зрения сюжета: например, такие ранние работы, как «Восток и Запад», «Запад и Восток». Он часто изображал страшных пугающих персонажей. Это могло быть продиктовано впечатлениями от поездки в Европу: в 1912 году он полгода путешествовал по европейским странам, исходил их пешком и видел статуи на готических соборах, производившие довольно мрачное впечатление. Все это он перенес потом на картины. И все же если абстрагироваться от сюжетной стороны и обратиться к технике Филонова, его колориту, вы увидите радостное, красочное искусство. Нужно просто преодолеть внешнюю мрачность, разбить скорлупу, и перед вами предстанет потрясающе красивая живопись, созданная в уникальной технике, при помощи маленькой колонковой кисти, и отражающая красоту мировоззрения художника.

— Филонова привлекала не только анатомия — насколько я знаю, он в целом проявлял интерес к науке.

— Это действительно так, хотя ученым он, конечно, не был. Его интересовала анатомия, строение человеческого тела, процессы, происходившие на внутриклеточном уровне — поэтому он даже изображал полуразложившиеся тела. То есть его привлекала физиология, внутренние процессы. При этом сам он был художником-экспериментатором: современники отмечали его феноменальные физические способности. Например, мог на некоторое время «отключить» слух и ничего не слышать, а потом слух к нему возвращался. Или, как вспоминали ученики, мог долго смотреть на солнце. У него были необыкновенные физические данные, и, возможно, поэтому его тянуло в науку, в биологию. Он бы мог стать биологом, исследователем, врачом, но выбрал изобразительное искусство, хотя сохранил интерес к практической науке.

— Он в целом, насколько помню, обладал невероятной физической силой и выносливостью.

— Это правда. Кроме того, он был аскетом и писал в своих дневниках, что его еда — это чай и хлеб, хлеб и чай. Подобным образом он питался практически всю жизнь, поскольку зарабатывал чрезвычайно мало: картин своих не продавал, а от пенсии, как ни странно, отказался. Именно этот аскетизм и стал причиной того, что Филонов умер от голода в самом начале блокады Ленинграда — одним из первых.

— Он не продавал картины, поскольку мечтал о собственном музее. Но понимал ли, что это неосуществимо? Или испытывал на этот счет какие-то иллюзии?

— Я думаю, он жил в своих идеальных сферах и вряд ли обращал внимание на то, что происходило на бренной земле. Как известно, он завещал все свои картины петроградскому пролетариату. Что конкретно он вкладывал в это понятие, я не представляю — вероятно, он и сам не знал. И все же на его долю выпало немало страданий. В 1929 году Филонову поступило предложение о персональной выставке в Русском музее. Ее сформировали, повесили картины и потом в течение полугода, а, может, и больше ее не открывали и не пускали зрителей. Точнее, отдельные показы все-таки были: привозили рабочих, которые говорили, что подобное искусство им не нужно. А сам Филонов, как и его ученики, попасть в залы не могли — не говоря уже о зрителях. В итоге выставка закрылась, так и не открывшись. Можно только представить, что происходило в душе художника.

— Как вы думаете, в других — более благоприятных — исторических обстоятельствах Филонов мог рассчитывать на внимание широкого зрителя?

— Я уверен, что массового признания у него бы никогда не было. Можно вспомнить потрясающую выставку Филонова в Париже, которая, увы, так и не стала громким событием. Зрители на ее не ходили, поскольку им никто не объяснил, в чем заключается феномен художника. Так что для Европы Филонов остался неоткрытым и непонятым. Русский музей, где хранится 90 процентов его работ, делал передвижные выставки по России, но большинство из них оказались не очень успешными — зрителей пришло немного. Филонов все-таки сложный художник, его нужно объяснять. Если ты сразу не почувствовал к нему внутреннего тяготения, нужно напрячь все силы и попытаться его понять и полюбить. Причем, понять — в первую очередь.

— В его работах много христианских сюжетов, но можно ли считать его ортодоксальным художником или он вплетал библейские образы в свою собственную мифологию?

— Он точно не был ортодоксом, хотя в юные годы, после окончания живописно-малярных мастерских побывал паломником в Иерусалиме и в Новом Афоне на Кавказе. Так что христианином он явно был — по крайней мере, в первой половине жизни, однако в зрелые годы о своей вере не заявлял. При этом в его работах — особенно в первой половине творчества — можно увидеть множество христианских символов. Он часто изображал рыбу, которая, как известно, является символом Христа: греческое слово «ихтис» («рыба») — акроним имени Иисуса Христа, состоящий из начальных букв слов «Иисус Христос Божий Сын Спаситель». Кроме того, в ранних работах Филонова часто используются христианские сюжеты. Например, «Крестьянская семья» — это Святое семейство, отдыхающее во время бегства в Египет. Кстати, в ранние годы он подрабатывал тем, что писал иконы. В одном частном собрании есть написанный им образ Святой Екатерины, выполненный во вполне ортодоксальной манере. И все же Филонов не был церковным художником: он во всем оставался обособленным — и в жизни, и в творчестве.

Фотографии: Сергей Пяткаов / РИАН; на анонсе кадр из фильма "Филонов".