Грехопадение в «Плейбое». Хью Хефнер как зеркало сексуальной революции
С Хью Хефнером я потерпел два поражения. Провалил интервью. И проиграл ему бутылку – ни за что. Какое из них обидней, судите сами. Горечь этих двух поражений жжет меня уже 36 лет.
А ведь так хорошо начиналось.
Все произошло на его территории – в знаменитом чикагском особняке «Плейбоя» - после полуночи. Очень похоже на сказочный сюжет. Впрочем, вся та моя американская поездка была собранием таких сюжетов. Нью-Йорк – Вашингтон – Атланта – Оксфорд и Меридиан (штат Миссисипи) - Новый Орлеан – Чикаго – Нью-Йорк. 1971 год. Представить, что я окажусь в Америке, и не только вычерчу этот маршрут, но и все задания и темы изберу себе сам, было абсолютно немыслимо.
Чудо чудное свершилось случайно. Поначалу мы его даже не узнали в лицо.
Шла весна, повторюсь, 1971 года. В один прекрасный день главный редактор «Комсомольской правды» Борис Панкин вернулся в редакцию чернее тучи. Откуда в ту пору редактор мог вернуться чернее тучи? Из ЦК, конечно. В Агитпропе устроили выволочку всему корпусу редакторов, и было за что! В США поднялась волна протестов против Вьетнамской войны. Это исторический поворот, - ударили в колокола на Старой площади, наш идеологический антипод и потенциальный противник терпит поражение от собственного народа, а вся советская пресса дружно проглядела это.
– Редактора иностранного отдела – в кабинет Главного!
Но Павел Михалев, мой тогдашний редактор, оказался не так прост. Он решительно не принял вины за исторический просмотр. Это кто – литсотрудники из Москвы с шестого этажа улицы «Правды» не разглядели девятый вал на той стороне океана? У нас же там аккредитован «собственный корреспондент», и он не передал в редакцию ни строчки. За два года, что он занимает корпункт в Нью-Йорке, от него не пришло ни одной заметки. Чем он там вообще занимается, и кто его туда послал? Это был риторический вопрос, ответ на который участники разговора знали доподлинно. Но Главный ухватил главное. Он тут же отзвонил в Агитпроп. Показно покаявшись для проформы, он подтвердил, что история нам не простит, если мы упустим такой момент. Посетовал на специфичность «собкора», который вроде есть, но которого на самом деле нет, и предложил выход: надо срочно послать на место действия специального корреспондента «Комсомолки». Запускайте документы! – был энтузиастический ответ.
Документы в инстанцию были тотчас запущены – на меня. И согласие пришло – не прошло и полугода. Когда та весенняя волна давно спала и все о ней забыли. То есть именно полгода и прошло. На дворе уже была осень, мир кипел другими страстями, Агитпроп громыхал другими командами, но «Решение» на командировку в Америку – вот оно, в конверте со всеми грифами. Надо лететь! А кто против?
Чудо явилось в несколько абсурдистском антураже, по-другому в соцреализме и не бывало, ну и что с того!
На этом мое фантастическое везение не закончилось.
Как ни странно, «наш нью-йоркский собкор» оказался не полностью фантомом. Материализовавшийся в аэропорту вальяжный парниша с румяным лицом спросил о моих планах и, едва дослушав, сообщил, что мы поедем на корпунктовской машине, ее он как раз сегодня забрал из ремонта. Мы? Я пригорюнился, подобное партнерство не входило в мои планы.
Спасение пришло неожиданно. На пути из Нью-Йорка в Вашингтон свежеотремонтированный автомобиль вышел из строя дважды. Когда вскоре после Вашингтона он заглох в третий раз, я с облегчением выдохнул: «Извини, старик, я не могу провести всю командировку в американском автосервисе». «В Инстанции нас не поймут», – добавил я цинично. И был таков.
Имя ближайшего населенного пункта оказалось Петербург. Но даже если бы я не понял, что это говорящее имя – знак свыше, то, что произошло дальше, невозможно трактовать иначе.
Переночевав в «родном» городе, утром я подошел к гостиничной стойке, чтобы расплатиться. Рука автоматически вытащила какой-то советский значок (была у нас такая манера – мол, мир и дружба! – оставлять всякую ерунду на память, своеобразная форма комплекса неполноценности), и, к счастью, не успел. На столе перед гостиничным дежурным лежала свежая газета с аршинным заголовком: «Скандал в Лондоне. 105 советских шпионов выдворены из Великобритании». Меня прошиб пот.
В общем, в тот раз мне был предписан свободный полет. Если бы не он, я бы никогда не узнал, какая это открытая страна – Америка, и как легко в ней работать журналистам.
Никто и нигде меня не ждал, но, прибыв в новый город, я прямо из аэропорта просил такси доставить меня в редакцию местной газеты, где меня встречали самым радушным образом. Никто не спрашивал, что за газета «Комсомольская правда», мало кто вообще знал, что она существует, но я был коллега, которому нужна была профессиональная помощь, и я получал ее в полном объеме. Введение в местный антураж, консультация на любую тему, интересные имена, кандидаты на интервью, их телефоны… А дальше еще интересней. Телефоны отзывчивы, политики любого ранга заинтересованы в паблисити.
Атланта – «столица Нового Юга» - явила мне черно-белый спектр Америки в лицах и наяву. От «черных пантер», которые пустили меня в свой бункер, до респектабельных черных политиков Эндрю Янга и Джулиана Бонда на одном фланге и до губернатора-расиста Лестера Мэддокса на другом, и даже таких и вовсе экзотичных персонажей, как Имперский маг Национальных рыцарей куклуксклана и Великий дракон Джоджии. Два последних героя явились ко мне в гостиницу на интервью сами – чего же боле! В Новом Орлеане на мой звонок немедленно откликнулся прокурор Джим Гаррисон – знаменитый разоблачитель заговора, убившего Джона Кеннеди. Не могу сказать, что он убедил меня в своей правоте. Но согласитесь, это все персоны интересные, и их доступность кружила мне голову.
В Чикаго я сделал стойку на Хью Хефнера. Повод был неожиданный. Первое, что я увидел в аэропорту по прилете 13 октября 1971 года, было объявление: «Макбет. Трагедия. Премьера. Безжалостный и амбициозный шотландский лорд захватывает трон с помощью предательницы-жены и трио ведьм. Режиссер Роман Полански. Сценаристы – Уильм Шекспир (пьеса) и Роман Полански. Звезды: Джон Финч, Франческа Анис, Мартин Шоу…»
Земля рождает пузыри, как влага.
Они – такие. Где они? Исчезли.
Ведьмы были страсть как хороши. Настолько, что позже стали хитом на праздновании очередного дня рождения Хью Хефнера. Роман Полански прислал юбиляру клип с цитатой из своего фильма. Словно вылезшие из могилы – какой замечательный контраст живым девушкам «Плейбоя», три отвратительные фурии, приплясывая вокруг котла с кипящим варевом, бормотали свою рецептуру. «Жаба, в трещине камней пухнувшая тридцать дней, а потом спина змеи без хвоста и чешуи, песья мокрая ноздря с мордою нетопыря…» Как вдруг заклинания сменила заздравная юбиляру «Happy birthday to Hefner, Happy birthday to Hew». Присутствующие покатились со смеху.
Но какое отношение имеет «Плейбой» к Макбету? Самое прямое. Продюсером фильма Полански был Хью Хефнер.
На премьере у меня было время сориентироваться. Определив оргцентр тусовки, я подошел к человеку, от которого шел пар, как от хорошей ТЭЦ. Выбор оказался точным. Минуты не прошло, а он уже кричал в трубку: «Хью, передо мной журналист из Москвы, и он хочет интервью. Это фантастическая возможность! В СССР нас еще нет!». «ОК, – турбина развернулась ко мне. – Интервью сегодня. Время Хеф уточнит вечером на приеме. Едем в особняк». И мы поехали.
1340 North State Parkway – один из самых известных адресов в Чикаго. Импозантный четырехэтажный особняк респектабельной кирпичной кладки, обрамленной в серый камень. Построен в начале ХХ века, что для Америки седая старина. Французский архитектор, английский викторианский стиль. Стены должны хранить тени именитых гостей, которых он принимал, включая Тедди Рузвельта и адмирала Пири. На гребне успеха Хефнер купил все это десять лет назад, то есть, в 1960 году. Пресса с придыханием писала о сумме, которую выложил хозяин «Плейбоя». А он добавил еще три раза постольку, чтобы обустроить, достроить, перестроить все по своему вкусу и новому назначению.
Процедура прохода как в пещеру Али-Бабы с поправкой на электронную систему, впрочем, меня это не касалось, я был со своими. Дальше открывались – не всем, не все и не всегда – сто комнат самого разного назначения. Дубовые панели стен, наборные паркеты полов, потолки во фресках из цветов, камины итальянского мрамора. Над одним из них «Обнаженная» Пикассо. А еще Джексон Поллок, Виллем де Кунинг, Франц Клайн…
Фонтаны и даже пещеры... Рассказывают о потайных дверях, раздвижных стенах, тайных ходах. Но, я не могу этого подтвердить - лампы Аладдина у меня не было.
Зато любые другие гаджеты тут были в изобилии. Электронные системы – как на радиостанции. Огромная фонотека джаза и попа с упором на Фрэнка Синатру и Пегги Ли. Особое место в доме занимает кинозал, с экраном, как в настоящем кинотеатре, он спускается с потолка нажатием кнопки. Раз в неделю. И это отработанная процедура, вызывающая ассоциации с придворным ритуалом. Все места заранее расписаны – в зависимости от близости к Хозяину, который появляется последним, непременно в шелковой пижаме, чтобы занять нечто неотличимое от трона.
Особняк «Плейбоя» – пространство многоцелевого назначения. Площадка для съемок «Девушек месяца», место приема рекламодателей и бизнес-партнеров, гостиница для работающих на журнал писателей, художников и фотографов, пятизвездные номера для звездных гостей на правах хозяев. В общем, центр кипучей мировой тусовки, где перебывали все американские селебрити, голливудский небосклон в полном составе.
Где-то в глубине этого вечно роящегося светского улья Хефнер соорудил для себя огромные «личные апартаменты» с несколькими входами, впрочем, всегда закрытыми, и без окон. Их сердцем является нечто, что язык не повернется назвать предметом мебели. Артефакт. Вещь в себе. «Самая большая в мире крутящаяся кровать» – 8,5 футов в диаметре, которая не только вращается на 360 градусов, но еще и наклоняется под разными углами. Тут я вынужден прибегнуть к свидетельству знаменитого журналиста и писателя Тома Вулфа, сам я в святая святых не был допущен. Гигантская крутящаяся кровать явно сакральное сооружение, центральный объект культового поклонения.
А еще, говорят, на верхнем этаже особняка, располагается дортуар – общага, место проживания двух дюжин девушек, сошедших со страниц журнала.
Эта строка сама собой отлилась отдельно, и я ничего не могу с собой поделать. Разбуженное воображение подвело.
Почему-то вспомнилась реплика из «Трое в лодке, не считая собаки». Написав, что его герои заснули крепким сном, «словно семь богатырей», Джером невозмутимо добавил: «Не понимаю, почему семь спящих богатырей трудней разбудить, чем одного». И действительно. Но вот, чтобы разбудить две дюжины спящих красавиц, одним поцелуем точно не обойтись, тут потребуется как минимум двадцать четыре поцелуя. Не так ли?
В запретный град мне ходу не было, и я обходил открытое пространство. Красная гостиная, Голубая. Столовая со столом на 16 персон формального обеда, впрочем, в тот вечер был устроен буфет. Кухня работает 24 часа в сутки, гастрономия на все вкусы. Два или три безотказных бара. Мебель современная – софы, диваны, кресла без счета, все располагает к неге.
О явлении Хозяина возвестила волна приветственного шума. Распахнулись какие-то двери, и Хефнер вышел. Под обе руки его подпирали роскошные глянцевые девушки. Пофланировав какое-то время, он наконец вернул себе свободу рук. Тогда-то и пробил мой час. Хефнер пригласил меня в бар на короткий разговор. «Сейчас мне надо пообщаться с гостями, – сказал он, – а на два часа ночи у меня назначено интервью с корреспондентом английской «Гардиан». Готовы побеседовать втроем?» «ОК». «Тогда, до встречи, а пока – Хефнер сделал широкий жест – здесь вы найдете все напитки мира».
«А вот и не все! – услышал вдруг я собственный въедливый голос. – У меня есть бутылка, такой в вашем баре не найти. Хотите пари?»
До сих пор не пойму, что меня завело. «У советских собственная гордость», наверно. Глупость несусветная.
Однако мое секретное оружие еще надо было доставить в особняк.
«Пожалуйста, – сказал Хефнер великодушно, – вас отвезут туда и обратно».
Во дворе стояли три авто, и трех попыток не понадобится, чтобы угадать, что это были за модели. «Кадиллак», «Роллс-Ройс» и шестидверный «Мерседес». На шестикрылом серафиме я и отправился в свою трехзвездочную гостиницу за сокровенной заначкой. Собираясь в американскую командировку, я запасся разной водкой, но сколько с собой увезешь? А это был уже практически конец пути, так что бутылка была уникальной, ибо последней. Вернувшись в особняк, я гордо выставил драгоценность на стойку бара. Такого сосуда тут действительно не было. Это была «Беловежская».
Колдовской напиток создан для заговора и ворожбы. Роковая настойка, которая в один судьбоносный момент превратит трех деятелей не самого первого масштаба в трех богатырей. Ровно двадцать лет спустя именно на «Беловежской пуще» подорвется Советский Союз.
Хефнер даже не пригубил от моего горького триумфа. «Отдай ее бармену», – сказал он.
В два часа ночи мы снова встретились – на этот раз в библиотеке и втроем, и дальнейшее мне лучше не рассказывать. Это был мой позор. Я не знал, что спрашивать. Спасал корреспондент «Гардиан», он поддерживал разговор, а я занимал чужое место. Ни один ответ Хефнера не мог быть напечатан в моей газете.
Официально возведенный в ранг идеологической контрабанды – наравне с Орвеллом и самиздатом, «Плейбой» был абсолютным табу в Советском Союзе. Таможенники охотились за ним со сладострастным рвением. Для стерильного советского сознания это было точное воплощение запретного плода.
Для нестерильного американского сознания, впрочем, тоже, хотя и совсем по-иному. Эх, яблочко, райское яблочко, адамово яблоко, куда ты котишься?
Перенесемся еще на двадцать лет назад.
В сентябре 1952 года Хефнер написал письмо:
«Дорогой друг!
Как вы видите, мы еще не обзавелись даже собственными бланками, но вы должны услышать эту новость первыми.
Все последнее время… я был занят сверх головы, готовя сделку, которая принесет денег вам и мне.
Stag party - совершенно новый журнал для мужчин – выйдет в свет этой осенью, и это будет редкий бестселлер.
Сейчас его готовит группа выходцев из «Эсквайра», которые предпочли остаться здесь в Чикаго, когда в прошлом году журнал переехал на Восток (редакция «Эсквайра» размещалась в Чикаго, пока не перебазировалась в Нью-Йорк. АП), так что вам легко представить, насколько он будет хорош с содержательной стороны. И в нем будут картинки для мужчин – то есть, журнал будет хитом с самого начала.
А теперь главная новость. В первом номере Stag party появится фото Мэрилин Монро из знаменитого календаря – в цвете! На самом деле, каждый номер Stag party будет содержать изумительное, на всю страницу цветное фото обнаженной девушки – в самых сочных и естественных красках…
Сердечно Ваш,
Хью Хефнер, генеральный менеджер».
Письмо было адресовано 25 крупнейшим распространителям журнальной продукции в США. Довольно наглое письмо. Хефнеру было 26 лет, за душой у него ровным счетом ничего – ни редакции, ни денег. Даже названия «Плейбой» еще не было, а было дурацкое Stag party (Stag – лось, холостяк, party – вечеринка, вместе какая-то «порнокопытная вечеринка»). Но, оказалось, что у него есть идея, и она выстрелит так, что родится самый успешный проект в истории американских медиа.
Развязное письмо издателям, как ни странно, оказалось реалистическим. В нем уже была заявлена формула издания, которая останется неизменной: блестящие полноцветные полнокровные во весь рост женские фигуры плюс качественная либеральная журналистика.
И был анонсирован джек-пот - фото обнаженной Мерилин Монро. Сегодня можно только удивляться, как это другие прошли мимо такого богатства.
В журнале «Тайм» Хефнер натолкнулся на заметку в несколько строк: «Юная леди по имени Мерилин Монро ракетой взлетела в звездное небо кино, снявшись в паре вполне заурядных фильмов, а также в календаре, где она продемонстрировала очень незаурядное тело…» И замечательное обстоятельство: календарь, оказывается, был напечатан в Чикаго. Хью немедля отправился к издателю – даже без звонка. Вышел он от него уже с «контрактом десятилетия» в кармане – и всего-то за 500 долларов. Впрочем, в тот момент это были все его деньги. Так что в Мерилин он вложил буквально все.
Математика этой сделки стоит того, чтобы ее воспроизвести. Три года назад, в 1949 году начинающая актриса снялась у профессионального лос-анджелесского фотографа. Неизвестно, получила ли она за эту съемку что-то или снялась бесплатно. «На мне не было ничего, кроме радиоволн», – скажет она потом в своей неподражаемой манере журналу «Лайф». Фотограф продал всю фотосессию – 3 позы ню, плюс 3 в полуобнаженном виде – чикагскому издателю за 500 долларов, тот скупал подобные съемки впрок. Но когда на экран вышел первый фильм с Монро, он решил, что пора. Производственные расходы вышли еще в 600 долларов. Правда, внимание: этот календарь нельзя было продавать в киосках и рассылать по почте – из-за возможных обвинений в распространении порнографии. Но компании и фирмы могли его покупать для бесплатного дарения своим служащим или клиентам, так что в накладе издатель не остался. А тут еще подвернулась возможность вернуть первоначальный вклад.
В свет Хефнер выпустит «самую сексуальную» ранее не печатавшуюся фотографию, он назовет ее «Золотая греза». «Я просто не знаю, в какую сумму можно оценить эту фотографию», – скажет он потом.
Ни один глянцевый журнал до него не обратил внимания на снимки. Задним числом это кажется невероятным. Хотя… Не покупали же в свое время Ван Гога.
Издатель, однако, был не так прост. Свой календарь он назвал «Мона Мерилин» и предусмотрительно выпустил в двух вариантах. В дополнение к откровенному, специально для тех случаев, когда фирмы – покупатели желали воспользоваться услугами почты, был отпечатан еще прикрытый вариант, где помимо радиоволн модель укутывала сделанная техническими средствами вуаль.
Аналогичный случай, как говаривал незабвенный Швейк, произошел в Ватикане. Нагота фигур на фресках Микеланджело в Сикстинской капелле до такой степени возмущала бдительных кардиналов, что они жаждали уничтожить непристойное произведение, более присущее «для общественных бань и таверн», чем для часовни папы. Победила более умеренная «Кампания Фигового листка», как ее прозвали. «Сотворение Адама», «Страшный суд» не уничтожили, но «срам» прикрыли. Автор переворачивался в гробу, но несколько веков добавленные чужой рукой фиговые листки оберегали паству от порчи нравов. Их смыли лишь в ходе последней реставрации в 1994 году. Борьба с порнографией процесс вечнозеленый.
Первый номер «Плейбоя» разошелся тиражом в 50000 экземпляров, Хефнер на такое и не рассчитывал. Теперь у него были деньги на второй и третий номера, но главное, волна успеха понесла его. Это был практически вертикальный взлет. Что бы ни делал Хефнер до того: рисовал шаржи, писал заметки, занимался распространением прессы, успех обходил его стороной. А тут даже поражения оборачивались победами.
Почта наотрез отказалась доставлять «скабрезный» журнал. Это был удар поддых. Прижатый к стене «Плейбой» подал в суд, обвинив контрагента в нарушении Первой поправки к конституции. Почта против «Плейбоя». «Порнография» против «Свободы слова» – Страшный суд, да и только. Выиграв его, Хефнер не только спас каналы распространения журнала, он поднял «Плейбой» на идейный пьедестал.
В 1956 году «Плейбой» обошел по тиражу своего главного соперника – журнал «Эсквайр». К 1959 году был достигнут заветный миллион экземпляров. Очень приличный тираж – для неприличного издания.
4 июня 1963 года Хефнера арестовали, обвинение то же – в распространении непристойной литературы. Повод – фотосессия «ню» Джейн Мэнсфилд (актриса, певица, Мисс Неглиже, Мисс Кленовый сок, Мисс 4 июля, Мисс Счетчик Гейгера, Мисс все что угодно, кроме Рокфора – она на дух не переносила этот сыр… Главный ответ студии 20th Century Fox на явление Мерилин Монро. И какая умница! Это ей принадлежит выражение: «Леди всегда больше, чем сумма ее деталей, какими бы выдающимися ни были эти детали»). Из процесса вышел пшик, присяжные разошлись во мнениях. Что обернулась потрясающим паблисити для бренда: «Плейбой» победил инквизицию!
В отличие от комнаты присяжных мнение Америки, как мужской, так и женской, по поводу леди в журнале было единодушным – она неотразима. Журнал шел нарасхват. В 1971 году, когда я оказался в особняке «Плейбоя», его месячный тираж равнялся 7 миллионам экземпляров.
Фотографии в журнале становились все совершенней. «Девушек месяца» снимали не просто лучшие фотографы. Журнал выработал свою культуру «ню», свой подход и выбор. Конечно, показать, скажем, Памелу Андерсон во всей красе было делом чести для «Плейбоя», и она появлялась на центральном развороте не один раз, в разные поры своей жизни, каждый раз демонстрируя непреходящее совершенство своей фигуры – очень наглядный урок жизнестойкости. Но чаще отбирались не богини – роковые красавицы – вампы. Героиней «Плейбоя» стала «девушка из соседнего подъезда», и … это была еще одна победа демократии – своеобразная, надо признать, и на неожиданном фронте. Красота не на Олимпе, она рядом. Американская красота – это здоровье, загар, уверенность в себе, свобода…
А теперь попробуйте прокомментировать следующий список: Фидель Кастро, Мартин Лютер Кинг, Джимми Картер, Патрик Мойнихен, принцесса Грейс, Фрэнк Синатра, Битлы – вместе и по отдельности, Уэйн Грецки, О.Дж. Симпсон, Френсис Форд Коппола, Джек Николсон, Энтони Хопкинс, Клинт Иствуд, Карл Саган, Стив Джобс… Что объединяет этих людей? Ответ: присутствие на страницах журнала. Интервью «Плейбоя» – это как правило, звездный состав, откровенные и обстоятельные высказывания на злобу дня и про вечное. О жизненных стратегиях и успехе, о проблемах политики и пола, о расовых и классовых конфликтах, о морали, религии, искусстве…
Вот одно такое интервью. Американская писательница с петербургскими корнями Айн Рэнд – пророк либертарианства, час ее идей по-настоящему пробьет в конце ХХ – начале ХХI века. Ее собеседник в ту пору не менее знаменит, от лица журнала с ней беседует автор «Футурошока» Олвин Тоффлер. Я представлю тут лишь первый вопрос и последний ответ – для иллюстрации стиля.
«Плейбой»: Мисс Рэнд, ваши романы и эссе, особенно ваш противоречивый бестселлер «Атлант расправил плечи», представляют тщательно сконструированный, внутренне состоятельный взгляд на мир. Фактически они выражают всеобъемлющую философскую систему. Чего вы хотите достичь своей новой философией?
…..
Рэнд: У диктатуры четыре характеристики: однопартийное правление, бессудные расправы за политические «преступления», экспроприация либо национализация частной собственности и цензура… Покуда люди могут говорить и писать свободно без цензуры, у них есть шанс реформировать свое общество, помочь выбраться на лучшую дорогу. При первых же признаках введения цензуры люди должны устроить интеллектуальную забастовку. Я имею в виду, что они никоим образом не должны сотрудничать с социальной системой.
… Я оптимистична. Коллективизм как интеллектуальная сила и моральный идеал мертв. Однако свобода и индивидуализм и их политическое выражение капитализм по-настоящему еще не открылись. Я думаю, у людей будет время открыть их…
(Из интервью 1964 года).
И это «Плейбой»? Он самый. Не поп-звезда, публикация высшей трудности в популярном по определению издании… Высшая форма порнографии, если хотите.
Лучшие писатели англо-саксонского мира печатали тут свои новые рассказы. Рей Бредбери, Курт Воннегут, Джек Керуак, Ян Флеминг, Норман Мейлер - их тоже придется зачислить свидетелями на морально-судебном разбирательстве по делу о порнографии и о свободе слова.
На страницах издания появилась рубрика «Философия «Плейбоя». В роли главного философа все более комфортабельно чувствовал себя Хью Хефнер. «Самая большая непристойность в этом мире – это не секс. Самые большие непристойности – это война, фанатизм, ненависть». «Исторически пуритане бежали из Англии от религиозных преследований, чтобы, развернувшись на 360 градусов, начать преследовать всех несогласных». «Я думаю, что сексуальная придавленность и диктатуры идут рука об руку». «Главная цивилизующая сила мира это не религия, а секс»…
Послушать Хефнера, так философия «Плейбоя» выходит из Американской Мечты и даже прямиком из американской конституции – из ее знаменитых слов о «праве на стремление к счастью». Журнал – борец за свободу – личную, политическую и экономическую, с упором на первую. Никто ей так не мешает, как церковь и государство. Так что «Плейбой», можно сказать, отделился, как от церкви, так и государства. Журнал ниспровергает пуританское понятие конфликта тела и души и отвергает «сексуальный маккартизм».
Эти декларации, может быть, скорей остроумны, чем глубоки. Но на «Форуме «Плейбоя» кипела всамделишная читательская дискуссия – фривольная или привольная, в общем раскрепощенная. И на самые острые темы: право на аборт и другие женские права, тюремная реформа, Вьетнамская война, психиатрическая реформа, гомосексуальность, наркотики… И надо отдать должное, на страницах журнала никогда не было места расовой дискриминации: нагие девушки все равны.
Хефнер бравировал своей независимостью. Когда страна была заворожена и заморожена террором всемогущей «комиссии по антиамериканской деятельности», он мог демонстративно предоставить площадку «отъявленному коммунисту» Питу Сигеру. Или заказать статью об Оскаровской церемонии известному сценаристу Далтону Трамбо («Спартак», «Римские каникулы», «Мотылек» и множество других блестящих работ). А что тут такого? Трамбо даже дважды оскароносец, вот только заработанные им призовые статуэтки в 1953 и 1956 году получали под аплодисменты звездного зала другие люди. Позже на этот сюжет будет сделан замечательный фильм «Подставное лицо».
Это самый грустный сюжет в американской послевоенной истории, он называется «охота на ведьм». Самым эффектным фрагментом этого действа было расследование «коммунистического проникновения в киноиндустрию США». Вызванный на судилище в комиссию конгресса Далтон Трамбо – один из знаменитой Голливудской десятки, отказался свидетельствовать против себя и своих товарищей, за что был посажен в тюрьму на год по обвинению в «неуважении к конгрессу». После чего его имя на 13 лет попало в «черный список». Лишь псевдонимы и подставные лица помогали лучшему сценаристу Голливуда обойти наложенный свыше запрет на профессию. Хефнер не только заказал опальному автору статью, но и напечатал ее под его собственным именем. Это был прорыв. Конечно, 1947 год давно прошел, и маккартизм был уже на излете, но шума эта история вызвала много. Больше всех гневался душка Рональд Рейган, возглавлявший в ту пору Гильдию актеров кино.
Болельщики Хефнера с удовольствием пересказывают подобные истории. Я догадываюсь, задним числом они романтизируются, обрастают дополнительными героическими деталями, но само превращение их в апокрифы кое-что значит.
«Плейбой» рос как на дрожжах. Из прессы прорастал в кино. Опыт с «Макбетом» остался уникальным, зато как горячие пирожки пеклись ленты с названиями типа «Плейбой. Босоногие красавицы», «Плейбой. Горячие губки, горячие ножки», «Плейбой. Самые охраняемые секреты секса», «Плейбой. Как женщины любят, чтобы их любили»… От кинотеки – к собственному телешоу… Джазовый Фестиваль… В разных городах открылись клубы «Плейбоя» с их фирменными «хозяйками» в лаконичных кроличьих костюмчиках – «банниз». Пышным цветом расцветала всевозможная коммерция: модельные агентства, книги, пластинки, бижутерия. Бренд триумфально завоевывал мир, перед ушастой крольчишкой – символом «Плейбоя» – было невозможно устоять.
И в центре этого победительного шествия – человек в шелковой пижаме и с дымящейся трубкой - Хью Хефнер. Всегда в окружении девушек нашей мечты. Воплощение свободы, удачи, мужского всемогущества. Его личная жизнь, которой у него нет, какая может быть личная жизнь у секс-символа?! – не просто на виду. Она – часть вечного карнавала, обещанного праздника жизни, который никогда не кончается. Его звезда – на Аллее Славы. В самом имени Hollywood центральная буква его. Когда знаменитую надпись, что горит огненными буквами над Лос-Анджелесом, понадобилось отреставрировать, он оплатил эту самую букву «Y»… Не жизнь, а сказка. «Да, я спал, кажется, с одиннадцатью девушками месяца», – скромно окидывает он взором прожитый 1960-й год. Новая сказка о двенадцати месяцах, если не считать, что некоторые из девушек подадут на него в суд. «Сколько всего у меня было женщин? Не знаю. Наверное, более тысячи…» Это уже осень, патриарх подводит итоги. Прекрасная легкая жизнь – вся напоказ. Он воплощение тайных страстей и сексуальных фантазий миллионов. Все ждут от него только подвигов и чудес – 60 лет подряд. «– Слышали, у него в фаворитках близняшки Сэнди и Мэнди, и как он их только различает? – У вас вчерашняя новость, сегодня он живет с тремя «банниз» - душа в душу, сам рассказывает»… А музыка все громче и ставки растут… Господа, неправдоподобная сенсация! Новый аттракцион и только один раз: на знаменитой крутящейся кровати пожилой Хеф с семью красавицами… К счастью, никаких фото не появилось. Просочившиеся подробности печальны. Семь красавиц не смогли пробудить спящего богатыря.
31 декабря 2012 года в возрасте 86 лет в третий раз, со второй попытки он соединился узами законного брака с «Мисс Декабрь 2009». В первой попытке полутора годами раньше 24-летняя невеста сбежала прямо из-под венца, совсем как в одноименном фильме. Впрочем, как и в фильме, героев ждал хэппи-энд. «О возрасте говорят только те, кто, не знает нас и мыслит стереотипами», – повторяет Хефнер, словно с кем-то споря. – «Все наши друзья думают, что так решено на небесах».
И это «икона сексуальной революции 60-х»?
Да, точно ли он – икона? И точно ли это революция?
Словосочетание «сексуальная революция» принадлежит Вильгельму Райху. Если кого-то и называть секс-революционером, то его!
Его жизнь – трагедия посильней «Макбета» Шекспира. Это факт. Все остальное, что связано с Вильгельмом Райхом до крайности спорно.
Некогда любимый, наравне с Юнгом, ученик Фрейда он ушел от своего учителя, чтобы психоанализ соединить с социоанализом. Наблюдая июльское восстание в Вене 1927 года, в ходе которого от беспорядочной полицейской пальбы погибли 84 рабочих, и еще 600 были ранены, он поразился даже не жестокости полицейских, а тому, что те действовали будто роботы, словно в трансе… Он присоединился к компартии – Австрийской, а затем к Германской и с головой ушел в работу Германской ассоциации пролетарской сексуальной политики (Секспол).
В ту пору две революции – пролетарская и сексуальная многим казались родственными. В своей работе «Сексуальная революция» (1934 г., первое издание) Райх приводит как путеводный «отрывок из переписки Троцкого и Ленина (1911 г.)», посвященной этой теме. Троцкий: «Несомненно, сексуальное угнетение есть главное средство порабощения человека. Пока существует такое угнетение, не может быть и речи о настоящей свободе. Семья, как буржуазный институт, полностью себя изжила. Надо подробнее говорить об этом рабочим…» Ленин: «…И не только семья. Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты… Нам есть чему поучиться у суфражисток: даже запрет на однополую любовь должен быть снят».
Райху было мало индивидуальной терапии, он искал в социальной организации ответы на патологии, которые наблюдал в клинике. И наоборот. Психоанализ, верил он, это средство излечения общества, а не только терапия для индивидуальных невротиков. Питательная среда фашизма – тип «массового человека». У фашиста – садо-мазохистсткий характер, утверждал Райх, этот тип обращается взором к диктаторам и тиранам потому, что страшится политической свободы – и удовольствия.
Попытка соединить психоанализ с марксизмом кончилась тем, что его выгнали из обеих компартий и исключили из Международной ассоциации психоаналитиков. Коллег-врачей не устраивали его коммунистические взгляды, марксистов – фрейдизм. В итоге к концу 30-х он стал многократным изгоем – в Австрии и Германии, а заодно и в Норвегии, Дании и Швеции. Куда было деваться еврею с немецким паспортом? Одна дорога – за океан.
В Америке он довел свои психологические теории до физического совершенства. Или до абсурда. В 1948 году вышла его книга «Функция оргазма». Оргазм несет энергию, которую он назвал оргон. Это, собственно, и есть энергия жизни, и она ключ к физическому и душевному здоровью. «Физические недуги - результат нарушения естественной способности к любви», - писал Райх. Эта энергия пронизывает природу и космос, именно она проявляет себя в северном сиянии.
Ну а коль скоро это род физической энергии, то ее можно улавливать и собирать. Для чего он сконструировал специальную стальную будку. Он даже демонстрировал ее Эйнштейну, но тот быстро потерял интерес к эксперименту.
Ученые не прониклись чудодейственными свойствами будки Райха. А вот художники стояли за нее горой. Шон Коннори, говорят, в ходе съемок «Бондианы» регулярно залезал в волшебную будку, чтобы подзарядиться оргоном. Судя по тому, сколь безупречно сексуален его герой, ему это удалось.
Все это, однако, мало убеждало ФБР, которое собрало на него досье в 789 страниц, и FDA (FoodandDrugAdministration) – Агентство, отвечающее за качество еды и лекарств. Райха объявили шарлатаном, то, что он делает – «новым культом секса и анархии» и «секс-рэкетом», и посадили. 3 ноября 1957 года он умер в своей камере от сердечного приступа. Мало кто заметил эту смерть.
Десять лет спустя журнал «Тайм» назвал его «пророком», добавив: «ныне может показаться, что вся Америка превратилась в сплошную оргонную будку». Студенты в Париже и Берлине 1968 года швыряли в лицо полиции книгу Райха «Массовая психология фашизма». Джек Керуак и Аллен Гинзберг, Сол Беллоу, Сэлинджер и Норман Мейлер подняли его на щит. Что случилось?
Сексуальная революция.
Это словосочетание все еще режет слух? Надо привыкать. Если революционер – это человек с бомбой и Марксом, то чем хуже человек с секс-бомбой и Фрейдом?
«Сексуальность – это центр, вокруг которого вращается жизнь общества в целом, также как и внутренний интеллектуальный мир человека», - писал Райх. Символ его веры: религиозные и политические предписания - враг естественной свободы, в них источник стыда, вины и ревности. Мораль принудительна и потому порочна, религии – средство, с помощью которых политические режимы ее внедряют.
Подобные максимы вдруг стали чр