Жертвы поруганной чести

Дождливым мартовским днем 1869 года в Санкт-Петербурге хоронили офицера. За его гробом до самых ворот городского лютеранского кладбища шел цесаревич Александр Александрович, будущий император Александр III. Покойный покончил жизнь самоубийством. Суицид – тяжкий грех для христианина. За него невозможно покаяться и, следовательно, получить прощение от Бога. Человек, которому жизнь дана свыше, бросает вызов Творцу, намереваясь так распорядиться Его даром. Самоубийц по церковным канонам не отпевают и не поминают. Их должны хоронить на отдаленном участке кладбища. Однако этого самоубийцу отпевали и хоронили как безгрешного христианина. Для этого было получено благословение от епископа. Вероятнее всего, самоубийцу признали психически больным, невменяемым в момент совершения суицида. Поэтому высшая церковная власть разрешила отпевание. А был ли офицер невменяем? Или его добровольный уход из жизни состоялся по другой причине? Ведь он имел высокие награды, был талантливым военным инженером-артиллеристом и отважным воином. Я получил ранее неизвестную информацию о нем, поработав в архивах. Вот что удалось узнать. ВИНА НАСЛЕДНИКА ПРЕСТОЛА Речь идет о капитане Карле Ивановиче Гунниусе (1837–1869). В Интернете, в исторических публикациях нет полных биографических сведений о нем. Можно обнаружить лишь дату смерти, а также совсем краткую и, скажем так, не совсем верную информацию о ней. Вот сведения из архива Музея артиллерийских войск: «Он скоропостижно скончался от непомерной и непосильной работы в марте 1869 года, ему было всего 32 года. Не был женат, в отпусках и вне службы не был… Смерть его сильно замедлила внедрение в России производства металлических патронов». Российская цензура в те и последующие годы не пропускала сведений негативного содержания в отношении представителей царствующей династии. А в смерти этого офицера определенная доля вины лежит на наследнике российского престола. Поэтому о трагической истории долгие годы умалчивали. В наше время авторы упоминают о судьбе офицера, публично оскорбленного цесаревичем, но не называют его имени. Не называл его и Петр Кропоткин в своих «Записках революционера». Вот что говорится в мемуарах идеолога анархизма: «Я знал в Петербурге офицера, шведа по происхождению, которого командировали в Соединенные Штаты заказать ружья для русской армии. Во время аудиенции цесаревич дал полный простор своему характеру и стал грубо говорить с офицером. Тот, вероятно, ответил с достоинством. Тогда великий князь пришел в настоящее бешенство и обругал офицера скверными словами. Офицер принадлежал к тому типу вполне верноподданных людей, держащихся, однако, с достоинством, какой часто встречается среди шведских дворян в России. Он немедленно ушел и послал цесаревичу письмо, в котором требовал, чтобы Александр Александрович извинился. Офицер напишет также, что если через двадцать четыре часа извинений не будет, то застрелится... Александр Александрович не извинился, и офицер сдержал свое слово… Я видел этого офицера у моего близкого друга в тот день. Он ежеминутно ждал, что прибудут извинения. На другой день его не было в живых. Александр II, разгневавшись на сына, приказал ему идти за гробом офицера. Думается, именно эти черты характера Александра III прежде всего сказывались в его отношениях с зависимыми от него людьми. Поэтому он не принял всерьез угрозу офицера. Цесаревич, видимо, уже привык в тот период к иным понятиям о чести и достоинстве в своем окружении». Карл Гунниус родился 23 февраля 1837 года в семье мелкопоместных лифляндских дворян. Его отец был пастором. В 1857 году он оканчивает Михайловское артиллерийское училище в Петербурге по первому разряду (с отличием), с правом ношения аксельбанта. В чине подпоручика участвует в войне с горцами Северного Кавказа. За храбрость получает ордена Святой Анны 3-й степени, Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и медаль. В 1861 году поступает на службу в Оружейную комиссию Артиллерийского комитета. Через два года его назначают секретарем этой комиссии. С 1867 года он делопроизводитель Технического комитета Главного артиллерийского управления. Позже стал начальником нового патронного завода в Петербурге. Тут необходимо дать пояснения по командировке в Соединенные Штаты. Гунниус и полковник Александр Горлов (1830–1905), известный ученый, конструктор и военный дипломат, находились там по заданию военного министра. Впоследствии они усовершенствовали американскую винтовку Бердана так, что американцы стали называть ее «русской винтовкой». Она была принята в 1868 году на вооружение российской армии под названием «винтовка Бердана № 1», которую между собой военные называли «винтовкой Горлова–Гунниуса». Именно ее Карл Гунниус показывал наследнику престола. Он смело сказал цесаревичу, что тот не прав в оценке оружия, что его мнение скоропалительно. В ответ наследник грубо оскорбил офицера. Гунниус успел перед смертью составить чертежи, подготовить инструменты и оснастку для производства в России винтовки и патронов к ней, созданных по новой технологии. Карл Иванович мечтал создать первые российские пулеметы. ПРОТЕСТ ПРОТИВ БЕСЧЕСТНОЙ ВЛАСТИ Гибель капитана осталась, по понятным причинам, не замеченной российским обществом. Но протесты русских офицеров против оскорбления своей чести имели место и в последующие годы. Известный российский государственный деятель Сергей Витте писал в своих «Воспоминаниях» о самоубийстве другого офицера – Петра Ефимовича Кузьминского. Прилюдно император Александр II назвал его дезертиром. А тот был героем Туркестанского похода русской армии против Коканда и Хивы. За отличие и храбрость его наградили тремя солдатскими Георгиевскими крестами. Он не раз был тяжело ранен, в том числе отравленными саблями. В 1876 году воевал добровольцем на стороне сербов в войне с турками. Читаем воспоминания Витте: «Когда императорский поезд прибыл в Яссы, мы вышли из поезда и стали около вагона, где находился император. Государь, открыв окно, смотрел вдаль… Вдруг я вижу, что глаза его, устремленные на платформу, остановились, и он стал пристально к чему-то присматриваться и дышал крайне тяжело. Естественно, мы все обернулись и стали смотреть в этом же направлении. И вот я вижу, что там стоит ротмистр Кузьминский, но уже в черкеске со всеми своими Георгиями. Император, обращаясь к нему, говорит: «Ты ротмистр Кузьминский?» Тот говорит: «Точно так, Ваше Величество». Потом начинает подходить ближе к вагону, чтобы, по-видимому, просить прощения у Государя, а Государь ему говорит: «Ты дезертир, ты убежал из моей армии без моего разрешения и без разрешения начальства…» Потом император скажет начальнику тыла армии генералу Кателею «арестовать его и посадить в крепость». И вдруг я вижу, что Кузьминский вынимает кинжал и преспокойно всовывает его себе в сердце. Для того чтобы император Александр II этого не заметил, мы все обступили Кузьминского: вынимать кинжал было поздно, так как наполовину он всунул его в сердце. Окружив его для того, чтобы он не упал, а стоял, мы постепенно, прижимая его, двигались прочь от вагона. К этому времени подоспели другие офицеры, так как на платформе было много людей. Таким образом, мы потащили его в комнату… и положили мертвого на ступеньки… Между тем император не отходил от окна, не понимая, в чем дело, все спрашивал: «Что такое? Что случилось?» Для того чтобы выйти из этого положения, я обратился к начальнику железной дороги, прося его как можно скорее отправить поезд. Император продолжал недоумевать и спросил меня: «Разве время вышло, почему поезд отправляется?» Я сказал: «Точно так, Ваше Императорское Величество. Я здесь больше не начальник, а, по-видимому, поезд должен отправиться, потому что время вышло». Затем, когда поезд ушел, мы подошли к Кузьминскому; он был мертв... В Кишиневе из императорского поезда пришла телеграмма за подписью военного министра. В ней император соизволил простить Кузьминского и «в крепость не сажать». Далее Витте предполагает, что, по всей вероятности, императору было доложено о Кузьминском как о человеке, достойном всякой похвалы. За арестованного, вероятно, вступился и цесаревич Александр Александрович. Но ротмистра уже было не вернуть… Судя по всему, император просил членов Священного Синода РПЦ, чтобы было разрешено отпевание Петра Кузьминского, мотивируя тем, что самоубийца имел тяжелые ранения и, возможно, пребывал в состоянии аффекта. ГЕНЕРАЛЬСКАЯ НОША Напишем и о трагической судьбе российских генералов – Даниила Александровича Герштенцвейга (1790–1848) и его сына, Александра Даниловича Герштенцвейга (1818–1861). Генерал от артиллерии Д.А. Герштенцвейг застрелился в августе 1848 года под влиянием тяжелого нравственного состояния. Он не сумел своевременно выполнить приказ государя о вступлении его корпуса на территорию турецкой Молдовы. Там начались волнения. Был похоронен с отпеванием недалеко от Одессы. Могила сохранилась. Генерал, будучи военным администратором, помогал обустраивать эту часть Новороссии. Генерал-лейтенант Александр Данилович Герштенцвейг был Варшавским военным генерал-губернатором. В июле 1861 года в Царстве Польском назревало новое вооруженное восстание против России. Герштенцвейг был сторонником строгих мер для прекращения волнений и в этом отношении не сходился во взглядах с наместником Царства Польского графом К.И. Ламбергом. Между ними произошел публичный конфликт с взаимными оскорблениями. Наместник выпустил на свободу нескольких активных польских бунтовщиков. Они были ранее арестованы по приказу Герштенцвейга, которого Ламберг не известил, что отпускает поляков на свободу. Оба генерала числились в свите его величества государя Александра II, были генерал-адъютантами. Каждый из них после ссоры потребовал удовлетворения своей оскорбленной чести. Выбрали для этого так называемый американский вариант дуэли, то есть самоубийство по жребию одного из противников. В картуз положили два свернутых карманных платка. Платок с узелком достался Герштенцвейгу. Утром 5 октября 1861 года он выстрелил в себя два раза. Получил тяжелые ранения и через 19 дней скончался. Похоронен в Троице-Сергиевой пустыни под Санкт-Петербургом. В 1873 году рядом с его могилой похоронили и его сына – Александра. Он был ротмистром гвардейского полка и также покончил жизнь самоубийством, как его дед и отец. Причины его суицида не указаны в надежных источниках. Все эти жертвы оскорбленной чести были погребены по православному обряду.