Н.Я. Мандельштам - В.М. Молотову: "Речь идет о праве Мандельштама на жизнь"
ДВА ПИСЬМА Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ
I
Уважаемый тов. Молотов [1]! Нынешней весной вы слыхали должно быть о тяжелом состоянии поэта Мандельштама. Тогда же тов. Гусев [2] — з.з. Культпропа Ц.К.В.К.П. (б) организовал отъезд Мандельштама — в Сухум, в Дом Отдыха, а затем, по желанию Мандельштама, на юг, в Армению: врачи, консультировавшие Мандельштама, рекомендовали после отдыха стать на работу на какой-нибудь из южных окраин, по возможности, не русских, чтобы в новых условиях ликвидировать нервное заболевание, вызванное травмой (это было результатом травли, которая велась против Мандельштама). Однако наладить работу в Армении для Мандельштама не удалось - из-за незнания армянского языка — и после нескольких месяцев отдыха нам пришлось вернуться на север. В Закавказьи Мандельштам вполне оправился от болезни, но попав на север в те же — вернее, более тяжелые бытовые условия, он, несомненно, скоро расшатает свое здоровье и все вернется к прежнему положению.
Дело в том, что почва для болезни Мандельштама подготовлялась годами и причина ее коренилась в той жизни, которую мы вели и изменить которую были не в силах. Основная беда в том, что Мандельштам не может прокормиться чисто литературным трудом — своими стихами и прозой. Скупой и малолистный автор, он дает чрезвычайно малую продукцию. Последнюю свою прозаическую вещь, изданную в 28 году Гизом [3], — он писал около двух лет (1 1/2 листа). Полное собрание Мандельштама [4] — плод двадцатилетней работы — расцененное издательской бухгалтерией полистно и построчно, дало ему несколько лет назад 1.500 р. Так, литературный гонорар являлся в сущности случайным, а жил Мандельштам переводами. Более ядовитой профессии для писателя, особенно для стихотворца нельзя себе представить.
В течение десяти лет изо дня в день Мандельштаму приходилось переводить, т.е. беспрерывно подлаживаться под чужие стили, истощать мозг лжеизобретательством, холостым творчеством. Переводы исключали всякую возможность личной работы. Сотни переведенных Мандельштамом листов — это каторжный труд, в течение многих лет разрушавший его нервную систему. К тому же положение переводчика в издательствах было ужасным: на переводную работу смотрели, как на нечто вроде собезного пособия для безработных интеллигентов и получить перевод было не легче, чем его сделать. Хронические безработицы постоянно выбивали из-под ног почву, не давали возможности сколько-нибудь прочно устроиться.
Борьба за существование отнимала все силы и на моих глазах в течение многих лет разрушала человека. Сейчас к переводам возврата нет — мы предпочтем любой исход прежней лямке. После тяжелого жизненного кризиса, после перенесенной болезни, Мандельштам — пожилой и утомленный человек - очутился у разбитого корыта. У него нет профессии, которая бы его обеспечила, нет жилья, ничего нет... То, что он умеет делать, никак не котируется на трудовой бирже. А в любом учреждении не решатся принять на работу лирического поэта, да к тому же с ярлыком правого попутчика. Если Мандельштам самостоятельно придет предлагать свои услуги — он, в лучшем случае, устроится неквалифицированным библиотекарем или техническим работником в каком-нибудь архиве и т.п. ... на 90 р. в месяц — без квартиры и при семье в три человека.
Вопрос о работе Мандельштама — это вопрос принципиальный и он должен быть разрешен раз и навсегда. В сущности, речь идет о праве Мандельштама на жизнь: нужно или не нужно сохранить Мандельштама? А чтобы его сохранить, нужно создать для него нормальные условия жизни — дать ему академическую спокойную работу (хотя бы исторически-архивную, которую он сам получить не может, т.к. ему отвечают — ’’нет нужды, нет штатов, вы не марксист, раз вы писатель так пишите, а у нас есть спецы и т.д. ...”). Второй вопрос квартирный. Все эти годы у нас не было средств, чтобы купить себе квартиру. Уезжая в Армению, мы потеряли свое жилье и остались буквально на улице. Та работа, на которой может быть использован Мандельштам, не может дать ему квартиры. Нигде, ни в одном городе нельзя получить жилплощади. Мандельштам оказался беспризорным во всесоюзном масштабе.
Но существует же какой-то жилищный фонд и нужные люди у нас не остаются на улице. Один раз нужно счесть не спеца таким человеком, а поэта, чтобы он не метался из города в город, ища пристанища. Если это невозможно в Москве, то нужно устроить Мандельштама хотя бы в одном из южных городов. Я повторяю, что это не просто бытовые неувязки, а вопрос о праве на жизнь. Позади — долгие годы борьбы и труда; не под силу изворачиваться, искать мелких заработков, бегать по редакционным прихожим за работишкой. А именно это предстоит Мандельштаму, если не будет решительного вмешательства в его судьбу. Ему помогли оправиться от болезни, но причины, приведшие к заболеванию, не устранены... Если раз навсегда не устроить Мандельштама, то каждый год его будет загонять в тупик и роскошные санатории будут чередоваться с настоящим бродяжничеством.
Тяжелая жизнь лирического поэта, конечно, не в диковинку, но близкому человеку — жене — не под силу смотреть, как разрушается жизнеспособный человек, в самом разгаре творческих сил. Но я надеюсь, что это письмо не останется без ответа.
Надежда Мандельштам.
В настоящее время я с Мандельштамом нахожусь в Доме Отдыха Цекубу в Старом Петергофе. Это вынужденное сидение в ’’бесте”5, потому что нам буквально некуда деваться. Срок наш кончается 1-ого января, а впереди — полная пустота.
Наш адрес: Ленинград, Старый Петергоф. Заячий Ремиз. Санаторий Цекубу. Н.Я. Мандельштам.
После 7-ого я не знаю, где мы будем, но найти нас можно через моего брата:
Москва, Страстной бульвар 6, кв. 14
Евгению Яковлевичу Хазину [6]. Для Н.Я. Мандельштам.
[конец 1930]
II
Милая тов. Короткова [7]!
Вот уже две недели, как мы в Ленинграде, но ничего у нас не выклеилось; Мандельштам постепенно приходил в весеннее состояние, жить было негде, деваться некуда, денег не было. Все попытки самостоятельного устроения рвались, как мыльный пузырь: мне, пожалуй, было б легче, чем Мандельштаму, но его устроить почти невозможно. После всего, что он пережил, нужна спокойная работа академического характера, человеческие условия жизни, жилье и т.д., но здесь нужно чье-то решительное вмешательство. На эти виды работы приглашают, а не сами предлагают свои услуги. Иначе вместо академического устроения выходит техническая мелкая работа, которая абсолютно не оплачивается. Пробовала я обращаться к писателям. Они взволнованно выслушивают, жмут руки, сочувствуют, бухтят, но не способны перейти через улицу не за своим гонораром. Чтобы чего-нибудь от них добиться, мне пришлось бы ходить за ними по пятам и нудить. Да они почти ничего не могут, т.к. варятся в собственном соку. Я наговорилась с ними досыта и махнула рукой.
Кроме того - вопрос с квартирой для них неразрешим. У них нет никаких возможностей. Получить квартиру невозможно. Мы измаялись до последней степени и, конечно, это отразилось на состоянии Мандельштама. Кроме того, буквально некуда было деваться. Живут в Ленинграде сейчас не менее тесно, чем в Москве. Мы поночевали по знакомым и под конец пришлось выметаться. Выхода не было никакого. Пришлось засесть в ”бесте” — в Доме Отдыха Цекубу в Старом Петергофе, куда мы перевели деньги (400 р. Литфонда, которые никак не могли получить наличными).
Я совершенно отчаялась, но все же от Мандельштама пока скрываю безнадежность положения, чтобы он окончательно не развинтился. Срок в Цекубу у нас до 7-ого января — после этого пустота. Единственное, что я могла сделать — это лично от себя написать Гусеву и Молотову. Буду ждать ответа... Дождусь ли.
Я прилагаю копию к письму Молотову и знаю, что единственный исход — это серьезное вмешательство в судьбу Мандельштама. Вмешательство Гусева было к несчастью недостаточным: предоставили возможность очухаться, а потом бросили обратно в омут; залечили, но причины болезни не устранили. Это, конечно, обычно и естественно, что жизнь стихотворца складывается безнадежно тяжело. Так издревле полагается. Лирическая поэзия — товар ненужный, а права на вторую профессию в середине жизни получить нельзя. Во всяком случае, сейчас у нас окончательно выбита из-под ног почва. Но лучше не думать о том, что будет дальше...
Жму Вашу руку.
Над, Мандельштам.
Я прилагаю копию письма Молотову. Не знаю даже, дойдет ли оно по назначению. Наш адрес до 7-ого января: Ленинград, Старый Петергоф. Заячий Ремиз. Дом отдыха Цекубу.
Н.Я.М.
Сейчас нельзя даже получать систематических переводов (сокращено издание). Впрочем и это бесполезно: Мандельштам абсолютно переводить не может...
[конец 1930]
Примечания
1 Молотов (Скрябин) Вячеслав Михайлович (р. 1890) занимал в то время пост председателя Совнаркома СССР.
2 Гусев Сергей Иванович (Яков Давыдович Драбкин) (1874—1933) в дальнейшем, по-видимому, также принимал участие в судьбе Мандельштамов. О визите к нему в августе 1933 года Н.Я. Мандельштам вспоминает во ВТОРОЙ КНИГЕ (стр. 471).
3 Речь идет о ЕГИПЕТСКОЙ МАРКЕ, Л., ’’Прибой”, 1928.
4 Имеются в виду СТИХОТВОРЕНИЯ, М.-Л., ГИЗ, 1928.
5 Бест — место, дающее право убежища (в Иране). Сидеть в ’’бесге” (переносное) — выжидать изменения неблагоприятных условий.
6 Родной брат Н.Я. Мандельштам.
7 Короткова - секретарь Н.И. Бухарина, ’’белочка-секретарша” из ЧЕТВЕРТОЙ ПРОЗЫ По тону посвященных ей в ЧЕТВЕРТОЙ ПРОЗЕ строк и по обращению в письме можно заключить о ее сочувственном отношении к Мандельштамам. Вероятно, письмо к Коротковой — способ поставить в известность о предпринятых шагах и Н.И. Бухарина, не затрудняя его личным обращением.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky