«Живые поэты» или «ЖЫ» – литературный проект Андрея Орловского, способствующий развитию и популяризации современной поэзии. За последние три года в редакцию поступило более 20 000 заявок, а участниками проекта стало 250 человек из 80 городов 15 стран.

«ЖЫанкета» – это серия интервью, в которых поэты рассказывают о своих жизни и творчестве, правила жизни современников. Читайте каждую неделю по пятницам на сайте «Эха Москвы» и в социальных сетях проекта «Живые поэты».

В преддверии выхода второй антологии лучших стихотворений проекта «Живые поэты» в сорок девятом выпуске представляем нового автора из Ульяновск Данилу Ноздрякова, который рассказал о плене и свободе, творчестве как болезни и парадоксах.

О плене и свободе

На оси моей творческой биографии точками выколоты моменты знакомства с разными поэтиками. Каждая точка похожа на бездонный колодец. И в каждом колодце я едва не тонул. Но раз за разом удавалось спастись. Первой точкой был А. Пушкин. Я кропал подражания «Кавказскому пленнику» по материалам Второй чеченской кампании и приспосабливал образы одноклассников для размещения в современном варианте «Евгения Онегина». Амуры с Психеями слабо годились, поэтому я нырнул в колодец В. Маяковского, поначалу поднимаемого на смех. Не вынырнул (многие, кстати, до сих пор), пока учительница литературы не вывесила стенгазету со стихами Д. Хармса, ставшими для меня спасительным кругом. От Д. Хармса с В. Маяковским меня окончательно освободило студенческое знакомство с У. Уитменом. С тех пор предпочитаю купаться в морях собственной поэтики. А еще в этом году вышла моя дебютная поэтическая книжка «Поволжская детская республика». Это коллективный портрет поколения, чье взросление пришлось на вторую половину девяностых и нулевые. Миллениалы? Книга с перекосом в сторону тех, кому доставалось и пришлось пострадать от представителей своего поколения во время этого самого взросления.

О работе

Наверное, «только поэзии» я уделяю не так уж и много времени. Но много времени все равно посвящено письму. Порой мне трудно определить, чем станет тот или иной текст – прозой, поэзией, эссе или публицистикой. Поэтому в особо запущенных случаях делаю его сразу во всех вариантах. И поэтому же люблю называть все текстами. Это хотя бы не так пафосно как «стихи» или «поэзия». А работаю я в газете. И это очень помогает. Узнаю много новых слов. И людей.

О болезни

Есть такой расхожий штамп: «стихи пишу с колыбели». Я бы хотел, чтобы он ко мне подходил. Но увы. Может быть, я бы тогда не считал, что это какая-то болезнь, от которой нужно поскорее избавиться. А строчки все лезли и лезли. По симптомам похоже на графоманию. Как и полагается порядочному человеку я старался не обременять своими проблемами других людей. Я даже сейчас не уверен, правильно ли однажды сделал, что решил «осчастливить» мир райскими плодами своего «творчества». Как не совсем верю в то, что мои тексты для кого-то представляют интерес, а публикуют их не с целью того, чтобы потом надо мной насмешку сделать.

О процессе

Мне нравится выражение Евгения Стрелкова, что в поэзию у него идут отходы прочих производств. Это не плохо, и ровным счетом ничего не говорит о значении поэзии. Только о способе производства. Возникает строчка, несколько слов или даже одно слово. Мысль. Раньше они были записаны на клочках бумаги, сейчас почти всегда в телефоне. Потом оказывается, что разрозненные строчки можно соединить как куски одной головоломки. Обычно я выбираю специальный день, когда занимаюсь фабричной штамповкой текстов. Случается изредка, что они вываливаются сразу брикетом сливочного масла.

Продолжение анкеты Данилы Ноздрякова читайте ВКонтакте и Facebook!