Поэт и объектив

У множества лю-дей — телевизионный.

Загранпаспорта есть у 75 процентов жителей Англии и Уэльса, 40 — американцев и 28 — россиян, большей частью не покидавших страны бывшего СССР.

И нынче большинство россиян видят мир в телеящике. Почему? Заняты? Бедны? Жадны? Не любопытны? Их дело. В конце концов, хорошо, когда есть выбор. Хотя бы между «Дискавери» и «Орел или решка»: красоты природы, закаты в горах, морские восходы, пампасов размах, дворцы и народы, и пенье неведомых птах.

Слава богу, телеэкран не пожрал славный жанр травелога — путевых заметок. Он жив. Выходят тексты о странствиях. А издательство АСТ только что издало книгу поэта Татьяны Щербины — «Антропологические путешествия». Почему издатели предложили рынку, где царит телекартинка, текст Путника и о Путнике, написанный не сходя с пути?

Потому ли, что поэт видит нечто, недоступное телеобъективу? А еще жаль, что Пушкин, «скитаясь по югу и северу, никогда не вырывался из России»? И мир не узнал, чем бы он одарил нас, пусти его Бенкендорф с Иакинфом Бичуриным в Китай…

В Китае и начинает наговаривать автор «Путешествий» свои заметки. То языком первооткрывателя неведомых земель в Императорском географическом обществе. То в стихах, что как древние башни в горах вдруг являются за поворотом новой страницы. В компании снимков Александра Тягны-Рядно, довольных ролью спутников Путника.

Путник

Люди любят истории. Из них и сложен текст, где миры — пишущий, читающий, изучающий — встречаются, не мешая друг другу. Это устраивает Путник — альтер-эго автора. Те звезды, карты, гиды Michelin, ром, секс и туристские агентства (те, что любит Путник), доступны только ему — владельцу подзорной трубы, передающей вкус и запах.

Образ Странника известен. Он нанизывает страны на шампур маршрута, подбирая нужное и бросая лишнее. Чем отличается Путник? Ему важен путь. Во всей необъятности смыслов этого слова. Что же до находок, то их можно и не брать. Важнее чувствовать.

Осязать прохладу бретонских мегалитов. Вкушать нормандских устриц — соленых, терпких. И тонко-сладкий сотерн Бордо, что хранится в бутылке лет сто, а цены растут и растут. Вдыхать свежесть хороших отелей. Слышать звяканье льда, что сыплет эпоха в глобальный коктейль pidgin English, и вдруг — речь британского лорда: это учитель привел на экскурсию школьников.

Путник готов к неожиданностям. Но ему непросто. Ведь путь открывает ему не мир, а миры. Поди — разберись. Поди — опиши.

Узор и вкус

Вот — Китай. И не тот, где не дойдешь ни на чем ни за что ниотколь никуда никогда. А остров Хайнань, где вокруг вода. И всюду диковины, как в эпоху Марко Поло, что Европе открыл Китай, а нас — Китаю. Но видя цИлование рыбы, цену эликсира от инфаркта, дев-сборщиц пу-эра на горе Пяти пальцев и детей народа мяо, впускающих змей в ноздрю, а выпускающих изо рта, Путник знает: если чем и можно замерить Китай, то этот аршин надо искать не в Урюпинске. И не в Штатах.

Там — новая остановка. Новая история. Легко ли Путнику в стране, что за полвека приняла 30 миллионов эмигрантов? Где ирландцев звали свиньями, а негров — черномазыми. Это важно понять в эпоху, когда рыжий Кеннеди и черный Обама уже отслужили ей в ранге глав государства. Делать рабов свободными — большой и долгий труд. Как и интегрировать в цивилизацию людей, лишенных навыков самостоятельной, свободной жизни. Стоит ли дивиться на Россию, где процесс не завершен.

В XV веке евреи бегут из Испании. В том числе в Мексику. В ту ее часть, что теперь штат Нью-Мексико. Опасаясь религиозной вражды, скрывают свою веру. И их потомки, чтя закон, считают его обычаем своей деревни — не знают, что они — евреи. А узнав, везут кактус сабра, растущий в их штате, в Эрец-Исраэль. И он дает имя евреям, рожденным в Святой Земле.

А нынче в тех краях свои корни порой скрывают русские. Хотя издатель Джим Кейтс считает, что они победили в холодной войне и «оккупировали Америку»: «Не осталось самого тихого и отдаленного уголка, где бы не жили эмигранты из России». Может, когда-нибудь, они, как те евреи, вернутся домой с новым словом?

Пробует Путник на вкус и Бретань. С ее сидром, кальвадосом, креветками, морем, Жаком Картье, открывшим Канаду, и Франсуа-Рене де Шатобрианом, открывшим французский романтизм. Путь ведет его с пиратского острова Сен-Мало через помнящие короля Артура поля к святыням горы Сен-Мишель, помнящей визит Архангела Михаила. И дальше — на полуостров Геранд, остров Нуармутье (Черный монастырь) с его самой дорогой в мире картошкой, к виноградникам Мюскаде и в древний Нант. А дальше — к Роне и в Альпы, в Гренобль с его первым во Франции кафе «Круглый стол», в Шанбери с шоколадными трюфелями и в Анси, что писал Сезанн. И — вперед и ввысь — на Монблан.

И вот уже Швейцария, как всегда, диктует рассказ о себе. А как иначе, если здесь встретились 48 из 65 горных вершин мира выше 4 километров?

Здесь, и пока нигде больше, живет прямая демократия, наводящая Путника на мысль, что глобализация и демократизация — силовые линии мировой истории — независимо от чьих-то воль ведут к тому, что «государства-пирамиды с мандарином на вершине скоро утратят жизнеспособность».

Здесь, в Берне, под звон курантов Часовой башни и плеск реки Ааре, Эйнштейн создал теорию относительности. А на вокзалах и в аэропортах люди курят в просторных залах с хорошей вентиляцией.

И так везде — от Цюриха до Женевы и от Фрибура до Лейкербада, которые я тоже нежно люблю.

Как и Путник, который, куда бы он ни следовал, устраивает свидание быту, политике, дизайну, моде, гастрономии и искусству в точке, чье имя высота. Высокий стиль. Высокий вкус. Путник стремится, чтоб путь пролегал высоко. Вот эгейские скалы. Вот — колонны Балкан. Вот — кава Варшавы. А вот — свадьба в Таллине в трактире Old Hansa и отеле «Телеграф» с рестораном «Чайковский». Причем здесь Чайковский? Другая история.

Здесь Русью пахнет

Особенность этой книги — куда бы ни следовал автор, он встречает Россию. То в виде языка — хайнаньских вывесок на русском с сильным китайским акцентом. То в виде былых сражений и оккупаций. То — в плеске Плещеева озера. То — в амплуа героев-заказчиков вилл на Лазурном берегу, никогда не выходящих на сцену. Архитектор готовит чертежи, ждет и даже просит: «поговорить бы с клиентом». Но — нет. Следуя драматургии абсурда, клиент пропадает. А деньги вперед архитекторы не берут…

* * *

Ясно, что Путник — не праздный турист. В пути он видит и беды, и угрозы, и вызовы, что несут нам новые кризисы и войны. Размышляет об «арабской весне», «грозящей всемирной бойней, если американское «мы» и российское «Баба-яга против» вторгнутся в Сирию. Об этом он пишет еще в 2013-м. Так все и выходит. Кроме бойни. Прогноз не оправдался. И это приятно. Мир жив и разнообразен. И чернокожий мэр словенского города Пиран может тихо править унаследованной им венецианской красой.

У этой книги есть предисловие. А послесловия нет. Как и итога. Или «морали», которой ждет иной читатель. Но оно и понятно. Ведь — путь…