Бунт «мажоров»: на годовщину восстания декабристов

26 декабря (по новому стилю) 1825 года группа дворян-заговорщиков вывела на Сенатскую площадь Санкт-Петербурга две с лишним тысячи гвардейцев, намереваясь свергнуть монархию. Эти события вошли в историю России как восстание декабристов. Сегодня мы рассмотрим те события по несколько иным углом, чем долгое время было принято в отечественной историографии.

Мало каким бунтовщикам в русской истории так повезло с посмертной славой, как декабристам. В советское время нет-нет да и выдавали авансы Разину, Пугачеву, Булавину как борцам с самодержавием, но всегда делали оговорку насчет их жестоких методов, а в случае с Разиным – еще и бандитского прошлого. А вот декабристы представали на страницах былых учебников и в кухонных рассуждениях интеллигенции настоящими рыцарями без страха и упрека, бросившими вызов чудовищной машине угнетения. При этом, если посмотреть на историю мятежа 1825 года непредвзято, то может показаться, что вызов они бросили в первую очередь здравому смыслу. Впрочем, обо всем по порядку.

Мы не будем здесь подробно пересказывать все события, которые привели к восстанию – в конце концов, это довольно известный сюжет, он входит в курс школьной программы и представлен абсолютно во всех российских учебниках. Сосредоточимся лучше на главном. Как обычно объясняют предпосылки к восстанию? Дескать, события Отечественной войны 1812 года и заграничного похода русской армии сильно повлияли на тогдашнее российское общество и пробудили в нем надежды на перемены. Под переменами в первую очередь понимают отмены крепостного права и принятие конституции. Среди молодых офицеров, вернувшихся из Европы в Россию, начинают набирать популярность реформистские идеи, и это впоследствии приводит к созданию тайных обществ, ставивших своей целью перемены в стране.

Сначала это был созданный в 1816 году в Петербурге Союз спасения, просуществовавший менее двух лет и благополучно самораспустившийся. Затем в 1818 году в Москве был создан Союз благоденствия, куда вышла и некоторая часть бывших петербургских «спасателей». «Благоденствовали» эти достойные господа тоже недолго – в 1821 году организация развалилась. Принято считать, что произошло это потому, что о существовании общества стало известно императору Александру I, поэтому в целях конспирации было принято решение о самороспуске. В действительности существование этого, предыдущего и в принципе тех или иных «тайных» клубов было секретом полишинеля. Об этом знал не только царь, но и весь Петербург. Александр знал и… ничего с этим не делал. И на то было свои резоны.

Для того чтобы лучше понять логику тех событий, нужно отмотать время назад – в «осьмнадцатый век». В русской историографии XVIII век называют «бунташным» не просто так – на него пришлись крупнейшие крестьянские восстания в российской истории (Булавина и Пугачева) и несколько государственных переворотов. И во всех этих переворотах ключевую роль играла гвардия. Именно гвардия была центром политических интриг того времени, именно там мечтали служить отпрыски знатнейших родов. Да, на войне гвардейцы демонстрировали чудеса отваги, однако в дворцовых коридорах эта разбитная «золотая молодежь» превращались в главнейший инструмент интриг. Запомним это.

Кем были будущие декабристы? Во-первых, это были люди одного поколения, родившиеся в 1790-х годах. К слову, их будущий оппонент великий князь Николай Павлович, который затем станет императором Николаем I, был их ровесником – он родился в 1796 году. На момент восстания в 1825 году это были люди 25-35 лет, абсолютное большинство из них прошло войну 1812 года и последовавший за ней заграничный поход, окончившийся в Париже. Во-вторых, это были дворяне, причем зачастую – высшего порядка. Достаточно сказать, что среди будущих декабристов было целых три князя. Остальные уступали лишь немногим. Взять, к примеру, одного из главных действующих лиц грядущей трагикомедии – Павла Ивановича Пестеля. Это был губернаторский сын, причем в самом прямом смысле – его батюшка, И. Б. Пестель, был генерал-губернатором Сибири. Младшие братья Павла, Борис и Владимир, впоследствии также сделают административную карьеру – первый последовательно станет вице-губернатором в нескольких губерниях, второй – станет губернатором Тавриды (Крыма). И это – при брате-декабристе, ни много ни мало собиравшемся убить царя. Вот таким тираном был «Николай Палкин». Сам Павел Пестель окончил престижнейший Пажеский корпус – военное учебное заведение, поставлявшее офицерские кадры для лейб-гвардии. Затем, что логично, оказался в гвардии. Воевал с Наполеоном, особо отличился в Бородинском сражении, был тяжело ранен. За отвагу был награжден золотой шпагой, после чего был переведен в штаб. Проще говоря, представитель «золотой молодежи» и герой войны, причем – без оговорок.

Его будущий товарищ по тайным обществам, Никита Михайлович Муравьев, был графом, раньше срока окончил физико-математическое отделение Московского университета, современниками признавался чуть ли не «вундеркиндом». Также участник войн с Наполеоном, получил целую россыпь наград, дослужился до капитана гвардейского штаба. Ко всему прочему, был масоном. Будущий поэт и декабрист Кондратий Федорович Рылеев – потомственный дворянин, генеральский сын, офицер-артиллерист, участник заграничного похода. Этот список можно продолжать, однако везде будет примерно один и тот же набор – родовитая и обеспеченная семья, престижное учебное заведение, молниеносная карьера, награды, должности, милости. И молодость, и это важно – в 1825 году самому старшему из декабристов, С. Г. Волконскому (князю-Рюриковичу, генерал-майору!) было 37 лет. Запомним и это.

А теперь вернемся к тому, почему эти «тайные» общества разваливались спустя всего пару лет, и почему император ничего с ними не делал. Собственно, ответ уже кроется в вопросе. Ничего тайного в собраниях данных обществ не было. Да и встречались они не где-нибудь на окраине города в укромном полуподвале в скупом свете пары свечей, а прямо в сердце Петербурга или Москвы, в фешенебельных заведениях. Да и в принципе как встреча нескольких десятков дворян первой величины, зачастую имеющих высокие военные или административные чины, могла остаться незаметной? Дворянские собрания в России уходят корнями еще во времена Екатерины II, когда был основан так называемый Английский клуб – закрытое элитное сообщество, где можно было перекинуться в карты с равными по статусу людьми и отведать блюда высокой заграничной кухни. Созданные после победы над Наполеоном «союзы», в сущности, были подобными сообществами, только – с политическим окрасом. На их собрания съезжались представители столичной элиты, играли в карты, пили и обсуждали политику. Безусловно, во время подобных разговоров всплывали крамольные темы, но, во-первых, какая интеллигенция не ругает власть? А во-вторых, участники подобных «кружков по интересам» чаще были заняты внутренними склоками и составлением анонимных доносов друг на друга, чем реальным планированием переворота. Проще говоря, занимались профессиональной болтологией на тему «как нам обустроить Россию». Именно поэтому все эти «союзы» разваливались как карточные домики, и именно поэтому Александр I (который, помимо прочего, несколькими годами ранее со всеми этими людьми свергал Наполеона и входил в Париж) смотрел на данные собрания сквозь пальцы.

Итак, в 1821 году Союз благоденствия распался. Как принято считать – из-за доноса, в реальности – из-за внутренних конфликтов. В пользу последнего указывает то, что на его руинах в то же годы были образованы сразу два тайных общества – «Северное» (во главе с Н. М. Муравьевым и С. П. Трубецким) и «Южное» (где всем заправлял П. И. Пестель). В общем-то, и здесь мало что поменялось. Лидеры «заговорщиков» сами признавали, что реформы – это, конечно, хорошо, но Россия к их радикальному внедрению еще не готова. Вот лет через 20 – там поглядим, а пока можно просто собираться и обсуждать насущное.

Был, впрочем, в этой честной компании один «пассионарий», который жаждал действия. Этим человеком оказался тот самый герой Бородина, обладатель золотой шпаги с гравировкой «За храбрость» Павел Пестель. Своим кумиром Пестель считал Наполеона, и не изменил старым привычкам даже после того, как тот пал. В конце концов, это просто форма, важно содержание. А содержание Пестель видел в самоотдаче и готовности идти ради достижения намеченных целей на самые суровые меры. В некотором смысле можно сказать, что Пестель был большевиком задолго до большевиков. Это был убежденный республиканец и сторонник левой диктатуры якобинского типа. Писатель и журналист Н. И. Греч, современник тех событий, лично знавший многих декабристов и вращавшийся в этой среде, характеризовал Пестеля так: «Он хотел произвести суматоху и, пользуясь ею, завладеть верховною властью в замышляемой сумасбродами республике… Достигнув верховной власти, Пестель… сделался бы жесточайшим деспотом». К слову сказать, товарищи по заговору Пестеля недолюбливали, да и он сам к ним в друзья не набивался, в целом смотрел на них свысока как на кучку бестолковых болтунов и держал некоторую дистанцию.

Свои взгляды Пестель изложил в программном документе под названием «Русская правда». Это во всех смыслах феерический плод сознания, который мог родиться только в голове человека с особым складом характера. Итак, по задумке Пестеля (который, на минуточку, боролся с самодержавием) для того, чтобы решить все проблемы в государстве, нужно было поставить во главе него гражданско-диктаторский режим, который должен был опираться на службу, по своим функциям напоминающую тайную политическую полицию. Сотрудники этого ведомства должны были сохранять полную анонимность, следить за врагами государства и, при необходимости, физически их устранять. При этом, отчитываться эти люди должны были исключительно перед главой государства. Образно говоря, Пестель придумал Гестапо. Государство он предполагал реорганизовать в республику с президентом во главе. А царя – убить.

Несколько лет два общества – «Северное» и «Южное» - вызревали, привлекая к себе новых членов. Примерно тогда к будущим декабристам примкнул поэт-графоман Кондратий Рылеев, про писательские пристрастия которого сейчас помнят только из-за его участия в заговоре. Повадился ходить на собрания и отставной поручик Петр Каховский – тоже бывший гвардеец, которого в свое время за пьянство, нарушение субординации и неплатеж по кредитам даже со скандалом разжаловали в рядовые. Корень всех своих бед Каховский, понятное дело, видел в проклятом самодержавии, отчего загорелся идеей убить царя Александра I и несколько раз прибегал с этой идеей к своему лепшему товарищу Рылееву, но дальше разговоров дело не пошло.

В общем, публика подобралась в высшей степени достойная, однако подходящий для действий момент все никак не наступал. Представился он только осенью 1825 года, когда неожиданно, во время поездки в Таганрог, скончался Александр I. По логике вещей, следующим государем должен был стать его младший брат Константин Павлович, однако тот давно жил в Польше, был женат неравным браком (зато – по любви) на польской графине, и ни в какой Петербург не хотел. Царского венца он откровенно боялся, опасаясь возможных заговоров и полагая, что, в случае чего, и ему может достаться табакеркой по голове, как некогда – его отцу, государю Павлу Петровичу. Поэтому Константин еще при жизни Александра написал официальное отречение в пользу следующего по старшинству брата, Николая Павловича. Документ был секретным, и даже Николай о нем не знал, поэтому сразу после смерти царственного брата, официально присягнул на верность Константину, по случаю чего тут же отписал тому в Варшаву.

Более того, Константину Павловичу официально присягнула вся страна – это случилось 9 декабря. Было даже отчеканено небольшое количество монет с профилем нового императора. Однако Константин престола не принимал, до последнего продолжая колебаться. В итоге сложилась ситуация, когда у России вот уже несколько недель не было государя, и ничего хорошего подобный коленкор не сулил. Так и не дождавшись ясного ответа из Варшавы, в конце декабря Николай решился провозгласить императором себя. На экстренном заседании в ночь на 26 декабря 1825 года Сенат официально признал его права на престол и утвердил его в качестве монарха. На следующий день, 26 декабря, была назначена новая присяга, на этот раз – Николаю Павловичу. Настал час, которого так ждали заговорщики.

К несчастью для Пестеля, именно ему принять участие в схватке за будущее страны не пришлось – его арестовали аккурат накануне запланированного выступления. Тем не менее остальные решили выступать. Офицеры-декабристы накануне дня присяги развернули агитацию в гвардейских полках, причем доводы были ошеломляюще простыми: Константин Павлович – законный государь, однако подлый Николай задумал отодвинуть его от царства и своевольно занять трон. Кто как не гвардия должна помешать несправедливости? Солдаты были далеки от политики, однако здесь сыграли два ключевых фактора. Первый – официальное отречение Константина так и не было обнародовано. Второй – заговорщики были их командирами, водившими их в атаку еще на Бонапарта и прошедшими с ними через всю Европу и обратно. Поэт Рылеев очень кстати напомнил Каховскому, что тот вот уже несколько лет мечтал застрелить царя, и теперь у него появилась прекрасная возможность исполнить задуманное. Предполагалось, что Каховский рано утром заявится в Зимний дворец и застрелит Николая – и все дела. Тот сначала согласился, однако потом зачем-то сделал несвойственную для себя вещь – как следует подумал. И отказался. Роковой день еще не наступил, а план переворота уже дал первые трещины.

26 декабря 1825 года офицеры-декабристы (теперь уже официально можно так их именовать) вывели на Сенатскую площадь около 800 солдат Московского лейб-гвардейского полка. Спустя некоторое время к ним присоединились части 2-го батальона лейб-гвардии Гренадерского полка и матросы Гвардейского морского экипажа. Впрочем, великий князь Николай Павлович был обо всем осведомлен еще с раннего утра, и после 7 часов, когда Сенат официально присягнул ему на верность, стал государем-императором Николаем I.

Уже стоя на площади, декабристы поняли, что все идет не по плану. Участник тайного общества князь С. П. Трубецкой, которого заговорщики загодя избрали «диктатором» новой России (да, это по-прежнему те же люди, которые боролись с самодержавием) в расположение восставших войск просто не приехал. Армия осталась без своего знамени, а запасного плана у гениев конспирации попросту не оказалось. Пока к площади стягивались верные императору части, декабристы лихорадочно пытались выбрать нового вожака и придумать хоть какой-то план. За этим их и застал генерал-губернатор Петербурга граф М. А. Милорадович, в одиночку подъехавший к восставшим батальонам. И, опять же, важный момент: Милорадович – старый солдат, ему уже хорошо за 50, он – герой Отечественной войны 1812 года, один из генералов Бородинской битвы. Проще говоря, он всех этих Пестелей и Муравьевых помнил еще не нюхавшими пороху сопляками, он их воевать учил и водил в бой. Стрелять в них – это все равно, что стрелять в детей, которых сам и растил. Он пытается уговорить их сложить оружие. Он даже говорит, что понимает их мотивы, даже в чем-то с ними солидарен, но Константин отрекся, и он, Милорадович, лично видел текст его отречения. Молодой князь Е. П. Оболенский, вышедший из строя восставших, в свою очередь пытается уговорить Милорадовича отъехать подальше. Тот спорит, настаивая на своем, и Оболенский легонько колет его штыком в бок – именно что легонько, без серьезных последствий. Только отойди, батя, мы сами разберемся. Никто не хочет стрелять. Никто, кроме Петра Каховского. Несостоявшийся цареубийца, облаченный в гражданский костюм, выходит из-за спин солдат, поднимает пистолет, нажимает на спуск… Подоспевшие солдаты «николаевских» полков уносят тяжелораненого губернатора в лазарет. За его жизнь борются несколько часов, однако спасти Милорадовича не удается. Перед смертью он с облечением узнал, что пуля, которую из него извлек хирург – пистолетная, а это значит, что солдаты – не при чем. Главное, что солдаты не при чем. С этой мыслью он и отошел.

А в это время на площади творится настоящий хаос. Горожане приходят посмотреть на восстание, как на увлекательное представление. По толпе ползут разговоры, что Николай – узурпатор, лишивший власти законного государя Константина Павловича. Когда на улице показывается кортеж императора, в него начинают бросать камни. Сам Николай испытывает колоссальный стресс. Меньше всего на свете он хочет, чтобы пролилась кровь. Он даже не уверен, что переживает этот день, поэтому готовится экстренная эвакуация монаршей семьи в Царское село. Со времен Французской революции прошло каких-то 30 лет, в этой эпохе люди не боялись убивать царей.

На строй мятежников дважды накатываются волны тяжелой конницы – это конногвардейцы, элитная конница императора. Однако обе атаки отбиты. Там, в сердце мятежных батальонов, повстанцы, наконец, выбирают себе нового «диктатора» – им становится князь Оболенский, тот самый, что колол штыком Милорадовича. Однако время было упущено, и Николай стянул к Сенатской площади все доступные полки, численный перевес был на его стороне и, что главное, он сумел перехватить инициативу. Теперь ход дальнейших событий определял император, а не мятежники. Он должен был покончить с восстанием до темноты. Он начал этот долгий зимний день великим князем, но закончит он его полновластным государем. Только так. И, словно вторя его мыслям, по густой массе мятежных батальонов ударили пушки.

Это был расстрел. Декабристы совершенно утратили понимание, что им делать дальше. Единственный их козырь – внезапность – уже давно был отыгран. Снова и снова гавкали пушки, снова и снова жалящий картечный рой накрывал мятежное каре. Солдаты дрогнули, побежали. Некоторые бросились вниз, к Неве, чтобы уйти с линии огня и перестроиться на льду, однако верные царю артиллеристы начали колоть лед ядрами, из-за чего многие мятежники утонули. К наступлению темноты восстание было полностью разгромлено.

Потом были аресты, долгое следствие. Император Николай I, приходившийся ровесником большинству восставших, лично беседовал со многими декабристами – пытался понять, чем они руководствовались, чего хотели. Пятерых лидеров, включая Пестеля, Каховского и Рылеева, приговорили к смертной казни, 120 прочих участников мятежа сослали на каторгу. Так закончилось восстание, которое со временем приобретет героический ореол. Принято считать, что декабристы боролись за лучшее будущее. Возможно, многие из них и правда в это верили. У других, как, например, у Павла Пестеля, понимание этого лучшего будущего было весьма специфическим. Это был мятеж молодых мечтателей и авантюристов, и он нес на себе все характерные черты своих лидеров – лихость, спонтанность, наивность и безответственность. И никакой героики.