Мы вели машины...

16.02.2019 00:00

D3.ru

https://www.youtube.com/watch?v=dH4KuCZOTF8&feature=youtu.be

_{Памяти бабушки одного их юзернеймов и тысяч других, которых мы не знаем, но которых помним.}

Мы чего только не возили, и горючее, и щебень, и кухню я на «полуторке» возила, и за продуктами ездила. Но самое страшное, это возить раненых и убитых. Помню, в одно ущелье подходили поезда, и мы там разгружали раненых. Это я вам скажу не для слабонервных… А однажды нас отправили собирать убитых прямо с поля боя. Стоял сильный мороз, очень холодно, и нам привезли что–то перекусить. А как на снег садиться? Так что вы думаете, садились прямо на трупы и ели… Хотя я была до того брезгливая, что даже если немного запаха бензина, то уже не могла есть. А тут сидишь на задубевшем трупе и ешь… Вот что война с людьми делает...

В Курске мне в машину погрузили боеприпасы, их надо было везти танковым частям. А у немцев были самолеты – охотники за машинами. Любая машина едет, пусть даже санитарная – он бомбит. И немецкие летчики увидели, что мы грузим боеприпасы, стали бомбить. И одна бомба попала как раз в мою машину, но я видел, куда она летела, поэтому успел выскочить и отбежать подальше.

Колонна везла топливо для танков, когда в прилегающий к этой улице переулок выползли три фашистских танка «Тигр». Несколько первых машин успели проскочить мимо этого переулка, но основная часть колонны оказалась перед угрозой уничтожения. Машины в колонне шли на сокращенных дистанциях, так всегда поступали в сложных ситуациях. Поэтому было достаточно попасть в одну машину, а взрывная волна докончила бы все остальное. Ситуация была критическая. Я находился в головной машине, которая уже проскочила мимо этого переулка, и никак не мог повлиять на ход событий. Пока все — и немцы, и наши как бы замерли от неожиданной встречи, один из наших водителей отделился от колонны и направил свою машину, груженную танковым топливом, в лобовой таран на вражеский танк...

Когда мы приехали в эту часть, мужчин, которые сидели за нашими машинами, отравили на передовую, а нас посадили на эти машины. Что мы делали? Мы были при 6–й Воздушной армии, и возили боеприпасы и все, что нужно было. На нас все время были налеты. Аэродром был не так далеко, 5 км от передовой. Как 12 часов так "рама", это немецкий разведчик. Крутится, вертится. Наши стреляют по нему, но его ничего не брало. В конце концов, мы сделали ложный аэродром в 5 км от настоящего аэродрома.

Дороги войны — страшные дороги. Сидишь за баранкой, а рядом автомат, кто знает, откуда немец вынырнет. Стали их гнать, они по лесам и побежали. А еще страшнее, когда по обочинам и немцы и наши вперемешку грудами лежат, приказ ведь был: не отступать, брать населенные пункты любой ценой, вот и шли на смерть. Где руки, где ноги, а где просто голова, танки покореженные, машины сгоревшие, копоть, гарь. Это в песне поется, что пуля — дура. В жизни–то совсем другое. Сколько парней полегло от этой пули...

Что уж говорить, очень часто я попадал под обстрел авиации, она нас в большинстве смертельных случаев и доставала нас. При этом под артиллерийский обстрел попадали чаще, авиация редко обстреливала грузовики, но зато метко. Когда самолет летит, тут уж сам ориентируйся, надо самому или резко притормозить, или увеличить скорость, мне приходилось...

Но самое трудное — нехватка сна. Вы мне можете не верить, но за всю войну я не помню ни одного случая, когда бы нормально выспался. Спали в основном урывками. Когда едешь с водителем ещё ничего, можно дремать по очереди, а вот самому тяжело. И в такие моменты с водителями случались разные случаи. Как–то раз, например, мы с моим шофёром чуть не заехали к немцам на передовую. Мы двигались по дороге с выключенными фарами. Долго ехали, но слава богу потом решили заночевать до утра. Бросили плащ–палатки под кузов и завалились спать. А утром выяснилось, что мы ехали прямиком в лапы к немцам…

Нас, нескольких женщин, направили в город Луга. Там находился учебный артиллерийский полигон, и там мне дали машину, "полуторку", — старую–престарую, которая от рукоятки заводилась. Ну, конечно, там мне доставалось, особенно зимой! Машину–то я еще плохо знала: начну рукояткой крутить, а она как даст обратно! А через некоторое время приходят и говорят: "Сдай машину, принимай американский вездеход "Виллис". Будешь возить на стрельбище офицеров". Вот эта машинка хорошая была! Я так была рада, что мне дали такую хорошую машину! Но моя радость недолго длилась: капитан предложил мне быть ППЖ. Бывало, куда–то надо ехать, а у него стол накрыт. И вот раз мы сели, попили чай, и тут он мне такое предложил. Я говорю: "Будем жениться и замуж выходить, когда война закончится". А он говорит: "В таком случае я машину сам умею водить. Катись к такой–то матери!" Ну, раз я не нужна, то я взяла и оставила машину у его дома, а сама ушла, и воду не слила. Был 40–градусный мороз, радиатор замерз, машина пропала. Мне же надо за это наказать — ну и меня подальше направили, уже в действующую армию: в минометный полк на Финляндскую границу, на оборону Ленинграда. Это уже был конец 1944 года, полк стоял под городом Выборгом. В этом полку дали мне опять "полуторку", и там я служила.

Я села, таскают раненых: и вдруг, — и сейчас перед глазами стоит, хотя скоро будет 60 лет, — вот так пригорочек метров 25–30, и спуск к воротам, — и взвод немецких автоматчиков... Мне этот капитан и старший лейтенант, он у нас парторг полка был, кричат: «Давай, оставь машину! В укрытие! Ищи укрытие!» А у меня уже человек 15 раненых, один мальчик сидел раненый в обе ноги. Я развернула машину, — и в обратную сторону, там когда–то были ворота, — там шлагбаум, доски, и я по этим кочкам, как газанула! ЗИС–5 большой, все эти заборы мы пролетели, — раз, и выехала! Дорога, никого нет, безопасное место, я проехала метров 50, остановилась, вышла из машины, — думаю. У меня сердце бьется. Я даже сама не поняла, как я это все сделала. «Батюшки, что же мне больно–то?» А у меня бок прострелен! Я не чувствовала. Когда повернулась, полна гимнастерка крови. Я видела, бежал фашист и стрелял. Ведь не стрелял по колесам, а стрелял по кабине, чтобы шофера убить. Мне за это дали Орден Славы.

Я вышла, а генерал, командир дивизии, смотрит на меня. Прочитал указ, вручил мне орден. У меня пилотка — а из под нее косички...

Уже в пять часов утра к казарме прибежал командир моего автовзвода лейтенант Фролов, вызвал 5 водителей, и приказал — «погрузить на «полуторки» семьи комсостава и вывезти их во Львов». Я был среди названных Фроловым шоферов. В панике, семьи командиров с жалким скарбом погрузились в кузова, и наша «колонна» пошла на Львов. Ехали проселочными дорогами целый день, добрались до Львова, и остановились в центре города рядом с большим костелом. С чердаков по нам стреляют. Дети из семей комсостава лежат возле грузовиков, плач стоит. Решили мы детей напоить, заходим в близлежащие дома, просим ведро воды — никто не дал! Еще зубы скалили, мол, конец вам, «Советы».

Из первого состава автороты до Победы довоевали в составе бригады 20%, и все они были ранены или контужены по крайней мере один раз, вернулись в бригаду после госпиталей и санбатов. Кстати, процент выживших танкистов из сталинградского набора был примерно таким же — 20% выжило.
В тыловых авточастях можно было войну пережить спокойно, но в танковой бригаде... Наша работа, как правило, была дневной, на передовой или в непосредственной близости от нее. Большинство выбывали по ранению, но и убивало шоферов у нас нередко. Тут причиной были не только привычные для нас бомбежки или артобстрелы...
Часто погибали «по глупому» — вместо указанной на карте относительно безопасной дороги ехали напрямик и подрывались на минах...Часто ночью в неразберихе заезжали к немцам, линия фронта не всегда была сплошной.
На Западной Украине было несколько стычек с бандеровцами, нападавшими на мелкие автоколонны, тоже не обошлось без потерь.

Медаль «За Отвагу» — за сталинградские зимние бои. Там было неимоверно тяжело. Заносы снежные в метр высотой, мороз под тридцать градусов. На машины ставили снегоочистители –«треугольники» — но это почти не спасало ситуацию, проехать мы не могли. Дальше грузили снаряды на санки, (другого выхода не было), и водители, по пояс в снегу, шли к танкам. Все время под немецким огнем, я не преувеличиваю.
За Курскую Дугу –получил вторую медаль «за Отвагу», считаю, что по делу. Через немецкие позиции, напрямую, «в наглую», под огнем со всех сторон, проехал к окруженным нашим танкам, стоявшим без боезапаса. Нас три машины прорвалось к танкистам, а четыре грузовика немцы уничтожили. Водители погибли...
Орден Красной Звезды получен за переправу через Днепр, правда вручили его уже на Сандомире. Под немецким огнем, под дикой бомбежкой сделал несколько рейсов к кромке берега, погрузил снаряды на плоты. Все, кто пытались повторить за мной этот «маневр», были убиты или ранены, а мне вот повезло выжить в тот день.

Никогда, никто в автороте не посмел чего–нибудь «тяпнуть» из продуктов или из бочек со спиртом, которые мы везли со складов ПФС в нашу бригаду. За такое просто свои могли убить.
Так и говорили новичкам — «Пусть начпрод ворует, он для этого на должность и поставлен, а мы у брата–солдата кусок хлеба не возьмем».

Был дневной продолжительный тяжелый обстрел из дальнобойных орудий, но нам дали приказ немедленно эвакуировать раненых. Я хотел одному водителю это задание поручить. Смотрю на него, а он глаза прячет, бледный как стена. Поехал сам, остался целым. Водитель ко мне потом подошел и сказал — «Сержант, больше со мной такого не повторится. Письмо из дома получил, брат погиб в Керчи. Мать такого горя не вытянет, если сразу и второго сына потеряет».

— Кроме дня Победы, есть ли у Вас самый памятный день на войне?
— Летом сорок четвертого года наши танки вошли во Львов. Мой автовзвод оказался на той же площади возле центрального костела, на которой вечером 22/6/1941 года мы стояли с семьями комсостава и не знали своей дальнейшей судьбы...Три года прошло, столько народу на моих глазах погибло, столько друзей схоронил!.. И вот я вернулся в то место, где для меня начиналась война. Мне тяжело было сдерживать слезы, так горько на душе было. Достал я фляжку, помянул друзей...
Вспомнил я, как ходили по домам и просили воды для детей... Приказал (не попросил, а приказал) своим ребятам всех жителей из окрестных домов согнать к нашим машинам. Набралось человек семьдесят. Что вы хмуритесь? Никого я расстреливать не собирался. Просто вышел к этой «толпе горожан» и сказал — «Что, сволота, может вспомнили меня!? Вспомнили, как детишкам воды дать пожлобились!? Советам конец, говорили?!. Вернулись Советы! Мы вернулись, Красная Армия! Ничего вам, гадам, не простим!..»
Этот день мне особенно дорог из моих фронтовых дней и ночей. Я вернулся, один из 65–й бригады, но вернулся туда!.. И вспоминал последнюю мирную субботу сорок первого, когда все еще были живы... Когда все еще были живы...