Алтайский политтехнолог Константин Лукин о феномене «молодого» протеста: «Очень скоро они разочаруются в своих вождях»

Оппозиционные митинги, прошедшие в минувшие выходные в Алтайском крае, как впрочем и по всей стране, выявили любопытную закономерность — основной массой протестного движения стала молодежь. Зачастую это были не только студенты, но и учащиеся старших классов. Новое поколение, вышедшее на улицы российских городов, в известной мере пытается самоутвердиться таким способом. В связи с этим возникает закономерный вопрос — как власть отреагирует на большое число юных пассионариев. Способна ли она перехватить инициативу у оппозиции и «перетянуть» новое поколение на свою сторону? Какие рычаги можно задействовать? А самое главное — что будет с новыми романтиками? Об этом ИА «Банкфакс» побеседовал с политтехнологом Константином Лукиным.

- То, что ряд оппозиционных политиков пытается привлечь молодежь на свою сторону, апеллируя к популистским лозунгам, это, конечно, не новое явление в современной России. Достаточно вспомнить, например, Владимира Жириновского в 1992 году или Бориса Ельцина с его «Голосуй или проиграешь» в 1996 году. Сейчас подошло то время, когда на место всем старым формациям вышло молодое поколение. При этом обратите внимание, что на двух из трех прошедших митингов в Алтайском крае было гораздо больше людей среднего возраста и почти отсутствовала молодежь. Мне кажется, что это связано еще и с тем, что в Бийске и Рубцовске звучали вполне конкретные требования. В Барнауле молодые люди, составившие основной костяк митингующих, в большей степени не понимали, зачем они вообще вышли. Если хотите, для них это такая своеобразная политическая тусовка, это модно в их среде. Однако даже у той небольшой части, кто действительно проникся какими-то лозунгами, тем не менее даже в глазах читалось: «Мы тут немного поорали, а что же будет потом, неужели все это исчезнет?». Обратите внимание, что ни конкретных идей, ни конкретных предложений не прозвучало. Для молодежи такое «времяпрепровождение» это нечто новое, что им не может предложить пока никто другой. Надо сказать, что в данном случае у молодежи нет достаточного жизненного опыта, поэтому она и клюет на такие популистские лозунги. К тому же мы видим, что они привыкли получать любую информацию максимально быстро, новость возникает мгновенно, но так же и забывается, поэтому молодые люди и загораются то одним, то вторым.

Кстати, я бы поспорил с тезисом о том, что власти не интересно заниматься молодежью, пытаться как-то «канализировать» их политический интерес. Лозунг о том, что молодежь не голосует и не ходит на выборы впервые был опробирован, а затем и вошел во все учебники еще в начале нулевых. Это было то время, когда словно на контрасте, старшее поколение, выросшее в СССР, считало своим долгом ходить абсолютно на все выборы, а молодежь их пропускала. Но сейчас те, кто тогда относился к юному поколению, выросли, это люди среднего возраста, однако они все также продолжают игнорировать политику, вот вам и современное падение явки на выборах.

Смотрите, один раз в 15-20 лет происходят так называемые поколенческие сломы, когда у следующего поколения кардинально меняется представление о мире. Это все равно, как если бы нам сейчас рассказывали про вторую половину 1980-х годов, про развал внутри политбюро КПСС. Но поскольку мы этого лично не переживали, то в ответ просто вежливо качали бы головой. Аналогично и с этими молодыми людьми, кто вчера оказался на улице — они не жили на сломе 1990-х годов, знают это время только по рассказам родителей и хотят заново для себя все открыть... У них не было и нет вовлеченности в политические процессы. И они все это открывают для себя заново, как и предшествующие поколения.

Кроме того, мне кажется, было бы неправильно сравнивать тех, кто выходил на Болотную в 2012 году и тех, кто очутился на улице вчера, 26 марта. У них разные устремления. Это принципиально разные люди, несмотря на то, что «вожди» у них, скажем, примерно одни и те же. А по факту все окончится ровно так, как и пятью годами ранее. Энтузиазм и молодежный протест очень быстро сойдут на нет. Вначале люди младшего возраста разочаруются в своих лидерах, которые и сами еще не понимают, что им делать с этой активной частью и что конкретно можно предлагать молодежи. Это вызов, который встал по сути сейчас перед всеми институтами. И это прежде всего сохранение себя в будущем, что особенно актуально для партий, реально борющихся за власть, и задумывающихся о своем ближайшем резерве.

Сейчас на улицах оказалась та молодежь, для которой системные партии — что-то далекое и непонятное. Пойти реализовать свою энергию через какие-то общественные организации стало очень трудно — их число за последние десятилетие значительно сократилось. Кроме того, как рассуждает власть в отношении молодежи и молодежной политики вообще: мы вам тут школу построили, вот вам вуз, пожалуйста, идите учитесь, ну что-то еще допустим приняли для поддержки семей. Но ведь никто почему-то не учитывает, что это выросло совсем другое поколение, с другим осмыслением жизни, они все оценивают по-иному. Они активно ищут социальные лифты, кто-то из них размышляет, где можно учиться в дальнейшем, другие — думают о трудоустройстве. Тот факт, что они вышли на улицу — это не значит, что им интересен условный Навальный, коррупция для них вообще что-то умозрительное и неизвестное, так как непосредственно с этим они еще не сталкивались. Они туда пришли, чтобы покричать красивые лозунги, а потом выложить все это в соцсети, в том числе для того, чтобы похвастать, какие они смелые и активные.

Главный вопрос — куда направить эту энергию молодежи. Не скажу, что это проблема актуальна только для России. Посмотрите на Европу, там происходит все то же самое. Появление такого феномена как Brexit, рост числа ультраправых (костяк которых составляет именно молодежь) доказывают, что управление пассионарной энергией дается с трудом. Объединение Европы для нынешней молодежи уже не имеет той ценности, что для их родителей, они буквально требуют и намекают своим поведением: «Дайте нам другого».

Но когда молодежь прикладывает силы, получает реальный опыт и видит, что в одночасье всего не поменять — у них естественно возникает апатия. Столкновение с реальностью в этом смысле всегда болезненно. Не могу сказать, что государство совсем уж не пытается решить проблему вовлеченности молодежи в политику. Но какой-нибудь условный Селигер проходит раз в год, а здесь требуется системная постоянная работа. Конечно, самый простой способ, как сделать так, что бы молодежь выплескивала свою энергию — это занятие спортом, плюс еще возможный канал доступа - активное участие в каких-то общественных проектах, общественных организациях. Но никак не своя тусовка из 50 человек, из которых в лучшем случае куда-нибудь наверх пробьется только один.

Обратите внимание еще и вот на какой момент. У нас партии, причем абсолютно все, фактически «сдали» улицу. Такая митинговая активность, которая была зафиксирована в марте, в Алтайском крае наблюдается, пожалуй, впервые с 2011 года. До этого все митинги, даже оппозиционные, проводили скорее для галочки, никто не вовлекал людей и не пытался что-то делать. Но свято место пусто не бывает, «рассерженные страты» оказались вовлечены другими политсилами, которые их пытаются использовать в своих интересах. Ну, а для молодежи это определенный способ хоть таким образом что-то поменять в жизни. У современной России сравнительно небольшая политистория, поэтому многие вещи, вполне лояльно воспринимаемые на Западе, у нас вызывают недоумение. Митинг — это нормальная форма выражения своего мнения, отличного от официального, и мы только приходим к мысли, что гайд-парк по-хорошему должен работать чуть ли не каждую неделю, а не только от случая к случаю.

Вместе с тем я не считаю, что дальше протестные настроения молодежи будут только расти. Все схлынет намного раньше, чем в 2018 году. Например, в Алтайском крае, полагаю, уже к осени. Это в первую очередь связано с масштабной избирательной кампанией на уровне муниципалитетов. Просто те же молодые люди, кто решит попробовать себя на выборах, в большей своей массе окажется отсечен от реального участия в политике. Но даже те, кто сможет зарегистрироваться кандидатом, потерпит ожидаемое поражение. У них нет должного опыта, нет поддержки. Однако такой результат вызовет непонимание у местных пассионариев, которые искренне уверены в том, что именно они способны что-то изменить. Чаще всего почему-то не учитывается то, что избиратели голосуют за тех, кто может быть полезен в депутатском кресле.

Конфликт отцов и детей вечен, поэтому молодежь будет всегда искать способ выплеснуть энергию ради отрицания существующего миропорядка, сломать его как-то. Но при этом им нужен понятный образ будущего, или хотя бы канал, по которому можно идти и двигаться дальше. Да, предложить этим людям какую-то альтернативу - не быстрый процесс, об этом говорится давно, поскольку поколенческий разрыв в современной России становится все заметнее. Опять же, давайте взглянем на политические партии в Алтайском крае. «Единая Россия» уже спокойно отдает примерно треть мест молодым, пытаются встроить юных партийцев в систему и остальные. Единственное, что если сравнивать, допустим, то количество мест, что отдают в стенах Заксобрания молодежи и общую численность этой социальной группы — это несопоставимые цифры. Плюс, как правило никто не стремится вовлекать в сам законодательный процесс молодежь, они все равно держатся особняком.

Ну, или давайте посмотрим на остальных. Например, численность комсомола - 15 человек, молодежное отделение ЛДПР - 10, у «Справедливой России» — 20 человек. В любом случае, мне кажется в ближайшие 2-3 года и крупные федеральные политики, и большие политпартии будут пробовать искать общий язык с молодежью, перестраивать как-то свою работу на понятный молодежи формат общения. Все равно дискуссия о том, куда двигаться дальше, идет постоянно — не только на площадях в ходе митингов, это тот же Интернет, СМИ. Однако если не вовлекать молодых в эти процессы, мы рискуем очередным поколением, которое через 10 лет будет претендовать на топ-позиции в бизнесе, политике, других сферах. И решение этого вопроса зависит от нынешней элиты, это, пожалуй, самый большой вызов, стоящий перед ней в настоящее время.