«По ком кричит младенец». Магнитогорский критик Татьяна Таянова – о спектакле «Весы»
Магнитогорск. Рецензию на спектакль режиссера Максима Кальсина по пьесе Евгения Гришковца Татьяна Таянова любезно предоставила для публикации нашему агентству.
Действие спектакля «Весы» происходит в приемном покое регионального родильного дома. И всё, что стоит на сцене, случается и произносится на ней, в целом близко Театру.doc (театру документальной пьесы). А в нем, как известно, жизнь не конструируется, не придумывается, а фиксируется «в формах самой жизни»; искусство уравнивается, буквально срастается с реальностью, а любой диалог вырван из обыденности.
Однако, мне кажется, Максим Кальсин ставил сказку, а не док.пьесу и не stand-up comedy с исповедями «о себе и обо всем на свете», которые так любит не только Гришковец, но и близкий ему беззлобной ироничностью своих экзистенциальных монологов Вуди Аллен. Режиссер выбрал не иронию, а старомодную доверительность, безусловную душевность и почти детский наив как эмоциональные доминанты спектакля и как главные краски образа мальчика-отца, подписавшегося на партнерские роды (по органике, да и внешне, молодой актер Анатолий Баженов, исполнивший эту роль, очень похож на «начальника Чукотки» - Михаила Кононова, не раз создававшего на экране наивных мальчиков эпохи оттепели). В общем-то, такой чистый, искренний, добрый несложный мальчик живет в каждом из отцов спектакля «Весы». Моральная чистота, совесть, отсутствие мрачных сторон, безусловно, сближают их, и в финале перед нами настоящее стихийно возникшее мужское братство похожих друг на друга людей. Между профессором и рабочим нет непроходимых границ. И все их мечты, иллюзии, ошибки, отношение к семье, женщинам, рождению детей, смерти и жизни в главном похожи, потому что они обычные люди, лишенные каких-либо отклонений, не странные, не лишние, не другие, такие же, как мы.
Марина Давыдова, посвятившая творчеству Гришковца статью в своей монографии «Конец театральной эпохи», так определила эту особенность драматурга:
«Жизнь во всех своих проявлениях узнаваема: и в то же время уникальна, посмотри на другого и узнай самого себя – вот опорные точки философии и поэзии Гришковца. Он сумел слиться с каждым из зрителей и в то же время остаться самим собой. Передать на сцене поэзию обыденности. Воплотить неповторимую типичность. Заставить почувствовать, что между моряками, учеными, студентами, учителями, лицедеями – в общем, всеми нами нет никаких границ».
Известный драматург А.Арбузов («Мой бедный Марат», «Иркутская история», «Сказки старого Арбата») когда-то сказал о себе: «После «Тани» я всё пишу одну и ту же пьесу, и все последующие пьесы – это просто акты единой драмы». Это можно сказать и про Гришковца. Все его пьесы заставляют пульсировать светлыми смыслами будничную монотонность жизни, все мешают поэзию и обыденность, бытовые клише и зашкаливающую откровенность речи, все сентиментальны, в чем-то романтичны, душевны, не выискивают темных сторон людей и событий, все немного хмельные от радости (как подвыпившие отцы в «Весах»), и все о том, о чем резкими криками новорожденных сообщает любой роддом: жизнь должна продолжаться!
Гришковец – сказочник-гуманист, не я первая и не я последняя говорю это. Считается, что в основе сюжета любой сказки лежит что-то фантастическое или чудесное, но на самом деле ее основой может стать любое житейское событие. И рассказываться она может не всегда таинственно-возвышенной интонацией, но и естественно-разговорной, ироничной тоже. Однако любая сказка всегда про главное, в каждой есть мораль и очень четкая позиция: тьма победить не может, она слабее света.
Гришковец, который так часто говорит про детей, не умирающих внутри нас, больше кого-либо другого в современном театре сказочник – мудрый взрослый, который может и успокоить, и примирить с расшатавшейся по каким-то причинам жизнью, вернуть надежду на лучшее. Главные его пьесы и спектакли – это праздник доброго смысла, превращение осени в весну. А еще в них, как в советских соцреалистических сказках, подчас и зла-то нет никакого, есть лишь конфликт хорошего с лучшим (хорошего и хорошего). Попробуйте найти злодея в спектакле «Весы»... Когда Гришковец ставил эту свою пьесу несколько лет назад в МХТ им. А.П.Чехова, он сказал в интервью: «Хорошо бы, чтобы наш спектакль получился хорошим». Речевая ошибка? Злополучный, всегда лезущий не к месту, особенно когда волнуешься, повтор? Нет. Он просто обожает слово «хорошо». Это его жизненная позиция. Плохого и плохих он не ищет/не делает. Если Иешуа Га-Ноцри говорил: «Все люди добрые», девиз Гришковца – «Все люди хорошие», даже те, кто еще не родился…
«У меня в пьесе все люди хорошие, – рассказывал он о «Весах» в 2017 году, в дни премьеры. – Человек, ждущий своего ребенка в роддоме, не может быть плохим. У всех этих людей есть нечто, что их объединяет. Они те, кто встретит тех самых новых людей, которые будут составлять суть завтрашнего дня».
А еще у Гришковца все в глубине – нежные. Все способны на сочувствие и душевный отклик, на высокое состояние души даже внутри нелепого и смешного обстоятельства или диалога. Алексей уже в третий раз не смог сопроводить жену в роддом: «Мы все просчитали, я отказался от всех командировок на три месяца! И ушел смотреть футбол?» Эдуард: «Если бы у неё воды отходили, а ты через неё перешагнул и пошёл футбол смотреть, это другое дело». Актеры в этом диалоге, если заметили, играют не столько комическую сценку-перепалку, сколько объяснение в самой искренней любви: один – жене, другой – другу.
Улыбчивость, озаренность оптимистической эмоцией и интонацией – это не стиль, это внутренняя природа автора, то, что невозможно принять за вымысел. Кажется, сегодня он не только главный сказочник, но и главный оптимист отечественной сцены. И оптимизм его в чем-то сродни сказкам Рязанова и Астрахана с их постоянным призвуком «Все будет хорошо». Опять цитата из интервью Гришковца: «В пьесе всё происходит в октябре. …А у меня полное ощущение, что мы репетируем про март». Он всегда найдет весну посреди осени. Ну, просто потому, что она и правда есть всегда, как надежда, в каждом нашем мгновении, если, конечно, ничто не замыливает взгляд и сердце.
Евгений Гришковец настаивает: «Театр был и остаётся местом для несуетной работы и содержательного вдумчивого жизненного процесса». Он, по его собственному признанию, ждет на своих спектаклях вовсе не смеха, а «внимательной тишины». У Максима Кальсина получилось создать в зале трепетные, волнительные переходы между полной тишиной и смехом. Это словно сердце на качелях: постоянное предчувствие взлета, рост эмоций и напряжения. Такие переходы имеют очищающее значение, освобождая зрителя от масок, прикрывающих страх быть собой, не всегда сильным, не всегда успешным, не всегда значительным, не всегда понимающим всё до конца…