Критика чистого маразма

Российская Ассоциация театральных критиков распространила заявление, в котором обозначила свои предпочтения за минувший год. По версии критиков, лучшим спектаклем 2016 года стал ленкомовский «Князь» в постановке Константина Богомолова, а человеком года объявлен Константин Райкин.

С «Князем» история случилась темная. Этот спектакль в постановке самого, наверное, скандального и одного из самых ярких московских режиссеров представляет (точнее — представлял) собою, как сказано в программке, «опыт прочтения романа Достоевского «Идиот». Главного героя, князя Мышкина, играет сам режиссер. Одной из основных тем спектакля стало насилие над детьми, педофилия. Н углубляясь в разбор постановки — это уже сделали критики, — заметим лишь, что Богомолов, конечно, сломал все шаблоны восприятия и понимания Достоевского. У него свой, весьма необычный взгляд на роман, который, сколько бы ни ругались оппоненты, он никому не навязывает. Он лишь рассказывает о том, что увидел сам в этом романе. Ничего, кстати, не меняя в тексте классика. В этом, собственно, и состоит задача любого режиссера — попытаться объяснить, что, как и зачем, по его мнению, существует в первоисточнике.

И вот — прошло менее года, как спектакль снимают с репертуара. Спектакль, прогремевший на всю Москву, очень спорный, но безусловно популярный, оказался театру не нужен. Художественный руководитель «Ленкома» Марк Захаров объяснил такое решение тем, что, дескать, плохая посещаемость этой постановки. Слушайте, в «Ленкоме» отличная посещаемость всех спектаклей, это известно любому, кто мало-мальски в теме. Не говоря уж о том, что какое количество спектаклей в Москве давно умерли и раз за разом демонстрируют зрителям свой живой труп. Однако — идут. Живы, курилки. А молодой, свежий, наглый, дерзкий — снимают.

Наверное, мы никогда не узнаем точно, чем так не приглянулся на исходе первого же года своей жизни спектакль «Князь». Было ли это решение самостоятельное или откуда-то сверху надавили, намекнули, попросили. Всякое может, учитывая еще тот факт, что Богомолов — человек резко оппозиционных взглядов, которые никогда не скрывал. И шлейф у его имени вполне себе скандальный по многим причинам. И свиную голову на порог МХТ подбрасывали как раз-таки из-за Богомолова. А, впрочем, неважно, какова была конкретная причина снятия спектакля с репертуара, — важно, что под кастрацию попал молодой и буйный. С другой стороны, старого и немощного зачем кастрировать — он и так никому не угрожает да никому не мешает.

Ну а человеком года, по версии Ассоциации критиков, стал Константин Райкин — и тоже не за достижения на ниве творчества, а — простите за пафос — за общественно значимый шаг. Напомним, что Райкин изрядно растормошил культурное пространство своим выступлением на съезде Союза театральных деятелей, в котором указал на возвращение цензуры, на нетерпимость к «инакокультурномыслящим», на безнаказанность действий бойких ребят, называющих себя православными активистами. Ах какое же расцвело тогда возмущение этим выступлением, сколько грязи было вылито на Райкина! Но восхищения, заметим справедливости ради, тоже было немало. Словом, резонанс случился немалый.

Можно ли считать такое решение Ассоциации театральных критиков политическим? Конечно, можно. Даже, наверное, нужно. Только почему это вызывает такое отторжение у многих — вопрос. Искусство вне политики? Ну-ну. Это с каких таких пор? Пушкин, что ли, наш вечный пример и точка отсчета, не был в определенном смысле политиком? «Россия встрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена» — наверное, кто-то другой написал. Координатор Ассоциации, известный театральный критик Глеб Ситковский, так объяснил решение организации:

 — Райкин совершил общественно значимый поступок, назвав вещи своими именами. И его речь — не просто сотрясание воздуха, а поворотный момент для российского театра. На нее отреагировали практически все политики и практически все театральные деятели страны.

В последнее время, это любимая мантра: «Искусство не должно быть политизированным». Чуть коснется искусство какой-нибудь больной темы — тут же упреки. «Левиафану» Андрея Звягинцева дали «Золотой глобус» и оскаровскую номинацию — не иначе как политика, затрубили наши апологеты чистого искусства из рядов чиновников от культуры. Это, мол, потому, что Запад ждет от русских фильмов исключительно чернухи. Как только увидит — тут же давай ее привечать глобусами да оскарами. Все остальное им, бездуховным, неинтересно. Берлинский кинофестиваль чаще других становится объектом таких нападок — ни один Берлинале не обходится без какой-нибудь политической акции или награды политзаключенному. Стоило берлинскому жюри дать «Золотого медведя» опальному иранскому режиссеру, отбывающему тюремный срок за оппозиционную деятельность, Джафару Панахи за фильм «Такси» — тут же получило миллион упреков в политизированности.

Подозреваю, что тем, кто так яростно выступает за строго раздельное существование искусства и политики, на самом деле глубоко наплевать и на то, и на другое. Все ведь очень просто: искусство существует в том числе и как противовес всему несправедливому, лживому, унижающему человека, грешным деяниям и устремлениям гордыни. Политика успешнее всех остальных сфер деятельности человека вобрала в себя все перечисленное, поэтому утверждать, что она может не касаться собою искусства — по меньше мере недальновидно. Вообще — пока существуют пороки и грехи, будет существовать и искусство. Наверное, останься Адам с Евой в раю — бог не придумал бы для человечества мук творчества. Пока будет существовать стремление к власти, а следовательно — и политика, будет живо искусство.

И очень хорошо, что именно театральные критики нам об этом напомнили, что не стесняются признаться в таком не модном нынче понимании роли и места искусства.