«Сумрачный германский гений» в нацистской пропаганде
В. ДЫМАРСКИЙ: Наш любимый гость (у нас все гости любимые) Борис Николаевич Ковалёв. Часто любимый гость. Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН. Борис Николаевич, приветствуем вас!
Б. КОВАЛЁВ: Добрый вечер, Виталий Наумович, добрый вечер все те, кто нас видит и слышит.
В. ДЫМАРСКИЙ: Сейчас начнётся небольшой полудетектив. Я не могу вам (это я обращаюсь к нашей аудитории) сказать, о чём мы будем сегодня говорить. Если был бы кто-то другой, неизвестный нам человек, неизвестный историк, другой гость, я бы отказался от такого эфира. И сказал бы нет: вы нам тему, мы должны её утвердить, затвердить. Но поскольку Борис Николаевич часто к нам приходит с заранее непонятными нам темами, то мы уже к этому привыкли, мы ему полностью доверяем. Я могу фактически замолкнуть, передать слово Борису Николаевичу, который нам расскажет, о чём он будет говорить. И сам сюжет.
Б. КОВАЛЁВ: «Нам внятно всё — и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений», — писал Александр Блок в своей мини-поэме «Скифы» в 1918 году. Но, поскольку наша программа «Цена Победы» мы будем говорить о сумрачном германском гении, о германской науке, германской технике в интерпретации германской пропаганды, адресованной на население оккупированной территории нашей страны.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я перевожу на обыденный язык: то, что немцы рассказывали на оккупированной территории нашим людям о том, что такое немецкий гений.
Б. КОВАЛЁВ: Раз мы Блока процитировали, оставляем слово «сумрачный». Остаётся «германский гений». И здесь, уважаемый Виталий Наумович, я хочу обратить ваше внимание вот на что: понятно, что достижения германской науки и техники — это то, что не требует какой-то фальсификации в процессе привлечения и значимости. Однако время от времени нацистские пропагандисты это делали. Когда говорим о пропаганде как таковой, мы понимаем, что это некая форма идеологического воздействия, это некая форма промывки мозгов. Здесь может быть всё: и воспевание роли Адольфа Гитлера, и воспевание успехов Третьего рейха, но пропаганда в том числе должна быть интересной. Она должна быть познавательной, информативной. И следовательно, те самый сюжеты, о которых мы с вами в таком активном диалоге поговорим, они сочетали всё: и пропаганду как таковую, и формирование позитивного образа Германии и её руководителей. Но также она была максимально познавательной, максимально интересной, то есть занималась вопросами просвещения.
В. ДЫМАРСКИЙ: Пропаганда не обязательно 100% вранья?
Б. КОВАЛЁВ: Ни в коем случае. Более того, наиболее качественная пропаганда строится тогда, когда она основана на действительно подлинных, имеющих место быть фактах.
В. ДЫМАРСКИЙ: Тогда мы вас слушаем. Чем хвастался Третий рейх.
Б. КОВАЛЁВ: Если мы с вами возьмём какие-либо газеты, журналы, которые выходили на оккупированной территории нашей страны в 1941—1943, особенно в 1944 году, мы увидим, что почти в каждом номере есть раздел из истории науки и техники. И если вчитаться в этот раздел, можно увидеть следующее: например, информацию, посвящённую тому или иному выдающемуся учёному. Причём иногда давалась некая поблажка, некий реверанс в адрес соседей. Я практически не видел ничего по Франции, иногда было что-то связанное с Англией, с тем же самым Исааком Ньютоном. Но в целом абсолютное большинство науки приписывалось именно немцам. В частности, предполагалось, что в начале 1940-х нужно будет торжественно отмечать (и отмечался) юбилей выдающегося германского учёного Николая Коперника. Немецкая пропаганда трактовала его исключительно как немецкого учёного, никакого отношения к полякам не имеющего.
В. ДЫМАРСКИЙ: Каким образом?
Б. КОВАЛЁВ: То, что он на самом деле немец, то, что он из немецкой семьи.
В. ДЫМАРСКИЙ: А это правда?
Б. КОВАЛЁВ: Хочу заметить, что даже если брать современные работы, то по большому счёту Коперник, я бы сказал, дискуссионный герой, потому что с одинаковым успехом можно его приписать и Польше, и Германии.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я настолько привык, что он поляк, но я сейчас действительно открываю «Википедию», написано: «Польский и немецкий астроном, математик, механик». Королевская Пруссия. Ну понятно, да.
Б. КОВАЛЁВ: Понятно, что одно дело — так называемое тёмное Средневековье. Гораздо легче доказывать факты приоритета, когда мы говорим о 19-м, о 20-м веке. Что небезынтересно: очень много было материалов, связанных с деятельностью немецких врачей. Немалое количество материала было посвящено истории борьбы с туберкулёзом. В частности, о Кохе, о его борьбе с бациллой Коха, о том, что этот человек по сути своей смог подчинить человечеству самую страшную болезнь 19-го века.
Но что для меня тоже стало своего рода культурным шоком. Мы с вами отлично знаем и даже неоднократно говорили об этом в эфире программы «Дилетант», об отношении к умалишённым в Третьем рейхе. Что больные люди подлежали эвтаназии. Мы говорили о трагедии на оккупированной территории, о массовых уничтожениях больных в психиатрических лечебницах.
Каково же было моё удивление, когда я увидел материалы, связанные с утверждением, что, оказывается, немецкая психиатрия (не столько германская, сколько австрийская, потому что в первую очередь упоминались австрийские, венские школы) занимается в реалиях современной Европы борьбой с лечением психиатрических заболеваний вообще и шизофренией, в частности. Когда я прочитал (причём это был не 1 и не 2 материала) о том, каким образом предлагается лечить шизофрению электричеством, ударами тока, я сразу же вспомнил об опытах доктора Менгеля. Я сразу же вспомнил об опытах, которые Германия вела в концлагерях с огромным количеством жертв. Поскольку я в этом не специалист, я обратился к одному из известнейших российских психиатров, одному из выдающихся специалистов терапии Николаю Кузнецову. И спросил, насколько лечение действительно положительно, как убеждает в этом нацистская пропаганда.
И каково было моё удивление, когда он подтвердил факт того, что в 1930-е, 1940-е и даже в 1950-е в СССР, в частности в Военной медицинской академии, практиковались те самые методики лечения больных шизофренией электрическими разрядами. Но сейчас это практически сошло на нет, потому что нелегко определить, насколько это лечение, очень тяжёлое для пациента, будет для него безопасным. Количество бумажек, расписок со стороны родных, близких, больных в конечном счёте заставляет нас отказаться от данного, довольно жестокого, но вполне эффективного метода лечения.
В. ДЫМАРСКИЙ: А советские и немецкие психиатры пришли параллельно к этому или друг у друга кто-то подглядел?
Б. КОВАЛЁВ: Судя по хронологии получается (из того, что я понял из немецких изданий), получается, что немецкая психиатрия 1920−1930-х годов оказывала некую опережающую роль. Советские психиатры, советская медицина в первые послевоенные годы заимствовала эти методики, несмотря на всю их жёсткость. Оказывается, эта форма лечения была достаточно эффективна и приводила к полному исцелению пациента. Хотя, как сказали мне врачи-профессионалы, это очень опасное лечение, которое иногда приводило к летальному исходу со стороны тех людей, которых подвергли этому лечению.
Вот тоже интересная вещь. Такая страшная болезнь, как проказа. Немецкая пропаганда утверждала, что именно благодаря тому, что у Германии перед Первой мировой войной были колонии в Африке и немецкие врачи имели возможность нести там свет просвещения. Естественно, про геноцид в нацистской пропагандистской прессе мы ничего не прочитаем, но утверждается, что где-то в Намибии немецкие врачи боролись с проказой и являлись одними из пионеров, которые смогли почти победить эту страшную болезнь. Правда, это утверждение не совсем соответствует действительности.
В. ДЫМАРСКИЙ: Надо, видимо, в разных сферах научных искать примеры? Или в основном в психиатрии?
Б. КОВАЛЁВ: Мы говорим не только о психиатрии. Мы говорили о проказе. Но если говорить о науке и технике, понятно, что здесь мы говорим о всей многоаспектности той или иной отрасли человеческого знания на протяжении многих и многих десятилетий.
Что подчёркивалось буквально в каждой публикации? Если говорить о СССР, плане ГОЭЛРО (мы как раз в этом году отмечаем юбилей этого выдающегося события), он был придуман ещё до 1917 года, в дореволюционной России. Это правда. Но реально план электрификации начинается тогда, когда он получает серьёзную государственную поддержку. Тот же самый тезис проводила и нацистская пропаганда. О том, что если раньше деятельность немецких учёных, немецких инженеров была в основном сфера их индивидуальной деятельности, сфера их личных интересов. После прихода нацистов власти наука, благодаря позиции нацистов, становится на службу обществу.
Здесь мы говорим о нескольких направлениях. Можно бесконечно рассказывать о многочисленных восторженных материалах, связанных с Volkswagen, с народным автомобилем. Народный автомобиль Volkswagen подавался как одно из избирательных обещаний Адольфа Гитлера о том, что именно он продумал его концепцию, именно он потребовал, чтобы суммы, затраченная немецким рабочим на покупку этого автомобиля, не превышала 990 марок. Что именно он продумал весь комплекс, связанный с действием того, чтобы этот автомобиль стал доступен каждому желающему его приобрести. И здесь тоже от лукавого. Да, конечно, по сравнению с тем, что было в СССР, у немцев было гораздо больше автомобилей. Но их было меньше на какое-то определённое количество людей, чем в Великобритании и тем более в США. К тому же немецкая пропаганда хотя и утверждала, что машина будет стоить очень недорого, на самом деле она стоила практически в два раза дороже. И для того чтобы несчастный немецкий рабочий мог её приобрести, требовалось не несколько месяцев, а несколько лет работы. И самое главное замалчивалось: о том, что вся эта пропаганда, связанная с народным автомобилем, после 1939 года была практически свёрнута.
В. ДЫМАРСКИЙ: Потому что перешли на военные рельсы.
Б. КОВАЛЁВ: Потому что перешли на военные рельсы. И это не всё. Было объявлено, что те денежки, которые наивные немецкие покупатели в качестве некоего аванса внесли на приобретение народного автомобиля, переходят в фонд обороны. Деньги или машина будет им возвращена после победы.
В. ДЫМАРСКИЙ: Конечно, ничего не вернули?
Б. КОВАЛЁВ: Конечно, ничего не вернули. Хотя мы знаем, что уже после поражения Третьего рейха Volkswagen Beetle стал одним из символов возрождённой экономики Западной Германии.
В. ДЫМАРСКИЙ: Мы сейчас говорим о мирной продукции, но немцы были (тем более с таким производством), безусловно, были сильны в изготовлении вооружения. У них учёные в том числе, которые работали над ракетами, потом разбрелись кто в Америку, кто в СССР и продолжали эту работу. Пропаганда работала, что сейчас у нас будет чудо-оружие, что вот-вот наши учёные создадут «Фау-2» и на этом всё закончится?
Б. КОВАЛЁВ: Я не видел материалов, связанных с личностью Вернера фон Брауна, однако, что касается другого символа германского вооружения, Messerschmitt, Junkers, каким образом подавались эти разработки? Оказывалось, что немецкая академическая наука, оказывалось, что немецкая инженерная мысль вместе с немецкими рабочими практически создают некое сообщество. И именно они, несмотря на вредительство со стороны всех мыслимых и немыслимых противников, делают самую лучшую технику. Кстати, иногда в этой пропаганде встречались любопытные конспирологические теории. В частности, в рассказе о гениальном немецком инженере и изобретателе Рудольфе Дизеле сообщалось (кстати, можно проверить: это действительно так), что он загадочно погиб во время путешествия из Франции в Англию. То ли свалился в Па-де-Кале, то ли кто-то его убил по этой тихой, спокойной дороге. Но это произошло ещё перед началом Первой мировой войны. То есть англичанка мутит, англичане вредят.
С одной стороны, есть определённые реверансы в адрес английской науки и техники, но, с другой стороны, зачастую есть информация о том, что развитие германской науки — результат импортозамещения. Что англичане ещё в годы Первой мировой войны мешали нормально германской промышленности развиваться. Поэтому искалась какая-то альтернатива каучуку, вырабатывается искусственный бензин, искусственные материалы. И зачастую эти искусственные материалы даже оказываются лучше, дешевле, качественнее, чем-то, чем привыкли пользоваться те, у кого данный материал был, что называется, под руками.
В. ДЫМАРСКИЙ: У нас на следующей неделе в «Дилетантах» я очень хочу поговорить с историком Борисом Хавкиным, который в журнале «Дилетант» написал статью о радиопропаганде в Третьем рейхе. Как создавали народный приёмник — по заказу министерства геббельсовского. Геббельс, его министерство, давали заявки на технические какие-то…
Б. КОВАЛЁВ: Совершенно верно. Более того, если говорить о программе «Слово фюрера в каждый дом», надо сказать следующее: изначально радиоприёмник был предмет роскоши, предмет неосуществимой мечты среднего класса плюс. Если говорить о стоимости, не побоюсь этого слова, произведения технического искусства, это стоило 2−2,5 среднемесячной зарплаты немецкого рабочего. Тогда как Геббельс сделал так, что этот радиоприёмник стал стоить 20% средней заработной платы немецкого рабочего, обладая при этом ещё одной замечательной, с точки зрения пропаганды, деталью: он не предполагал возможность приёма «голосов».
В. ДЫМАРСКИЙ: Вражеских голосов.
Б. КОВАЛЁВ: Вражеских голосов. Это было очень уверенное качество приёма 2−3 немецких радиостанций, которые уникально сочетали в себе и хорошую содержательную пропагандистскую часть, и включало в себя (и о чём Геббельс неоднократно говорил) развлечения. Пропаганда и развлечения одновременно. Здесь очень важно, что когда мы говорим о науке и технике, мы говорим о пропаганде исключительно печатной — газет и журналов. Когда мы говорим о событиях Второй мировой войны, это радио, это некая громкая связь. Телевидение тогда ещё сверхэкзотично, но радио в рамках Германии (да, кстати, и СССР, и Европы) становится той самой наиважнейшей составляющей идеологического воздействия. И, естественно, без сумрачного германского гения, без немецких инженеров, перед которыми была поставлена очень сложная задача: сделать ноу-хау общедоступным. Согласитесь, если я попрошу, чтобы вы сделали автомобиль за 50 тыс. рубл.
В. ДЫМАРСКИЙ: Не сделаю, Борис Николаевич, даже не просите.
Б. КОВАЛЁВ: А нужно, нужно! Представьте состояние немецких инженеров, когда им объясняют, что нужно данный продукт удешевить в 10−15 раз по сравнению с имеющимися аналогами.
В. ДЫМАРСКИЙ: Зато 70% немецких семей имели радиоприёмник.
Б. КОВАЛЁВ: Имели. И в этом отношении у них была возможность находиться по сути своей под фатальным идеологическим воздействием, потому что сами понимаете: благодаря хорошо подготовленному и качественному сигналу и программам не нужно было бежать покупать газету, журнал. Нужно было слушать свою любимую радиопередачу: «Театр у микрофона», «Концерт по заявкам», «В мире занимательных фактов». А затем в течение 5 минут получать соответствующее информационное промывание мозгов.
В. ДЫМАРСКИЙ: Понятно, что это первые шаги, но довольно уверенные и эффективные были первые шаги телевидения. Не будем забывать, что Третий рейх — первая страна, где началось регулярное телевизионное вещание. И началось всё с Олимпиады 1936 года в Берлине.
Б. КОВАЛЁВ: Действительно, немалое количество немецких тележурналистов впервые опробовали себя как профессионалы именно на берлинской Олимпиаде. Конечно, никто не смог превзойти Лени Рифеншталь с её Олимпией. Но в любом случае это было очень интересно, экзотично, дорого. Хотя и в пропаганде на территории СССР писалось о телевидении. Но вспомните наш классический фильм «Место встречи изменить нельзя». Помните, там один из героев, сотрудников МУРа, рассказывает о телевидении. И ему никто особо даже не верит, когда он описывает, что это за чудо, когда можно дома смотреть кино или слушать выступление диктора.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я могу напомнить другой фильм — «Москва слезам не верит». Там один из героев, правда отрицательных героев, говорит, что скоро ничего не будет — будет только одно телевидение.
Б. КОВАЛЁВ: Это 1950-е. Тогда вера в абсолютное телевидение, как до этого вера в абсолютный разум превалировала при участии творческой и технической интеллигенции.
В. ДЫМАРСКИЙ: У нас была в программе «Цена Победы» была передача про немецкое телевидение. Это очень интересная вещь. За телевидение бралась больше Магда Геббельс, чем сам. И, вроде, она активно занималась. В том числе она придумала сам формат сериалов. И тогда Геббельс, который тоже занимался этим, дал советы Гитлеру, как часто выступать по телевидению: не надо очень часто, потому что каждое появление должно быть праздником.
Б. КОВАЛЁВ: Геббельс, когда его сняли первый раз телевизионщики, себе очень не понравился. Он считал, что гораздо более выгодно он выглядит по радио. Понятно, что он к радио относился гораздо более серьёзно. Во-первых, это было на 100% его детище. Во-вторых, с точки зрения пропаганды это была гораздо более всеобъемлющая аудитория.
В. ДЫМАРСКИЙ: Последнее по поводу телевидения. В 1945 году американские оккупационные власти не спешили восстанавливать вышки, уже понимая, какое значение может иметь телевидение, и опасаясь возрождения нацистской идеологии через телевидение как мощный пропагандистский ресурс.
Б. КОВАЛЁВ: В любом случае нацистская пропаганда оказалась, с одной стороны, извините за тавтологию, пропагандой германской науки и техники. Но в немалой степени все эти достижения доводились посредством всех этих многочисленных средств воздействия на население.
В. ДЫМАРСКИЙ: Пропагандисты немножко себя переоценивают. Любая пропаганда имеет свои границы. И полностью реальность не заменишь виртуальной реальностью.
Б. КОВАЛЁВ: Здесь любопытно посмотреть хронологически, как те или иные факты подавались в 1942—1944 годах. Если в 1942-м большинство материалов связаны с реалиями, происходящими на линии фронта, доказывалось, что сумрачный германский гений — в первую очередь качество. И как бы Америка ни старалась, тот самый тоннаж американских судов будет потоплен именно качеством немецких подводных лодок. То в 1943-м, в особенности в 1944-м году, когда вся эта русскоязычная пропаганда всё больше концентрируется в Минске или Риге, там идёт всё больше исторических материалов, рассказы о средневековых немецких монахах, об алхимиках, о том, насколько немецкие учёные в любое время, в любую эпоху демонстрировали свои самые лучшие качества. Всё это уходит в более и более далёкую и абстрактную эпоху дня сегодняшнего, когда немцам уже не было возможности отчитаться о многочисленных победах на фронте.
В. ДЫМАРСКИЙ: К сумрачному немецкому гению относятся ли достижения в области культуры? Музыка, писательство.
Б. КОВАЛЁВ: Конечно, можно найти в огромном количестве издания и упоминания о Вагнере, в классической немецкой музыке, о том, насколько это выдающееся музыкальное произведение, как они позитивно воздействовали на композиторов других стран, включая и русских композиторов. Что многие русские композиторы, тот же Рахманинов, иногда получали некую духовную подпитку из-за того, что были знатоками и любителями настоящей, качественной немецкой музыки.
С немецкой литературой всё более сложно, потому что здесь можно найти максимально идеологизированных немецких авторов и антисемитского плана, и воспевающих подлинные и мнимые успехи Третьего рейха. Знаете, я как-то не увидел, что классическая литература, тот же самый Гёте (я со смехом подумал про Гейне — понятно, что Гейне был фигурой умолчания стопроцентной), но те немецкие писатели, которых можно отнести к безусловным арийцам как-то на оккупированной территории особое не популяризировались. Считалось, что это богу богово, кесарю кесарево, а немецкая литература пусть принадлежит тем, кто в полном объёме сможет оценить её гениальное качество.
В. ДЫМАРСКИЙ: Тем более там специальные переводы не делались, наверное.
Б. КОВАЛЁВ: А когда?
В. ДЫМАРСКИЙ: Хотя существовали, безусловно, на русском языке довоенные переводы того же Гёте.
Б. КОВАЛЁВ: Безусловно, да. И немцы относились к этому вполне положительно, хотя иногда вступали в некий конфликт, когда оказывалось, что немецкое литературное произведение очень качественно переведено на русский язык переводчиком с ярко выраженной немецкой фамилией.
В. ДЫМАРСКИЙ: Ну да. Марксом они не хвалились.
Б. КОВАЛЁВ: Нет, Марксом они не хвалились. Более того, они считали его некой заразой, неким порождением нечистой силы. Подчёркивалось, что он к Германии никакого отношения не имеет, что это еврей, который потом оказался в Англии, и для Германии он является таким же злом, как всё остальное поражение семитского мира.
В. ДЫМАРСКИЙ: А как это всё материально обставлялось? Мы уже говорили про радиопропаганду. Были на оккупированных территориях радиопрограммы. Газеты, радио — СМИ.
Б. КОВАЛЁВ: Газеты, радио, кинематограф, худфильмы, документальные фильмы, передвижные выставки достижений германской науки и техники, где посетители этих выставок получали рекламную продукцию, даже какие-то небольшие подарочки, какие-то небольшие сувениры. Именно поэтому немцы очень строго следили, если смотреть материалы по Смоленску, по Пскову, чтобы все мальчишки не слишком активно посещали данные мероприятия, поскольку предполагалось, что этой пропагандой и распределением рекламной продукции нужно охватить как можно большее количество людей.
Понятно, что городские пацаны готовы были для развлечения регулярно туда ходить, что-то взять, что-то спереть. Но повторюсь: здесь было серьёзное сочетание визуальной пропаганды, когда показывались достижения немецких рабочих, достижения немецкий крестьян. Показывались не только фотографии, но какие-то документальные фильмы. Какую-то продукцию можно было пощупать, посмотреть. На этих выставках, начиная с 1942-го, начиналась в том числе и вербовка добровольцев на работу в Германии. Всё то, что в конечном счёте превратится в насильственную депортацию наших рабочих на территории рейха и его союзников.
В. ДЫМАРСКИЙ: Кинопросмотр был обязаловкой для местного населения оккупированных городов или сами люди ходили, потому что хоть какое-то развлечение?
Б. КОВАЛЁВ: И так, и так. Если говорить о том, что, например, у нас сегодня фильм «Индийская гробница», что-то из фильмов про Тарзана, какая-нибудь лёгкая немецкая комедия — за это, естественно, нужно было платить денежки. Фильмы могли быть с дубляжом, с субтитрами. О содержании фильмов могло рассказываться в самом начале представителями администрации. При этом всё это развлечение тоже сопровождалось определённой толикой пропаганды. Это был худфильм о достижениях науки и техники в Германии. Очередной выпуск о победах Третьего рейха и его союзников на фронте. И на сладкое то самое развлечение. Однако если никакого развлечения не было, то тогда могли школьникам, чиновникам, любым желающим по мере заполнения зала устраивать бесплатный просмотр.
Повторяю, был только один качественный немецкий фильм, на который население свозилось массово и бесплатно — «Еврей Зюсс». На этот фильм предполагались массовые бесплатные показы. Понятно, что здесь мы говорим о стопроцентной антисемитской пропаганде. Всё остальное ведь тоже, согласитесь, высший пилотаж. Пропаганда не только интересная, потребляемая, но и пропаганда, за которую потребитель этого пропагандистского продукта, платит. Да, были исключения из правил. Но я подчёркиваю: это исключение из правил. В большинстве своём население радостно, потому что потому что форма развлечения, отдыха, некоего поощрения, как кому-то казалось, шло на все эти выставки, просмотры. Я могу понять наших несчастных парнишек, русских девчонок, мальчишек, когда они по этой выставке пройдут, им подарят блокнотик, карандашик. Да и сейчас у нас народ радостно расхватывает бесплатную продукцию. А тогда в условиях тотального дефицита это вообще был ценнейший подарок.
В. ДЫМАРСКИЙ: А в какой мере различалась пропаганда на своих, немцев и граждан других стран?
Б. КОВАЛЁВ: Даже если брать оккупированную территорию, понятно, что были, в том числе и с точки зрения безопасности кинотеатры для немецких солдат, куда допускались только немецкие солдаты, и кинотеатр для местного населения.
В. ДЫМАРСКИЙ: Фильмы одинаковые им показывали?
Б. КОВАЛЁВ: Если говорить о показе фильмов, может быть какие-то сюжеты. Понятно, доминантой был язык. Никто для немцев фильмы на немецкие не переводил, их и так было достаточно. Фильмы с более сложными сюжетами, более спорными, дискуссионными, связанными с историей Германии, предпочитали не показывать. То, что вполне мог понять немецкий зритель, для тех же самых русских казалось не обязательно показывать сложные перипетии исторических событий в Германии. Даже если перебирать в памяти названия, тот же «Великий король» про Фридриха II шёл и в Германии, и на оккупированной территории практически всех стран. Какие-то лёгкие комедии, блестящий цветной фильм про барона Мюнхгаузена. Фильм Кольберта, где снимались власовцы, тоже дорогой, цветной фильм, не успели по понятным причинам показать на оккупированной территории, поскольку он был готов только к зиме 1945 года.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я помню, вы рассказывали про Старую Руссу, что немцам, когда вошли туда, было интересно посетить дом-музей Достоевского. То есть они понимали и признавали гений Достоевского. В какой мере они признавали научно-технический гений тех же русских, той же России? И пользовались ли они каким-либо образом этим?
Б. КОВАЛЁВ: Если говорить о русском техническом гении, то в немалой степени подчёркивалось, что успехи до 1917 года в немалой степени связаны с деятельностью немецких инженеров на территории Российской империи. Что касается советской науки и техники, она постоянно дискредитировалась, говорилось, что она построена за счёт тех идей и того воровства из веймарской Германии. Вдумайтесь, об этом утверждают в Третьем рейхе: о том, что советская наука и техника излишне милитаризована, направлена на войну. Тогда как Гитлер изначально потребовал, чтобы наука и техника пришли на службу каждому конкретному немцу. Ну вот так сложилось, что мы жертва плутократов, вынуждены защищаться, поэтому наш сумрачный германский гений стал гением воинствующим. А так — всё во имя человека, всё для блага рядового немца, рядового подданного Третьего рейха.
В. ДЫМАРСКИЙ: Наверное, с удовольствием вспоминали первую академию Петра, где сколько-то процентов были немцы.
Б. КОВАЛЁВ: Если учесть, что и немецкий язык был долгие десятилетия, как и латынь, основным языком русской науки, в этом отношении немецкая пропаганда не лукавила.
В. ДЫМАРСКИЙ: Ещё вспомнить царствующий дом: там тоже с немецким языком всё было в порядке.
Б. КОВАЛЁВ: Это лишний раз говорит, что немало весьма любопытных сюжетов. Или это правда, или немножко расставлены по-другому акценты. Повторюсь, та же самая трагическая, загадочная смерть Дизеля — кому это выгодно? Немцы утверждают, что было выгодно англичанам. Смотрю современную литературу — никто мне на это внятного ответа дать не смог.
В. ДЫМАРСКИЙ: Какая-то литература техническая издавалась на русском языке для России?
Б. КОВАЛЁВ: Знаете, это было, скорее, для распространения практических знаний: чтобы крестьянин лучше работал, цивилизованно обрабатывал землю, ухаживал за скотом. Чтобы, используя эту методичку, рабочий лучше работал, лучше выполнял те или иные операции. Здесь мы говорим о крайностях. С одной стороны, мы видим пропаганду плюс просто любопытную информацию из категории «два притопа, три прихлопа». А с другой стороны, некие практические брошюрки, направленные на улучшение качества работы рабсилы, которая оказалась в ведении Третьего рейха на оккупированной территории нашей страны.
В. ДЫМАРСКИЙ: Да, особенно между крестьянами. Они же могли распространять какие-то свои агрономические знания.
Б. КОВАЛЁВ: Да, агрономические календари, советы, связанные с повышением урожайности, уходу за скотом. И прочие иные вещи.
В. ДЫМАРСКИЙ: Сколько была самая длительная оккупация?
Б. КОВАЛЁВ: Если говорить о многострадальном русском городе Пскове, она была три года. Больше тысячи дней: июль 1941-го — июль 1944-го. Что касается самого воздействия русскоязычной пропаганды, понятно, что, когда пропагандисты переехали в Белоруссию, Восточную Пруссию, Прибалтику, всё это дело продолжалось. В том числе и для населения, которое было депортировано за линию «Пантера». Для всех тех, кто силой или добровольно был вывезен на Запад.
В. ДЫМАРСКИЙ: Три года. За три года, конечно, ты многое можешь понять и увидеть вокруг себя. Я имею в виду оккупационную администрацию. В пропаганде можно говорить всё что угодно. Но какой-то талантливый механик, живший, условно говоря, в Пскове. Обращали ли они внимание, пытались использовать это в своих интересах: не как рабский труд, а по специальности?
Б. КОВАЛЁВ: Естественно, те специалисты, которые оказывались на оккупированной территории, их старались использовать наиболее продуктивно по той специальности, по которой человек мог делать качественно ту или иную работу, это было и на практике.
Если говорить именно о русской истории, то больше таких материалов именно из русской истории приходится именно на конец 1943—1944-го. Мне кажется, тогда для немецкой пропаганды уже было очень сложно контролировать весь тот поток информации, который шёл от русских пропагандистов. А русские пропагандисты хватались за историю, как за некую спасительную соломку, потому что писать о дне сегодняшнем было опасно. Но это классический пример: вначале расхваливаем Италию в каких-то номерах газеты. Потом раз — и оказывается, что Италия очень плохая страна, поскольку она предала Германию. Мы говорим о событиях 1943 года. Или то же самое: расхваливаем Финляндию. Потом раз — и Финляндия тоже оказалась не совсем порядочной страной. Здесь был определённый риск: не угадать некий необходимый мейнстрим. История в этом отношении гораздо более безопасная. По крайней мере, то, что произошло 100 лет назад, 200 лет назад. А лучшее — лет 300−400. Это совершенно безопасно, совершенно интересно.
В. ДЫМАРСКИЙ: Поди проверь, что называется. Спасибо, Борис Николаевич, за этот рассказ.