Полёт «буревестника». Как Горького «прокатили» с дворянством и Нобелевкой
«Босяцкого Гомера» боготворил весь мир, но кое-кто считал его популярность дутой, а сочинения — бесталанными.
155 лет назад, 28 марта 1868 года, в Нижнем Новгороде, в семье столяра родился сын. Впоследствии слава и авторитет этого мальчика достигнут таких высот, что в его честь будет переименован город, в котором ему довелось родиться.
В принципе, одного этого достаточно, чтобы догадаться, о ком идёт речь. Конечно, это Алексей Максимович Пешков, в 1892 году взявший себе литературный псевдоним «Горький». Горьким назывался и Нижний Новгород — с 1932 по 1990 гг. Случай редчайший. Обычно в СССР города переименовывали уже после смерти выдающихся людей. Исключений немного. В честь здравствующих советских деятелей были переименованы Тверь, ставшая Калининым, Пермь, ставшая Молотовым, Владикавказ, ставший Орджоникидзе и Царицын, ставший Сталинградом. Сплошное Политбюро ЦК ВКП(б) — все другие недостойны.
Все, кроме Горького.
Наверное, именно поэтому принято считать Горького исключительно советским писателем. Классиком и основателем социалистического реализма. Это совершенно несправедливо. Более того, это очень мешает увидеть настоящего Горького, в биографии которого присутствовали удивительные моменты.
Мещанин во дворянстве
Как-то так вышло, что мы считаем Горького выходцем из самых что ни на есть низов. Возможно, это получилось не само собой — всё-таки его называли «Босяцким Гомером» ещё в начале писательской карьеры. Да и потом тоже, на что указал ехидный Иван Бунин: «Вот уже сорок лет мировой славы... Молва твердит: «Босяк, поднялся со дна моря народного...» А в словаре Брокгауза — другое: «Родился в среде вполне буржуазной: отец — управляющий большой пароходной конторы, мать — дочь богатого купца-красильщика...»
Это чистая правда — выходцем из низов Горького назвать нельзя. Но правда не вся. Дело в том, что при более благоприятных обстоятельствах Горький мог бы называться и дворянином. Во всяком случае, на него вечно падал отблеск этого привилегированного «благородного сословия».
О его дедушке со стороны матери, том самом, что лупил маленького «Лексея» почём зря, мы отлично знаем. А вот о дедушке со стороны отца говорят гораздо реже. И совершенно напрасно. Отец Максима Пешкова, Савватий Пешков, попал под рекрутский набор во времена Николая I, когда в ходу было выражение: «Вот тебе три мужика, сделай мне из них одного солдата». То есть имел все шансы быть забитым шпицрутенами до смерти. Но оказался настолько крутым, что умудрился выслужить офицерский чин, а с ним — и личное дворянство. Правда, чина он был вскоре лишён. По иронии судьбы — как раз «за жестокое обращение с нижними чинами».
Впрочем, и Василий Каширин, дед со стороны матери, тоже метил высоко. Несколько раз избиравшийся гласным городской думы, он мечтал породниться с дворянами. И ему это удавалось, но как-то странно. Двое сыновей, то есть дядья Горького, действительно были женаты на дворянках. В первом браке. А потом оба овдовели. То же самое касается и матери Горького, Варвары. Отец всё-таки выдал её за дворянина. Но и этого дворянина постигла та же участь — он довольно быстро скончался. Впрочем, мог бы и быстрее — известен случай, когда юный «Лексей», взбешенный тем, как его отчим издевается над матерью, кинулся на него с ножом.
Мимо Нобелевки и Академии
В 1902 году писателя избрали академиком Императорской Академии наук по разряду изящной словесности. Но в Академию чуть ли не сразу же приходит письмо: «Ни возраст Горького, ни его коротенькие сочинения не представляют достаточное наличие причин в пользу его избрания на такое почётное звание. Я глубоко возмущён всем этим и поручаю вам объявить, что выбор Горького отменяется». Подписано это письмо было императором Николаем II.
Это высочайшее утверждение о таланте Горького и его «коротеньких сочинениях» как минимум спорное. Скажем, годом ранее в США издательства бились за возможность перевести и издать роман Горького «Фома Гордеев», перекупая права за бешеные деньги. И победитель внакладе не остался — за ближайшие четыре года «Фому Гордеева» в Америке издавали 15 раз. А в том самом году, когда Горького не пустили в отечественную Академию, ирландец Эмиль Диллон выпускает книгу «Максим Горький. Его жизнь и творчество». Книга расходится моментально. А в ней — почти 400 страниц.
Как это часто бывает с русскими писателями, ураганная мировая слава соседствует с категорическим непризнанием их таланта не только в своём отечестве, но и в Нобелевском комитете. Начиная с 1918 года Горький баллотировался на Нобелевку пять раз. Последний раз — в 1933 году, когда, как известно, премию получил Иван Бунин. Вот что по этому поводу думала Марина Цветаева: «Я не согласна, ибо несравненно больше Бунина — и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее — Горький. Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи. Но это политика, и король Швеции не может нацепить ордена коммунисту Горькому...»
За други своя
Своей бешеной популярностью и мировым именем Горький не злоупотреблял никогда. Исключения делались только для братьев по литературному цеху. О его телеграммах Ленину и Троцкому в попытке заступиться за поэта Николая Гумилёва известно, наверное, всем. Равно как и о том, что это заступничество, к сожалению, запоздало. Но гораздо чаще случались моменты, когда Горький бросал на чашу весов своё слово вовремя.
Скажем, роман Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» мог бы сгинуть — после единственной публикации в журнале «30 дней» 1931 года его фактически запретили к дальнейшему распространению. Об издании отдельной книги и говорить не приходилось. Тем не менее роман всё-таки издали. Почему? Да потому, что за него заступился Горький, который в 1932 году надавил на наркома просвещения Андрея Бубнова. В том же самом году Горький умудряется надавить и на самого Сталина — именно после его заступничества во МХАТе по личному распоряжению вождя возобновляется пьесы Михаила Булгакова «Дни Турбиных». В 1934 году Горький поддерживает инициативу Самуила Маршака о создании специального детского издательства — так был рождён знаменитый Детгиз. Ну а случай с Зощенко может попасть в анекдот. Как-то раз писатель пожаловался Горькому — дескать, управдом его совершенно затравил. Горький только покачал головой, и Зощенко совсем было уже поник. Но на следующий день в квартире Зощенко раздался звонок. За порогом стоял управдом. На коленях и с мольбой во взоре...