Бог рати. За что так прозвали Петра Ивановича Багратиона?
Талантливый военачальник, один из самых любимых солдатами и народом, герой Отечественной войны 1812 года. В Бородинской битве части под его командованием отбили все атаки французов. Сам генерал был ранен в этом сражении и скончался от гангрены спустя 17 дней. — Ну, как, не кричит больше? — спросил помощник Говорова (1) у Прохора. — Не… — замотал денщик головой, — больше уж не кричал с тех пор, как его второй раз перевязали. А теперича, Михал Савич, — и толстый конопатый денщик скосил глаза на повозку, — и вообще уснул, кажись. «Ещё бы он не уснул! — подумал фронтовой лекарь, которому было доверено сопровождать санитарный кортеж с раненым в ногу князем. — Хлоральгидрат свое дело сделает. И боль утишит, и в сон человека погрузит». — Далёко ещё осталось? — снова обратился медик, оборачиваясь к денщику. — Да не шибко, — ответил тот, вынимая из-за пазухи краюху чёрного хлеба и принимаясь жевать. — Если погода будет так фартить — к завтрему вечеру уж будем во Владимирской губернии. Да и грязи нет, на наше счастье. — Да, грязи нет… — задумчиво повторил лейб-медик. — Что ты всё время жрёшь, стервец? — неожиданно вспылил он, гневно зыркая на Прохора. — Как ни посмотрю на тебя — то сухарь, то яблоко, то хлеб вот… Он не закончил, хотел было плюнуть с досады, да вовремя опомнился — про хлеб ведь только промолвил! Негоже после таких слов так вести себя. Он с детства помнил, как его дед с бабкой за это строжили: при хлебе, как при иконе — ругаться да плеваться не смей! Не дело это! Михаил Савич ещё раз со злостью посмотрел на неуклюжего, похожего на большого медведя Прохора, который моментально спрятал краюху в карман и теперь только мигал глазами, не понимая, за что «дохтур» вдруг так взъелся на него, и выглянул в окно. «Когда там это село, как его… Сима, что ли, будет? — с тоской подумал он. — И сам устал, сил уж нет, а уж Петру Ивановичу каково эту тряску выдерживать? А Яков Васильевич (2) тоже мне молодец: Кутайсову (3) аж в глотку бесстрашно залез, когда тот задыхаться начал. Теперь вот в начальники благодаря тому, что любимца царя от неминуемой смерти спас, вылез. А Петра Ивановича даже осматривать как следует не стал. Нет, мол, сказал, причины для беспокойства, никакой операции ему не нужно. Нагноится рана, пули вместе с гноем и кровью сами выйдут. А князю всё хуже и хуже делается. Сознание то и дело теряет. А как очнется немного — так бредить начинает: «Ну же, братушки, не поддавайтесь супостату французскому! Атакуйте смелее, да времени не теряйте! В ружья — и вперед! За мной! Вы слышите, за мной!» — А ну, стой! — закричал он кучеру. — Вылезу я, пройтись хочу. Колени уж совсем затекли. Мýка одна, а не поездка. Стой же, кому говорю! «Куда вот ему теперь? — продолжал уныло думать Михаил Савич, шагая рядом с высокой повозкой, на которой находился то ли спящий, то ли снова впавший в забытье раненый. — Дай Бог, вообще ходить будет. А уж воевать… Нет, кончилась, видно, его военная карьера». Фото: Магдалина Гросс, личный архив Сколько раз за десять дней мы проехали мимо памятника Багратиону — сказать сложно. — Какое мужественное лицо! — каждый раз восторгалась я. — Даже скульптура передает то, каким смелым был этот человек! — А знаешь, — как-то спросила меня Валя, — как по скульптуре всадника можно определить, каким образом человек ушёл из жизни? — Нет, — замялась я, — мы не проходили этого по истории. Вообще, если быть до конца честной, мы много чего не проходили. В пятом классе у нас был замечательный учитель — Николай Михайлович Мошкин. Вот это был педагог так педагог! Про Древнюю Грецию рассказывал так, словно сам был свидетелем тех далеких дней. Эх, и любили же мы историю! Учебник после уроков Николая Михайловича будто книжку со сказками читали. Ну, а потом… Потом учителя у нас менялись с завидным постоянством. Одна дамочка была очень интеллигентной и рассказывала, кстати, неплохо. Одна беда — за батареей у неё всегда находился шкалик. Ну, кто такого учителя держать будет? Ещё помню, пришла к нам учительница — мы даже имени не запомнили — и с первого урока, узнав, что мы не знаем, кто такой Лао Цзы, пообещала устраивать нам в седьмом классе зачёты каждую неделю. Не пожелавшие сдавать зачётов и не проникнувшиеся интересом и любовью к Лао Цзы, мы на следующий урок… просто не пришли всем классом. А после головомойки, которую устроил нам директор, старались увильнуть от уроков истории под кучей благовидных и не особенно благовидных предлогов. В институте у нас был хороший преподаватель — Олег Георгиевич Самойлов. Ветеран войны, лишившийся руки в семнадцать лет, в первом же бою. Всё было бы хорошо, только история у нас была не совсем история, а история КПСС. Правда, на семинарах нам Олег Георгиевич много чего сверх программы рассказывал — так что всё, что происходило в нашей необъятной родине после 1917 года, мы знали хорошо. Во всём этом я чистосердечно сознаюсь Вале, после чего она начинает смеяться: — Выходит, ты из пятого класса прямо на первый курс института шагнула? — Что касается истории — да, — бурчу я, в очередной раз вспоминая о сделанном из бронзы Багратионе. Валя понимающе смотрит на меня и начинает просветительскую деятельность: — Бывает так, что у лошади нога как бы согнута, то есть она стоит на трех ногах, а четвертой она как будто бы собирается сделать шаг. — Ну? — я подпираю рукой подбородок, но понять пока ничего не могу. — Так вот, — продолжает Валя, — если конь под всадником стоит на трех ногах — это значит, человек был ранен в бою, но выжить после ранения не смог. — Ты же помнишь, как выглядит памятник царю Грузии — Вахтангу Горгасали, правда? — тут же спрашивает она меня. — Да как выглядит? — пожимаю я плечами. — Обыкновенно выглядит, сидит себе человек на лошади — и всё тут. — Так лошадь-то стоит на четырёх ногах! — улыбается Валя. — Это о чём говорит? — О чём это говорит? — машинально повторяю я. — О том, — очевидно, Валюша удивляется моей несообразительности, — что человек ушёл из жизни естественным путём. Тихо и спокойно… — А вот ещё… — запальчиво перебиваю я, поддавшись настрою вспомнить исторические события, — бывает, что конь стоит на дыбах… — О! — восклицает Валя. — Это означает, что перед тобой героический человек! Пал геройской смертью в бою, и человечество его не забыло! — Говорю же, — вздыхаю я, — нам по истории это не рассказывали. А прочитать нигде не довелось. — Ну, вот теперь будешь знать, — смеется Валя. — Чем я не источник информации? Завтра поедем с тобой в Мцхету — расскажу тебе ещё что-нибудь. Я понятия не имею, что такое Мцхета, но соглашаюсь: если Валя будет рядом и опять что-то расскажет — день обещает быть интересным. 1. Яков Иванович Говоров — русский медик, доктор медицины, статский советник, один из первых оказавший помощь П. И. Багратиону при ранении во время Бородинского сражения. 2. Яков Васильевич Виллие — врач, военно-медицинский администратор, доктор медицины и хирургии, почетный член Петербургской академии наук (1814) и многих отечественных и зарубежных научных обществ. 3. Иван Павлович Кутайсов — камердинер и любимец Павла I, турок, взятый в плен в Бендерах, по другой версии — грузин, спасённый под Кутаиси от турецкого плена и подаренный Павлу в его бытность престолонаследником. Родоначальник графов Кутайсовых, создатель подмосковной усадьбы Рождествено. Продолжение следует…...Эту статью описывают теги: Петр Багратион, военачальник, памятники