Между лирикой и литургией
О книге избранных стихотворений иерея Александра АВДЕЕВА.
В 1993 году в Литературный институт пришёл очень сильный поэт. Он был как-то заметно старше нас, двадцатилетних. При этом в судьбе ничего особенного – не воевал, не в чём «политическом» не участвовал (митинги протеста или наоборот поддержки, оборона Белого Дома в 1991 и в 1993 годах), даже не был женат (а у нас, двадцатилетних, у многих уже были дети).
При этом с внятным своим голосом, немножко «рубцовским» (так многими и воспринимался – «новый Рубцов»), но своим.
А сына нет. На улице темно.
Спят без улыбок вымокшие зданья.
Мать утомила вздохами окно.
Тревожно занавески колыханье.
Не поле боя – метры площадей.
Трамвайный шум – не рокот автомата.
Ну как же так: живя среди людей,
Боится мать за сына, я – за брата!
Это Александр Авдеев принёс из 1987 года. Можно ли лучше сказать о начинавшихся «девяностых»?
Дальше – всё, дальше – стрельба. Сначала по окраинам державы, а затем и в центре Москвы. Дальше убийство исторической России и повторный (после начала ХХ века) геноцид русских. Добивающий.
Но не добивший. Не даёт Господь, Который волен «из камней сих сотворить сынов Авраамовых», уничтожить сынов князя Владимира и княгини Ольги, Сергия Радонежского и Серафима Саровского, Иоанна Кронштадтского и Царя-Мученика Николая!
И Авдеев понял к Кому можно прислониться на этом оглушительном ветру времени, в разгуле беспощадной пушкинской метели с бесами и ведьмами «девяностых».
А у мёда привкус сена:
Помолитесь, дастся вам.
Нынче снегу по колено –
Не покинуть божий храм.
Службы нет и нет лопаты,
Трактора не чистят здесь.
Вновь один зажгу лампады –
Звёзды храмовых небес.
Разве можно, разве нужно
Уходить из храма прочь?
Да тем более снаружи
Мне метель не превозмочь.
А внутри на сердце вьюга –
Мне в достатке, – по грехам.
А у мёда запах луга –
Попросите, дастся вам...
Это уже стихи иерея Авдеева, рукоположенного десять лет назад. Это путь, длинною в двадцать пять лет, но начинавшийся тогда, в Литинституте.
Самое удивительное, что в его итоговой книге стихов «Между домами и престолом» не найти метаний, срывов, «ночных борений с Ангелом». Есть только «до» и «после». Остальное растворилось между. Если вообще было.
И это всё очень по-русски. Как писал Достоевский «русские несут Христа в самом сердце своём». По-детски доверившись Ему. По-детски полюбив Его во всей невозможной красоте Его. «Блаженны нищие духом» это про нас. «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Это тоже про нас. Иначе откуда бы взялась эта одна шестая мировой суши, самая просторная держава на свете, которую гордые уже столько веков подряд не могут ни завоевать, ни отформатировать.
Но это в идеале. В «неоскорбляемой части души», как сказал Пришвин. Которой пишутся стихи и великие романы.
А в повседневности – беда. От которой поэт-иерей не отворачивается:
Какой блестящий, белый снег!
Да после сырости и мрака,
Сам из пропойного барака
На трезвый высунулся свет.
Светло и в полночь, и в обед.
Деревья, улицы – белёсы.
И оттого сочатся слёзы,
Как выхожу на белый свет.
Мороз и свет. И рад бы ты,
Но старый дом не теплит жизни.
И оттого уснули мысли
Впотьмах сердечной пустоты...
А коммунальный беспредел
Совсем не служит вдохновенью.
И только снег блестящ и бел,
И оттого маячишь тенью…
В повседневности война, которую в очередной раз молча объявили нам.
Бежать среди цветов глазами к небу,
Раскинув руки всей душой дышать,
Или скрипеть по радостному снегу,
Или шагая, листьями шуршать,
Припоминать Пасхальные рассветы
Весенней вновь ожившей тишины,
И улыбаться будущему лету,
И знать— иссякли силы у войны!!
В повседневности личные боль и трагедия, от которых не за каким амвоном не спрятаться.
В час, когда мигали зданья,
Может просто невзначай,
Помню, вместо: «До свиданья»,
Ты ответила: «Прощай».
Радость прежнюю затмила
Набежавшая печаль.
Целый вечер в сердце ныло
Непонятное «прощай».
На карнизе пела птица,
Повторяли провода:
«Это слово говорится,
Коль расстались навсегда».
Многие сегодня путают – поэзию и богослужение. Поэзию не в широком смысле слова как супермаркет, набитый под завязку всякого рода красотами и прекрасностями, а в узком и конкретном – как высшую форму существования языка (по слову Бродского) в строго определённых гармонических (ритмических) проявлениях. Сиречь в стихах.
Если богослужение и взывает к чувственности (многогласное пение, золото и блеск церковного убранства, пышность восточного обряда), то только для «оглашенных», внешних, потому что внутренние, воцерковлённые, уже находятся вне этого. Их храм «не в брёвнах, а в рёбрах». Там же и происходит литургия. И она направлена – от человека. «Твоё от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся».
А вот поэзия – она целиком дитя чувственного, она – к человеку. Хотя в высших своих единичных проявлениях и говорит о духовном, как ода «Бог» Державина, к примеру.
Поэтому сегодня есть множество священников-графоманов, которые не могут не писать. Сама жизнь во Христе, в Слове – подвигает их к этому. Святых, правда, она подвигала к молчанию. Но кто я такой, чтобы судить батюшек, которые пишут, а иногда и исполняют под гитару умилительные тексты, наверное, даже душеполезные, но к «высшей форме существования языка», к поэзии – никакого отношения не имеющие.
Случай с поэтом-иереем Александром Авдеевым – иной. Он изначально принёс свою, выражаясь высоким штилем, лиру на алтарь. Не то, чтобы положил и отрёкся, время от времени достаёт. Но выбор сделал.
Поэтому книгу его избранных стихотворений я и назвал «между лирикой и литургией». Отсюда и несколько небрежное отношение к составлению книги (потому что литургия – главное): в ней много слабых, что называется, «проходных» стихотворений. Но это проблема отсутствия редактора, характерная для современного книгоиздания в целом.
Судить о поэте будут всё равно по лучшим его стихам. А их в книге тоже много.
Сбудется торжество –
Просто оно вдали...
Праздник – в свечах его:
Жданные не пришли.
Ты пересилил лень –
Ум сберег для молитв.
Долгим кажется день,
Если в тебе болит.
Прошлое, не тревожь –
Мало ли бед, обид.
Коль никого не ждешь,
Быстро время летит.
Зрелость уходит прочь,
Хочется долгих лет.
Чем нестерпимей ночь,
Тем благодатней свет.
В чём загадка этого двойственного бытия поэта-иерея – «между лирикой и литургией» – я не знаю. Но знает Сотворивший его и Отпустивший ему поэтический дар.
Вполне возможно, что ответ на этот вопрос мы получим из следующих книг Александра Авдеева. Будем ждать их!
Алексей ШОРОХОВ