Новая трагедия родственников погибших в «Зимней вишне»

«Тяжесть и боль». 25 марта – пятая годовщина пожара в «Зимней вишне». В этот день в кемеровском Парке…

«Тяжесть и боль».

25 марта – пятая годовщина пожара в «Зимней вишне». В этот день в кемеровском Парке Ангелов проходит традиционная панихида по погибшим.

Что чувствуют родственники погибших сегодня и как изменилась их жизнь после трагедии – в материале «МК».

Светлана Бахаева потеряла в «Зимней вишне» сына, внучку и невестку. Два года назад похоронила мужа.

После трагедии Светлана нашла в себе силы вернуться на работу – она преподаёт в Кузбасском государственном техническом университете. Но вот начать жизнь с чистого листа, не получается.

– Что чувствуете спустя пять лет?

– Тяжесть и боль. Поначалу я не осознавала, что произошло. Даже не плакала. Только по прошествии времени, начинаешь понимать, что это всё, навсегда. И легче не становится. Со временем наваливается каскад проблем, которые принесла за собой трагедия. Мой внук, на тот момент студент первого курса, оказался сиротой, потерял всякий интерес к жизни. Муж буквально жил на кладбище. Просыпался утром и ехал туда. Он больше ничего не хотел. Потом у него случился один инфаркт, следом второй. В итоге, ещё одни похороны. Сейчас я начинаю утро со слёз, вечер заканчивается также.

Никогда не думала, что так тяжело переживать уход родных. Моя сватья, мама погибшей невестки, часто говорит: «Не становится легче. Я постоянно хожу по квартире и разговариваю с дочерью». У меня так же. Просыпаюсь и засыпаю с мыслью, что моих близких никогда не будет рядом.

25 марта – вообще невыносимая дата, не знаю, как пережить этот день. Всю неделю хожу и реву.

– Переключаться на что-то не получается?

– Нет. Я профессор, преподаю в университете. Обычно первого сентября встречаю ребят, говорю пламенные речи. Тут в очередной раз меня попросили встретить студентов. Я вышла из дома, а навстречу мне бежали школьницы с бантиками, в белых фартуках. А моя погибшая внучка училась во втором классе, была отличницей. И у меня случился такой шок, что я не только говорить, идти не могла. Села на лавочке, меня всю трясло.

А ещё со временем приходит осознание того, что возраст уже приличный, а рядом никого нет, кто бы мог помочь. Не только сделать что-то, а даже стакан воды некому будет подать.

«На заседаниях подсудимые улыбались»

– Вы ходили на суд?

– Да, и это для меня больной момент. Меня убивает, что до сих пор никто не осужденных вроде так и не отправился отбывать наказание в колонию. Продолжаются бесконечные апелляции, их рассматривают, назначают слушания. Тянут и тянут. Это всё выматывает.

На заседаниях подсудимые улыбались. Я, как преподаватель, понимаю психологию людей. Когда человеку плохо, он тоже может улыбаться, это защитная реакция. Но нужно было заставить себя убрать улыбку, извиниться перед потерпевшими. Но прощения я не услышала. Зато к подсудимым подходили адвокаты, успокаивали, мол, все будет хорошо, не переживайте. Как такое возможно?

Думаю, суды закончатся тем, что протянут время, вымотают нам нервы, пострадавшие похоронят ещё не одного члена семьи, потому что психологически люди не выносят. В конце концов, фигуранты выйдут на свободу.

— Кто больше всех виноват в трагедии?

– Я думаю, что МЧС-ники – Мамонтов и Терентьев (приговор им ещё не вынесли, суды продолжаются). На суды собиралась их группа поддержки. Один из сотрудников МЧС как-то обратился ко мне: «Войдите в положении подсудимых. У них тоже есть дети. Ваш погиб и вы хотите, чтобы ещё у них погибли?».

– В чем их вина?

– Их ведомство находилось в двух шагах от «Зимней вишни». Но когда я приехала к горящему торговому центру, там никого не оказалось. В тот момент мой сын был ещё на связи. Я слышала голос внучки: «Я не хочу умирать». Она уже теряла сознание… Я звонила в МЧС, кричала в трубку: почему вы не тушите?

– А те, кто брал и давал взятки, закрывал глаза на нарушение при строительстве здания, виноваты меньше?

– Так и сейчас дают взятки. Никогда это не прекратится. Но не взятка убила наших близких, а люди, которые не спасали их, ранее не проверяли пожарную сигнализацию. Это по их вине запасные выходы в торговом центре оказались загромождены.

Помню, как пожарные приехали к «Зимней вишни» и стали разматывать свои дырявые шланги, воды у них тоже не было. Ну как так?

В школе, где находился штаб и собрались родственники, мимо нас ходил мэр города. Мы к нему приставали: почему не тушите? И никаких ответов. Представители городской администрации толклись в кабинете. Между нами и ними стояла полиция, нам нельзя было даже разговаривать с ними.

В 2 часа ночи я ушла оттуда. В это время здание ещё не потушили.

«Из траура делают шоу»

– Вы общаетесь с семьями погибших?

– Первое время мы часто собирались. Но так получилось, что среди пострадавших много молодых. Нас, возрастных, несколько человек. Некоторые молодых семьи родили детей. Конечно, погибшего ребёнка не заменишь, но у них есть понимание, ради кого жить. Вот они между собой больше общаются.

– Я слышала, некоторые родители, которые потеряли детей, уехали из Кемерово?

– Кто-то уехал. Мой внук живёт в Питере, тоже предлагал переехать. Но здесь могилки, куда я поеду. Только недавно мы продали квартиру, где жил мой погибший сын с семьёй. Пять лет ни я, ни внук не могли туда зайти. Мы не сдавали квартиру, она просто стояла, мы платили коммуналку.

– В Парк Ангелов часто приходите?

– Парк Ангелов напоминает кладбище. Перед тем, как пройти туда, я должна посидеть, прореветься. Ведь я своими глазами видела, что происходило на этом месте в тот страшный день. Видела, как долго полыхало здание, как рухнула крыша.

А если бы пожарные вовремя потушили, и крыша не обрушилась, то возможно, удалось бы достать целые тела. Мне ведь отдали фрагменты: кусочек коленки, кусочек локтя ребёнка.

Мы долго не могли похоронить сына, потому что его тело не нашли.

Я до сих пор не могу заходить на верхние этажи торгового центра. У меня ощущение, что здание полыхнёт.

– 25 марта в городе пройдут траурные мероприятия?

– Обычно в Парк Ангелов приходят чиновники. Из траура делают шоу. Помню, на очередную годовщину я опоздала на траурные мероприятия. Пришла в парк с цветами, а там распорядитель. Меня не пустили, велели подождать, пока губернатор возлагал цветы. Меня это так шокировало. Теперь я прихожу либо до официальной церемонии, либо после.

В этот раз мы со сватьей с утра поедем на кладбище, а уж потом в парк. Спасибо, что 25 марта дорожку к могилам расчищают. Я через нашу соцзащиту передала слова благодарности городской администрации за то, что в этот день можем пройти и положить венок. Когда муж был живой, он сам чистил дорожки. Когда его не стало, туда зимой не пройти.

– Вам потребовалась помощь психолога?

– Я сразу отказалась от психолога. Поначалу была как каменная, ни с кем не могла разговаривать. Да и считала, что сама должна справиться.

После трагедии ко мне подходили много журналистов, оставляли визитки, просили об интервью. Но я ни с кем не говорила. Да и вообще на эту тему до сих пор ни с кем не разговариваю. Так что, по сути, я сейчас первый раз говорю с журналистом.

– Почему согласились?

– Не знаю. Сама удивилась. Внук, когда узнал, сказал: бабушка, зачем тебе это надо? Может настолько всё накипело и наболело, что захотелось выговориться. С близким поговорить сложно, с коллегами тоже, с подругами я это не обсуждаю, а с чужим человеком вроде проще. Но вот семейные снимки внук не разрешает публиковать. Когда в часовне в Парке Ангелов думали рядом с фамилиями погибших разместить фотографии, он тоже отказался.

За эти пять лет я ходила только на работу и домой. А тут коллеги на новый год подарили билеты на балет «Щелкунчик», к нам московский театр приезжал. Я сначала подумала, ну какой балет… А потом неудобно стало перед коллегами. Мы со сватьей и пошли. Это был наш первый выход в свет. После окончания балета посмотрели друг на друга, у обеих глаза полные слез. Ведь наша внучка тоже танцевала. Но при этом мы пришли к выводу, что правильно сделали, что пошли. Может начнем выживать…

Фото: pixabay.com

Ирина Боброва

“Московский комсомолец”