Нурбек Батулла об отце: «Если бы освободился от его влияния, осталось бы мое «Я»?»

Сын народного писателя Татарстана Рабита Батуллы, лауреат премии «Золотая маска», хореограф Нурбек Батулла со своей командой на театральной площадке MOÑ готовит спектакль «Әңгәмә/Диалог», приурочив его к 85-летию отца, которое один из прославленных щепкинцев, видный писатель, режиссер и общественный деятель будет отмечать в марте следующего года.

Хореограф Нурбек Батулла готовит спектакль «Әңгәмә/Диалог», приуроченный к 85-летию его отца – Рабита Батуллы

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

Говоря чуть пафосно, этот спектакль, наверное, подарок не просто от сына отцу, но от Нурбека и театра всему татарскому народу.

Наш разговор, начавшийся как анонс к спектаклю, перерос в целое интервью, охватившее много разных интересных тем.

– Скорее всего, это спектакль об отношениях между мной и отцом, открывать папу с новой стороны – такой цели не ставилось, – начал Нурбек.

– Значит, главный герой – ты сам, сын Рабита ага.

– Получается так. Если в творчестве ты искренен, видимо, все-таки далеко от себя самого тебе не удается уйти. Развитие личности начинается именно с этого – поиска ответов на вопросы «кто я?», «какие у меня отношения с родителями?». Мне кажется, это и есть главные вопросы в этом плане. Поначалу мы с режиссером Романом Феодори хотели взяться за другую тему – что-то связанное с Альфией Авзаловой. Когда с Романом встретились в феврале, предполагая формат лаборатории, говорили об этом. Но когда стали разрабатывать тему, оказалось, что больше, чем Альфия апа, меня волнуют мои собственные отношения с отцом.

«Интерес к творчеству Альфии Авзаловой тоже ко мне пришел через отца» (на фото – Рабит Батулла и дочь Альфии Авзаловой Зульфия)

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

– Значит, через Альфию апа ты вернулся к отцу?

– Да. Интерес к ее творчеству ведь тоже ко мне пришел через отца. За какую бы я тему ни брался, как «все дороги ведут в Рим», у меня тоже все интересующие меня темы приводят к папе.

– Значит, Альфию апа пока отложили.

– Да. На неопределенное время. Роман такой режиссер, что видит человека насквозь. Когда мы начали работать, он мне сказал: «Тебя же не Альфия апа беспокоит», мне даже как-то неловко стало. А если тебе что-то создает дискомфорт – это надо делать, разрабатывать.

Здесь у каждого свои интересы. Он ведь уже успешный режиссер. Я раньше не думал об успехе – о том, как зритель воспримет. А здесь, во-первых, появилась возможность поработать с человеком, который умеет думать о зрителе. Во-вторых, посмотреть, как человеку со стороны, успешному и знаменитому режиссеру удастся раскрыть локальную тему о нашей Альфие Авзаловой. При старте этого проекта мой интерес был такой. Интерес площадки – позвать знаменитого режиссера. Здесь совпали интересы всех трех сторон.

– Что мы увидим на сцене?

– В точности нельзя сказать. Меня уж, конечно, да!

– Рабита абый увидим?

– Пока… время от времени такие идеи тоже появляются. Но не могу сказать, что он точно будет.

«Он [отец] «за любой кипиш, кроме голодовки». Летом он еще снялся в фильме Байбулата» (на фото Байбулат, Рабит и Нурбек Батулла)

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

– Если бы была необходимость его участия, он согласился бы?

– Согласился бы, с большим удовольствием. Как говорится, он «за любой кипиш, кроме голодовки». Летом он еще снялся в фильме Байбулата (младший сын писателя, – прим. Т-и). А еще в MOÑ пройдет «Батулла киче» в формате встречи с ним. 26-27 ноября выходит спектакль-инсталляция «Әңгәмә/Диалог». И жанр его невозможно точно определить.

– Повезло Рабиту ага – сыновья творческие, благодаря им и отец на виду…

– В этом спектакле-инсталляции будет эпизод – «Песнь о непоставленном спектакле». Потому что я хотел поставить одну из пьес папы – и я «пою» о том, что не получилось у меня это сделать. Ирония, конечно. Действительно, был такой проект. Но как-то не получилось. Может быть, папа и ждал этого. Но, скорее всего, он видит это по-другому. Мы люди другого поколения – делаем по-своему. Но доволен ли он нашим творчеством или нет – вот это сказать трудно.

– Большое его влияние на тебя?

– Огромное. Какой темы ни коснусь – выхожу на отца.

Нурбек признает, что влияние отца на него огромное: «Какой темы ни коснусь – выхожу на отца»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

– Бывают мысли уйти из-под его влияния?

– Если бы я полностью освободился от влияния отца, не знаю, осталось бы во мне какое-то «Я»? Кто этот «Я»? Если начнем избавляться от внутренних связей, условных вещей, что остается? К примеру, национальность – это условная вещь, она не передается по крови, это придуманный человеком культурный концепт, это – воспитание.

– Спорный вопрос.

– Нет уж, если взять ребенка любой другой национальности и с малых лет воспитывать как татарина, он себя будет считать татарином. Если посмотреть наши с тобой ДНК, может оказаться, что мы других и совсем разных национальностей. Но мы татары – нас объединяют одна культура, один язык, одни ценности, общие мечты о процветании нашего татарского народа. Анализ ДНК обнаруживает очень интересные вещи. Нация, национальность человека – очень условное понятие, и мы за эту условную вещь готовы убивать друг друга. Нынешние события это и подтверждают, наверное. Тема «Сак-Сок» – из-за пустяка поссорившихся братьев. Если начнем избавляться от этих условных вещей, каким остается твое «Я»? Тут я вспоминаю слова Мансура Гилязова, сына нашего выдающегося писателя Аяза Гилязова. Он как-то сказал: «Наша цель – раскрыть творчество наших отцов».

– Согласен с ним?

– Не знаю.

– Но вы же не приложение. Вы сами отдельные личности. Вроде бы вы уже перестали быть приложениями – и ты, и Мансур Гилязов.

– Не знаю. Приложение или нет – даже это неважно, интересно понять вот это «Я».

«Национальность – это условная вещь, она не передается по крови, это придуманный человеком культурный концепт, это – воспитание»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

– Ты когда-нибудь восставал против влияния отца?

– Было. Уезжал учиться в Питер – именно поэтому. Тема отцов и детей – она есть. При этом могу сказать, что я рос в атмосфере понимания и без каких-либо унижений, оскорблений в свой адрес со стороны отца. Есть закон драматургии: чтобы получилась пьеса, нужен конфликт. А у нас с отцом очень гладко, никакого конфликта нет в помине. Тогда здесь могут быть два варианта – или этот конфликт у меня запрятан так глубоко и я не решаюсь, боюсь его проявлять, не могу этого сделать, или же этого противостояния у нас в отношениях с отцом просто нет в природе. Мы с командой много общаемся, задаем друг другу трудные вопросы. Возможно, через нас, через меня зритель тоже постарается осмыслить эту тему – будет задавать себе те же вопросы. В таком случае это было бы идеально для меня – значит, цели мы достигли. Наша цель ведь не просто решить мою личную проблему.

– Значит, зритель станет свидетелем диалога отца и сына в выбранном для этого вами – творцами – формате?

– Будет ли это мой разговор с самим собой, или же мой диалог с отцом, или диалог между мной и зрителем – происходящее на сцене можно воспринимать и понимать по-разному. Но даже когда я разговариваю с самим собой, у меня в голове это идет как диалог.

– А диалоги дома бывают? Случаются у вас многочасовые разговоры с отцом?

– Бывают. Бывают… но это – трудный вопрос. По форме это, конечно, диалоги. Однако можно ли считать их действительно откровенным разговором? Обычно я в них больше в роли слушателя. Все-таки разговор двух людей, мне кажется, не всегда можно назвать диалогом, особенно если каждый говорит о чем-то своем. Вот видишь, от твоих вопросов у меня появляется еще больше вопросов, и это хороший знак.

«Даже когда я разговариваю с самим собой, у меня в голове это идет как диалог»

Фото: © Абдул Фархан / «Татар-информ»

– Ты получаешь удовольствие, беседуя с отцом, или такие разговоры надоедают?

– По-разному. Бывает, эти разговоры по-настоящему питают тебя духовно, но иногда начинает казаться, что разговор неживой. Дело в том, что папа – человек, который уже множество возникающих в жизни тем тщательно обдумал, изучил, читал о них и сам писал о них. Если подумать, он прожил в три раза больше, чем я, и те вещи, которые я сейчас только начинаю постигать, он уже прошел, обдумал не один раз – по кругу, по спирали. Получается так, что я только-только осознал у себя в душе какую-то тему, какой-то вопрос, а он уже имеет по нему готовую, сформировавшуюся мысль. И эта мысль совершенна, с ней даже не поспоришь. 

– Значит, тебе остается просто выслушать готовые ответы.

– Значит, появляется вопрос о необходимости не топтаться на месте, а идти дальше.

– У вас всегда совпадают мнения?

– Нет.

– А во время спора доходит до криков, скандалов?

– Этого не происходит никогда.

– Ты лучше промолчишь, чем будешь спорить с отцом?

– Я стараюсь говорить свое мнение. Но иногда и не получается сказать.

«У меня ведь тоже идут внутренние трансформации – в силу возраста уже перестаешь думать радикально»

Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»

– А твое мнение важно для него? Или такой аксакал не станет прислушиваться к молодому, «зеленому»...

– Нет, дело не в этом. Здесь та же тема отцов и детей – есть некий барьер. Это не только в отношениях с моим папой, в театре я замечаю, что такое проявляется и в работе с режиссерами старшего поколения.

Например, мне совершенно непонятно, почему наши писатели, в том числе и папа, мирятся с качеством своих книг, выпускаемых Татарским книжным издательством? Речь идет не о качестве бумаги, а об оформлении. Мы пытаемся им это объяснить, что так не должно быть, но, видимо, нам плохо удается. С другой стороны, я уже начал думать, что это и к лучшему – потому что вдруг мы разрушим то, что есть, а новое построить не сможем? То есть, возможно, лучше уж согласиться хотя бы в таком виде выпускать эти книги, чем они так и останутся неизданными. У меня ведь тоже идут внутренние трансформации – в силу возраста уже перестаешь думать радикально.

Но иногда возникает вот такой «бунт». Как можно согласиться, чтобы твое произведение выпустили в таком виде? А потом уже думаешь – ну хотя бы так. Пройдут годы, и пусть даже в таком качестве эти труды все равно можно будет найти в архивах, библиотеках.

Папа дал текст социально-политико-философского содержания. Называется «Йөрәк тибеше» («Биение сердца»). Сразу понятно, что дизайнер читал только название: на обложке у книги какие-то розовые сердечки – видимо, подумал, что это женский роман.

– А куда редактор смотрел?

– Не знаю. Не могу сказать. Тут и жаловаться вроде неуместно – если критикуешь, значит, предлагай свое. Значит, я должен буду найти другого дизайнера, деньги на него или вообще другое издательство. Приходится выбирать – или сидишь тихо, или все это берешь на себя. Но нельзя же заниматься всем сразу – у каждого своя работа. Я это понимаю как разрыв между поколениями, барьер. Невнимательность к дизайну – это есть и у режиссеров старшего поколения, это не особенность одного моего отца, даже те, кто моложе, не понимают. Такие книги не привлекают, как правило, ты проходишь мимо, желания купить не возникает.

«Он [Роман Феодори] уже успешный режиссер. Появилась возможность поработать с человеком, который умеет думать о зрителе»

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

– Согласна. Если вернемся к спектаклю, понимает ли Роман Феодори татарский менталитет? Не появляются ли у него в душе противоречия при изображении татар? Могут быть какие-то вещи, которые для нас естественны, а для него – что-то необычное.

– Думаю, при более глубоком исследовании темы отцов и детей там уже нет роли менталитета. Мы стремимся пройти через национальные барьеры и копнуть глубже. Чтобы было понятно хоть в Москве, хоть в Париже или Токио! Конечно, там будут какие-то детали, незнакомые для человека, не знающего нашу религию, нашу культуру. Но главного замысла эти детали не коснутся. Например, ты смотришь корейский фильм и понимаешь его по-своему. Наверняка есть там вещи, которых я не понимаю, но я же не понимаю, чего именно я не понимаю, поэтому смотрю по-своему с интересом. Если бы мы тоже в своем искусстве смогли подняться до такого уровня, то мы были бы живой нацией.

Кажется, теперь я противоречу сам себе – с одной стороны, хочу выйти за рамки национального, а с другой – говорю о нации. Возможно, это некая ступень для выхода в мир. Думаю, в этом вопросе мы с отцом придерживаемся разных взглядов. Я ему высказываю свои мысли…

– А он?

– Чувствую, что он не принимает их. Осознанно не принимает или неосознанно… А может, не осознает оттого, что не принимает…

У нас будет эпизод о Коране, религии. Перевод толкования Корана – это ведь один из главных его трудов. Наше отношение к религии тоже отличается. Мы очень близки, конечно, никто из нас не радикален, общего наверняка у нас и больше. Но взгляды разные – например, папа… не только папа, вообще его поколение в душе полемизирует с христианством. Это меня поражает. Идут сравнения. Почему же сравнивают с христианством? Почему не с буддизмом, например?

– Ну как же ты не понимаешь, Нурбек: христианство – совсем рядом, это вот твой сосед Иван, например. А буддисты непонятно где.

– Вот такие диалоги у меня в голове. Возможно, я и не могу все это рассказывать отцу.

«Человек за свою жизнь так много написал – может быть, даже прочитать все это невозможно»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

– Авторитет отца для тебя остается всегда неизменным? Или может падать и подниматься, как линия на кардиограмме?

– Мне кажется, его авторитет для меня никогда ниже не может стать. Я отца только буду открывать для себя, год за годом. Появится у меня в душе какой-то вопрос, мысль, я обязательно найду его у папы. И скажу, что к этому он пришел давно.

– А сколько из множества томов отца ты знаешь?

– Не могу сказать. Возможно, физически я их и не смогу прочитать. Человек за свою жизнь так много написал – может быть, даже прочитать все это невозможно. Надо ли ставить такую цель перед собой? Может быть, писателя можно открыть полностью и через единственное его произведение.

– И прочитать все его тома, чтобы найти это произведение.

– Да. А ведь в мире еще есть и другие писатели.

– Точно… Чтобы знать контекст, придется их тоже прочитать.

– Все книги мира прочитать, конечно же, невозможно. Абугалисина целый год сидел в пещере и день и ночь читал…

– Тогда и книг было меньше. Сколько уже после этого написано.

– Да, нам сложнее.

С хореографом Владимиром Варнавой

Фото: Василина Харламова, monkazan.ru  

– Нурбек, расскажи о команде – кто работает над спектаклем?

– Режиссер – Роман Феодори. Драматург – Дина Сафина, лауреат «Золотой маски». Хореограф – Володя Варнава. Художник – Василина Харламова. Художник по свету – Лейла Мухаметгалиева – дочь артистов Камаловского театра Лейсан Рахимовой и Ильтазара Мухаметгалиева. Музыканты – Ислам Валиев, Сугдер Лудуп. У музыканта из Тывы Сугдера Лудупа отец тоже писатель, буддийский монах. Много лет лежит парализованный. Кажется, что у Сугдера есть неисполненный долг перед ним – трудные отношения. В нашей команде он не случайно. Ислам Валиев – сын Рустама Валиева. Ему тоже отношения отцов и детей близки, он преданный ребенок, который не забывает – вдохновляется изучением творчества Рустама абый. Ислам открыл один интересный факт: в аранжировке Рустама Валиева на песню «Ак калфак» музыка идет на миноре, а последний аккорд, завершающий композицию, – мажорный. Мне кажется, что в этом аккорде отразился весь Рустам абый, его дух. Он себе воздвиг такой вот памятник через этот аккорд, но если бы не Ислам, мы бы этого не заметили. Может быть, возвращаясь к мысли Мансура абый («Наша цель – раскрыть творчество наших отцов»), то мы, возможно, живем как раз для того, чтобы увидеть эти жемчужины и показать их людям.

Автор: Рузиля Мухамметова, intertat.tatar; перевод с татарского